Целый день только и занимался тем, что снимал с веревок белоснежные простыни. Снимал и укладывал в элипсиодальную корзину сплетенную из бересты. Ныл как то очень громко, плакал на кросовки и орал нечто нечленораздельное. Монашки шныряли как то совсем быстро туда сюда, туда сюда. Что то могло случиться, наверное кто нибудь приехал, может епископ? Жара на меня давила сверху. И слева и справа и снизу даже. Плавила мой обед, стоявший у той самой элипсоидальной корзины. Голодно и жарко. Солнце вскипятило мне молоко в кувшине, заботливо лопая пузырики на поверхности. Может солнцу это доставляло удовольствие? Мыслей было много, когда сел передохнуть. Вопросы, коих как всегда много, стучали в череп как молоточки, оные были явно из стали. На все сразу никогда не ответить, старайся, не старайся, все равно старость придет раньше чем ясность бытия твоего лично. Стукнул себя по щеке, в который раз набивая синяк. Комары как монашки-быстрые и назойливые. Мысль промелькнула о том, что также хлопает жизнь по нам, пытаясь раздавить надоевших насекомых. Верная мысль. Встал снова. Так же как утром со своей кровати. Принялся снимать простыни. Монашки угомонились и столпились у дверей в дом благоразумия. Мирно покачивали своими макушками, из стороны в сторону, посматривая то на дорогу, то на веревки с остатками простыней.