Графомания бессмертна, товарищи-сталкеры! :) Рада любым отзывам, критике - особенно.

1.
Ночь накрыла землю тяжелым влажным куполом. От реки поднимался белый пар. Ветер то плутал между низких, искореженных деревьев, то шелестел желтой травой, то вдруг затихал, и тогда становилось совсем тихо: только потрескивание горящих дров и изредка – глухое покашливание одного из сидящих у костра. Второй молча курил сигарету и лениво стряхивал пепел.
Но тишину снова нарушил собачий лай, в котором явственно скользила угроза. Еще две собаки отозвались где-то совсем недалеко от их костра. Тогда один из сталкеров, тот, что сидел с сигаретой, поднялся с земли. Отряхнул комбинезон и кивнул в сторону леса, близко подступавшего к речному берегу: «Слепыши как с ума посходили. Как бы с ними «чернобыльца» не было, а то отстреливаться придется». Второй сталкер бросил обеспокоенный взгляд на лес, потом - на реку, прикидывая возможные пути отступления, и отозвался наконец: «У слепышей охота. Гонят кабана или плоть. Если на нас не выскочат – нормально будет». Первый кивнул. Тот, с кем он шел в паре, был куда опытнее его самого, знал повадки местного зверья и, что самое главное, чувствовал Зону. Он собрался было сесть назад, к теплу костра, но тут из леса вдруг донесся слабый, на грани слышимости, человеческий крик…
…Они подоспели вовремя: человек уже не кричал и даже не пытался отбиваться: сжавшись в комок, он рукой закрывал лицо от визжащих в предчувствии крови собак, а те уже начали рвать его тело. Слепышей они отогнали несколькими очередями; стая, не решившись связываться с таким опасным противником, неохотно бросила добычу, которая, казалось, уже была у них на зубах, и, поскуливая, растворилась в лесу – зализывать раны. Три или четыре псины остались лежать в высокой траве. Старший нагнулся к человеку – тот отозвался слабым стоном и попытался отпихнуть чужие руки; не смог и потерял сознание. Тогда сталкер отдал свой автомат напарнику, поднял раненого и понес его к костру.
…Угли слабо тлели, и пламя едва трепетало на ветру. Старший осторожно опустил незнакомца на землю, подбросил в костер сухих веток и кивнул напарнику:
-Принеси ему воды …
Сталкер, покопавшись, извлек из рюкзака зеленую армейскую флягу, кинул старшему. Тот поймал, открутил крышку и приложил к потрескавшимся, плотно сжатым губам, одновременно приподнимая голову незнакомца, лежащую на его коленях. Ресницы дрогнули. Губы прижались к горлышку фляги. С полминуты он наблюдал, как дергается кадык незнакомца, как из уголка губ, смывая грязь, кровь и пыль, стекает струйка воды. Потом осторожно отнял флягу от губ незнакомца. Тот тихо застонал.
-Не сразу, сразу нельзя, - успокаивающе отозвался сталкер. Второй подошел к ним, осветил фонарем лицо незнакомца. Тот даже не попытался отвернуться от света.
Ежик коротко остриженных волос, уже местами седых, нос с горбинкой, тонкие бледные губы, выступающие скулы и острый подбородок. Даже сквозь свежие раны оба различили следы недавних побоев на лице, запекшуюся кровь, глубокий воспаленный шрам, пересекающий левую щеку.
-Откуда он здесь взялся?
-Не знаю. Псы его гнали.
-На лицо посмотри. Кто его так?
Человек пожал плечами и попросил:
-Принеси аптечку.
Чтобы наложить повязки, им пришлось разрезать изодранный защитный комбинезон; потом старший попытался вколоть раненому обезболивающее. Рука незнакомца с неожиданной силой перехватила руку со шприцем.
Взгляды их встретились.
В глазах незнакомца плескалось безумие, черное, беспроглядное, страшное. Сталкер еле сдержался, чтобы не отшатнуться.
А тот вдруг заговорил. Голос у него оказался хриплый, тихий.
- Там, где не бывает зимы…где всегда светит солнце…и зеленая трава под ногами.
-О чем это он? – не понял первый.
-Бредит, - отозвался старший. - Молчи, не надо. Сейчас вколю обезболивающее, будет легче, - его рука успокаивающе легла на лоб человека, но тот, мотнув головой, сбросил ее и попытался приподняться.
-Где нет смерти…нет боли, - задыхаясь, глотая окончания, словно боясь не успеть сказать следующее слово, шептал он, как молитву. Двоим, оказавшимся в эту минуту рядом с ним показалось вдруг, что незнакомец плачет.
-Где тебя ждут и…он не договорил, опять скорчившись от приступа кашля. Старший попытался перевернуть его и, задрав рукав, вколоть в плечо шприц с обезболивающим. Но незнакомец вырвался, вдруг проявив силу, которую в нем нельзя было и предположить, и пополз. Ноги у него почти не двигались и волочились за ним, поэтому он тянул себя на одних руках, извиваясь всем телом и оставляя за собой полосу крови. Вдруг тело его дернулось, словно бы сведенное судорогой. Человек хрипло выдохнул и уткнулся лицом в землю.
Старший поднялся с земли, вытер ладонь о брюки. Подошел к неподвижному телу. Присел рядом, перевернул его, ожидая увидеть все тот же безумный взгляд. Глаза незнакомца оказались закрыты, и сталкер про себя порадовался этому: когда он вдруг представлял глаза сумасшедшего такими, какими он их увидел, его тело пробирала дрожь не слабее, чем от воя кровососа в темных подземных коридорах.
-Все, - после секундной заминки проговорил он.
Осторожно взял в свою руку незнакомца, пальцы которой, сведенные предсмертной судорогой, по-прежнему оставались стиснутыми в кулак.
-Что там?
Он разжал пальцы, еще не успевшие закостенеть. В ладонях оказался обычный камень, каких полно под ногами. Разве что очень горячий да сжатый мертвым настолько крепко, что его острые края оставили глубокие кровоточащие следы на ладони незнакомца.
-Ничего – старший повертел камень в руках, размахнулся и запустил им в ночную темноту. Раздался глухой звук удара.
-Дай сигареты, - попросил он у напарника.
Тот молча вложил смятую пачку в испачканную чужой кровью руку.

