Сложно начинать рассказывать о своей жизни, особенно когда тебя никто никогда не слушал. Нечего, наверное, рассказывать о своей жизни, когда в тебе неполных сто шестдесят, бледное пустое лицо с блеклыми веснушками и бесцветной кудрявой копной, когда ты всегда, всегда какая-то зыбкая послеобеденная тень своей старшей сестры. На кухне опять шумят. Я не знаю, кто эти люди, всегда, всегда кто-то здесь есть, чужие, веселятся, что происходит, какого черта блядь. Кому какое дело, меня никто не замечает, никогда, меня будто нет вовсе, вообще никогда никто не рожал, я уебище, вероятно, они даже не видят меня. Что ж я так и смотрю молча на их веселье из дверного прохода, пустая монашка, никому не интересно, что я вообще-то есть.
Вот оно мое проклятье - моя ненавистная сестра. Рыжие дреды, зеленая майка, отсутствие нижнего белья, черная тушь на левом плече. Они курят шмаль, говорят о космосе, быдло-уебках, смеются. Лошадиный ржач. С ней ее лучшие друзья - два брата-красавца, сильные и здоровые двухметровые фебы. Тот, что помладше - темноволос и в бордовом поло, добрый-добрый, глаза синие-синие. Старший, словно с Олимпа, - въющиеся волосы спелой ржи собраны в хвост, рыжеватая борода, огромные сильные руки и надрыв внутри.
Неожиданно веселью приходит конец. Они рисовали каких-то веселых человечков (очередная дурная идея с комиксами, которые перевернут мир), когда лицо старшего вдруг становится яростью, больной злостью, он сметает все со стола, чашки, тарелки - в куски, любимое блюдце бабушки больше не блюдце. На чистом столе он рисует тех же человечков, только теперь вовсе не торчащих укурков, любящих вагины, а повешенных, отрубленные головы, кишки и кровь. Он крушил все вокруг и рисовал кровь на стенах, красивый и сильный парень исчез, я видела лишь больного, безумного зверя, подстреленного, смертельно раненого: он ревел, сходил с ума; он рвался убивать.
Я боялась его как самого страшного кошмара - такое случалось неоднократно, его всегда успокаивали, жалели и заботились, как заботятся о контуженных после Чечни, например. Бывало, выйду на лестницу, а они там с братом катаются, ноги становились ватными, глаза закатывались и рот не хотел слушаться, сразу в голове все сцены погромов и драк на нашей родной кухне - от паники наступал временный паралич. Он так и оставался моим ежедневным ужасом, если приходил к нам в дом, пока я не узнала из подслушанного разговора сестры с кем-то, что его девушку сожгли заживо те самые быдло-ублюдки, о которых они так часто говорили на кухне.

Я возвращалась пешком домой, по теплым и солнечным майским улицам, май - самый чудный месяц, голубее небо не бывает, листья - зеленее. Лиц радостнее тоже больше не встретишь в течение года. По дороге я зашла в магазин купить продуктов домой - как обычно: коробка молока, хлеб, апельсины. Через час придет двоюродная сестра Алика - черноглазая Дина с черной смолью волос до поясницы. Мы сидели до позднего вечера на веранде, говорили о делах, о работе, учебе, она собиралась поехать отдыхать, а я, наконец, решилась сказать, что совсем скоро у нас свадьба. Впереди уже столько дел, вся эта предсвадебная кутерьма, а я даже не знаю, что и делать, сижу вот просто на стуле и пью чай, летая в счастливой прострации и майском небе. Молодые, дураки, что с нас взять. Вечером вышли подышать во двор, ребята катались, я сидела с девчонками, умиротворенная, вокруг меня, как на вершине горы, тишина и спокойствие, абсолют и так хотелось со всеми делиться, делиться, делиться!
Господи, боженька, спасибо, спасибо. Нет ничего теплее твоих сильных рук и крепкой груди, так ты вот как обычно подойдешь сзади, обнимешь нежно, поцелуешь в затылок, зароешься своей колючей  бородой в мою светлую россыпь кудряшек и станешь дышать горячо-горячо, а я как всегда смеюсь как ребенок, повернусь и улечу в голубой бесконечности майского неба твоих глаз, не прогоняй только. Твоя, только твоя, обещаю, не выпускай из рук, умоляю. Кажется, ты всегда-всегда мне будешь так ласково улыбаться, гладить кожу взглядом, всегда-всегда.
Завтра папа с мамой звали на ужин - собирают всю семью, - такое событие. Бабушки, дедушки, тети и дяди, все соберутся за большим столом в гостиной шутить их милые шутки, господи, как я люблю их семью, дедушка Мойша опять забудет мое имя и будет все окликать меня Сарой, как свою первую юношескую любовь (уж больно, говорит, ты, дочка, похожа на нее), ага, а потом встанет и потащит меня танцевать и петь их еврейские песни.

И счастье наше лилось через край, день за днем, и вот в такие моменты всегда себя останавливаешь, стоп, что-то не так, так не бывает, что-то случится, разве я чем заслужила? Безумно так страшно, а потом переводишь дух и думаешь: все будет в порядке, мы живем честно, никого не судим, никому не завидуем, все будет хорошо. Ира тогда позвала гулять - "Ты чтооо, давааай, последние денечки, какой букет? завтра букет! мы идем и сейчас!", на улице тепло, хоть и поздно очень, Алик уехал к родителям помогать, наверное нечего мучиться угрызениями совести, она молодец, что вытаскивает меня. Мы вышли, вдыхали сирень, слушали ругань из соседнего дома, мимо нас проходили какие-то ребята, человек восемь, кажется, Алик что-то про них рассказывал, то ли повздорили они когда-то, последний так пристально смотрел мне в глаза, когда проходил мимо, аж мурашки по коже. Вдруг меня кто-то сзади схватил за воротник и потащил. Я открываю рот в немом оре, глотаю как рыба воздух, рука дергается, я валюсь на землю, "Молчи, сука!", меня волокут по земле, я машу руками - ухватиться, ухватиться, в пояснице пинок, железо, где же Ира, Ирочка, миленькая, где же ты, почему так тихо, почему никого нет, почему, меня швыряют на лестницу, лестницу из камня, бетона, больная лестница, прямо затылком, он стоит надо мной, этот жестокий со взглядом - холодным оружием, он и не говорит ничего, только смотрит и смеется, откручивает крышку канистры и смотрит, а я все как рыба, как рыба, где же вы все, родненькие, пахнет бензином, он резко выливает из канистры, прямо на меня, на лицо, на лестницу, я успеваю встать, стою, смотрю, ему в глаза смотрю, зажигает спичку и смотрит, нечеловек, злоба в нем только, как же спастись, как же спастись-то, как же мой родненький без меня, вспыхивает, вокруг все, его не видно уже, огонь, но я знаю, он смотрит, я отхожу назад, иду, иду, там деревья, кусты, я иду, канава, мусор, нужно лечь, я лягу, я будто мертва, он не найдет, никто не найдет, надо переждать все будет в порядке, боже, боженька, помоги мне спастись, не дышу, не могу вздохнуть, справа огонь сверху, все будет хорошо, все будет хорошо, немножко, потерпеть, он опять смотрит, холодный нож вместо глаз, смеется, почему он смеется, как жестко, как хлестко, вспыхивает все в тот момент, горящий пластик, зеленый дым, режет глаза, нос, кружится голова, нечем дышать, Алик, Алик, мой милый, твоя, твоя, обещаю, только кружится голова, Алик, засыпаю...