2.
Сколько времени я уже здесь? Три дня, неделю, две?
Я успел двадцать раз проклясть и Зону, и свою жажду легких денег, и тот день, когда я впервые шагнул за Периметр, и тот день, когда я родился на свет, и того мальчишку-«грешника», случайно подвернувшегося мне под руку со своей картой. Так бы сидел сейчас где-нибудь в баре, или на базе Долга, или у веселых ребят-свободовцев, и не помышлял даже, какими окольными путями можно пройти через выжигатель к центру Зоны. Но нет, надо же было получиться так, как получилось…
Следующий удар пришелся в живот. Дыхание перехватило, на глазах выступили непрошенные слезы, сиплое ругательство сорвалось с разбитых губ. Еще удар, чуть выше, как раз по ребрам. Точно сломал, сука. Чувствую, как погружаю в спасительную темноту. Но потерять сознание мне не дали: ледяная вода обожгла тело, вспыхнули новой болью все синяки и ссадины. Чьи-то сильные руки подняли меня с пола, сам стоять на ногах я уже не мог. Прямо перед своим лицом я увидел холодные насмешливые глаза своего палача.
-Ну? – спросил он. – Как теперь?
Качаю головой, бросаю ему в лицо: «Ублюдок!»
Удар. Сплевываю кровь.
-Тут тебе одна дорога: или в «Монолит», или в могилу. Только учти, что умирать ты будешь долго, - никаких эмоций в голосе.
Знаю. Знаю, черт возьми. И почему судьба оказалась ко мне так несправедлива, позволив целым и невредимым добраться до самого центра Зоны. Ради того, чтобы угодить в руки «Монолита»!
-Фанатики…психи…- получается что-то неразборчивое. Впрочем, он меня прекрасно понимает. И награждает еще одним ударом.
Так продолжается еще полчаса. Потом они уходят, оставив меня одного лежащим на бетонном полу какого-то подвала. Бетон холодный, и я прижимаюсь к нему горящей щекой.
Завтра опять будет то же самое.

3.
Меня куда-то ведут.
Минут десять петляем по бесконечным коридорам. Под ногами хлюпает гнилая ржавая вода, откуда-то слышится монотонный перезвон срывающихся с низкого потолка капель. Темно, и дорогу освещают лишь беспорядочно мечущиеся при ходьбе лучи налобных фонарей «монолитовцев». Еще через тридцать метров получаю ощутимый тычок в спину, от которого едва не лечу лицом в вниз: приказ остановиться. Слышу, как поворачивается ключ в замке – со скрежетом, как открывается с протяжным стоном тяжелая дверь. Свет поначалу ослепляет привыкшие к полутьме подземелья глаза. Еще один тычок – молча подчиняюсь и иду вперед. Вдруг двое «монолитовцев», шедших впереди меня, останавливаются и опускаются на колени, что-то бормоча себе под нос. Недоуменно оборачиваюсь – сзади фанатики делают то же самое. Наконец приказывают опуститься на колени и мне – подчиняюсь. Закрываю глаза и три раза медленно и глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Страх темной удушливо волной поднимается откуда-то из глубины души, парализует, лишает воли. Впереди - только смерть. Слышу шорохи – мои тюремщики встают с колен. В эту секунду зажмуриваю глаза и трясу головой – мне кажется, что я вот-вот проснусь. Не просыпаюсь, приходится подняться и мне, не дожидаясь очередного тычка. Что-то шершавое и грубое касается моего лица – я не сразу понимаю, что глаза мне завязывают куском какой-то плотной материи. «Лестница», - безучастно бросает ведущий меня «монолитовец». Спускаюсь осторожно, стараюсь не упасть.
Идем недолго. Минут через пять мы вдруг останавливаемся, и все мое существо пронзает догадка: «Пришли. Теперь точно – все»…Повязку с меня снимают. Мы – в заваленном мусором и бетонной крошкой зале, дальние углы и потолок которого тонут в дрожащем мраке. В центре его возвышается он – Монолит. Притягательная тайна для отчаянных искателей приключений, желанный объект для исследования всех ученых Зоны, надежда на несметные богатства для всех топчущих эти края авантюристов, охочих до легких денег, последняя надежда несчастных, которым уже ничего не нужно от этого мира, кроме исполнения их последнего и единственного, самого выстраданного желания. Монолит, окутанный загадками, домыслами и мифами. Никто и никогда не видел его так близко, а если и видел – не возвращался, чтобы рассказать об этом. Самая смертоносная загадка Зоны, продолжающая манить к себе людей и сводящая их с ума. Монолит был окутан дрожащим голубым светом, и казалось, что огромный сияющий кристалл дышит. Зачарованный видом Монолита, я не сразу заметил другое: вросшую в землю бетонную плиту прямо перед кристаллом, залитую человеческой кровью. Мир перед глазами дрогнул и поплыл. Не осознавая, что я делаю, я рванулся куда-то в сторону. Но крепкие руки удержали меня, не дав освободиться. Меня, упирающегося, волокли к этой плите. Я кричал что-то, сам не помню, что именно. То ли просил отпустить, то ли проклинал, то ли никакого смысла в моих словах не было. Из пустоты зала мне, словно насмехаясь, отвечало приглушенное эхо….

4.
Выброс начался внезапно, тяжелый удар, словно бы от мощного взрыва, сотряс зал. С тихим шорохом с потолка посыпалась бетонная пыль. Монолитовец, уже занесший надо мной нож, направленный в грудь, не устоял на ногах и упал. Глухой рокочущий гул несся из-под земли, вибрировал, взвивался к потолку, оглушал. Когда начинается выброс, даже глубоко под землей ощущаешь его: словно чужая рука скручивает все твои внутренности, стискивает сердце, ломает тело с неистовой силой. Когда начинается выброс, лучше всего забиться в какую-нибудь щель поглубже и, сжавшись в комок, молиться там, чтобы Зона скорее успокоилась. Ком подступил к горлу, я скатился с плиты, на которой был распластан минуту назад, ожидая последнего удара: меня вырвало зеленоватой желчью. Потом я смог отыскать нож, выроненный фанатиком, и после долгой возни перерезать веревки, стягивающие запястья. Монолитовцы не пытались помешать мне. Выброс действовал на них куда сильнее, чем на меня. Об одно неподвижное тело я споткнулся, пытаясь ползти к выходу: глаза фанатика были широко раскрыты и смотрели слепо и безучастно, из носа тянулась струйка крови. Остальным было не лучше: монолитовцы лежали на бетонном полу и, кажется, не понимали, что происходит. По крайней мере, они не пытались мне помешать. Прихрамывая, я поковылял к проему двери, вырисовывавшемуся в стене напротив…

5.
Коридоры бесконечны, и я потерян в них, я никогда не найду дорогу наверх. Перезвон капель сводит с ума, темнота осязаема и жива: она следит за мной, она ждет, когда я остановлюсь, и тогда набросится, разорвет меня сотнями когтей и клыков. Вам доводилось слышать историю о сталкерах, заблудившихся в переплетениях ходов подземных лабораторий? Я буду, как они: идти вникуда, в сотый раз идти по кругу, думая, что двигаюсь вперед. Что будет раньше: я сойду с ума или умру от голода? Выброс давно закончился, и теперь, возможно, монолитовцы идут по моим следам. Пусть, уж лучше пуля в голову, чем голодная смерть в темном подземелье, похожем на крысиные ходы. Шаги за спиной! Я не ослышался, шаги за спиной! Оборачиваюсь – пусто. Обращаюсь в слух, пытаясь уловить дыхание преследователя, тихое биение его сердца. Мое бешено колотится о ребра, готовое прорвать оболочку тела. Иных звуков нет. Но я явственно слышу, стоит лишь мне продолжить движение, эти шаги. Нагибаюсь и подхватываю с пола какой-то камень. На ощупь он отчего-то горячий, и оттого, что он излучает тепло, мне вдруг становится хорошо и спокойно. Пальцы нежно поглаживают шершавую поверхность камня. Уходит боль из запястий, до крови натертых веревкой, тепло поднимается выше, от кончиков пальцев – к сердцу, изгоняя ноющую боль из ребер, из пульсирующих висков, из избитого тела. Так – хорошо…Опускаюсь прямо на пол, блаженно прикрываю глаза. Тепло, и нет боли.

6.
Меня будит тихий звук, похожий на радостный, звенящий девичий смех. Открываю глаза, все еще принадлежа своему страшному, безумному сну – надо мной склонилось до боли знакомое лицо, обрамленное кудрявыми медными волосами. Закрываю глаза и открываю снова – лицо не исчезает. Никаких сомнений: та же открытая улыбка, тот же вздернутый носик, те же чуть прищуренные глаза, та же ямочка на подбородке…
-Марина!
-А мы ждали тебя, - не переставая улыбаться, говорит она.
Вскакиваю на кровати, отбросив одеяло.
Из-за спины Марины выглядывает такой же рыжий, как она, мальчишка. Как две капли воды похожий на свою мать. Максимка машет мне рукой.
-Вы же…ушли? – не веря своим глазам, полувопросительно говорю я.
На секунду между бровей женщины появляется печальная складка; но вот это лицо разглаживается, и она отвечает:
-Мы ушли, чтобы ждать здесь тебя. Здесь, где не бывает зимы, здесь всегда светит солнце, здесь зеленая трава под ногами и цветут сады.
- Где нет ни смерти, ни боли, ни отчаяния… - доносится от двери мужской голос. Игорь стоит, склонив голову на бок и опираясь о косяк двери. На нем не окровавленный, изрешеченный пулями наемников защитный комбинезон, в котором мы его похоронили, вырвавшись из засады и потеряв на подходах к Янтарю половину людей, а синие джинсы и белая футболка.
-Игорь? – я не нахожу слов.
А в комнату уже шагает еще один человек – Андрей, на моих глазах влетевший в «карусель». Его мы даже не хоронили – хоронить было нечего.
И тут я все понимаю. И шепчу тихо:
-Какой страшный сон мне снился…
А Марина отвечает:
-Здесь тебе никогда больше не приснятся страшные сны.

7.
Я теряю себя, я уже не различаю, где сон, где явь. Сегодня ночью мне снилось, что я брожу по темным коридорам какого-то подземелья, что, припав разбитыми губами к бетонной стене, на которой осели капли влаги, слизываю их языком, потому что очень хочется пить. Потом я вдруг вижу тусклый свет далеко впереди, и бегу туда, к свету, из последних сил, спотыкаясь и крича…
Рука Марины нежно проводит по моей щеке. «Спи»,- говорит она. И я улыбаюсь во сне. «Здесь тебе никогда больше не приснятся страшные сны»…

8.
Вот уже сутки, как я выбрался на поверхность. Дикие псы сели мне на хвост. Они уже не отступятся. Пройти через выжигатель к сердцу Зоны, совершить то, что никому не удавалось, увидеть мифический Монолит и живым уйти от его безумных служителей – все ради того чтобы стать пищей облезлых трусливых псин. Стая гонит меня, словно дичь, еще не нападая, но верно направляя в тупик, где набросится, рыча и повизгивая, и разорвет в клочья еще живое тело…Насмешка судьбы, которая никогда не была ко мне слишком благосклонна. Крепче сжимаю в руках горячий и шершавый камень. Мир вокруг – просто сон, кошмар, в котором самое страшное то, что никак не получается проснуться. Но я могу проснуться. Ведь там меня ждет Марина, и Максимка, и все те, кого, как я думал, я потерял навсегда. Просто сон. Сон. Проснуться…