Исходное сообщение Поэты_и_писатели - Смерть - Церемония погребения затянулась до самого вечера. Все, что можно было сказать, уже сказали и теперь все молча стояли, спрятавшись под черными зонтами и погруженные в свои мысли. Хрупкую тишину нарушали лишь шуршание не опавших красных и желтых листьев, холодный осенний дождь, да крики стай голодных ворон где-то вдалеке. Еще минута и все постепенно молча начали расходиться, спустя час у могилы не осталось никого, кроме неё… Эва стоит в полном одиночестве, опустив зонт, её глаза наполнены слезами. Ей всего семнадцать, но таких страданий, что пришлось ей пережить за свою еще недолгую жизнь, видел не каждый долгожитель, она умела ценить жизнь и быть счастливой, но в ее жизни было нечего ценить. Её сердце сжималось от горечи: нет больше брата её, её единственного защитника и друга. Его больше нет. Она одна. Тит уже более десяти лет, со времени гибели родителей, защищал ее от врагов. Пока он был жив – была жива она… Его наверняка убили… Значит ли это то, что теперь умрет она? Эва абсолютно уверена в этом. Она даже уверена в том, что за ее убийство уже назначена большая награда. Не остается ничего, кроме ожидания… В следующий миг она услышала за спиной незнакомый голос, мужской басистый уверенный голос: - Не стоит переживать о погибших: он обрел свободу, он ушел в лучший мир. Ему хорошо. А если ему хорошо – не стоит плакать. У нее за спиной стоял высокий сильный мужчина лет двадцати семи. Его звали Давид, в узких кругах был известен как наёмный убийца. Он был в черном плаще и держал в руках большой черный зонт, которым он укрыл от дождя озябшую и замерзшую Эву. Она не хотела оборачиваться, она не хотела никого видеть, лишь желала, чтоб если её убьют – то здесь, где лежит вся её семья, в яблоневом саду, ставшем кладбищем. Эва промолчала, ей не хочется уходить от брата, сложно поверить в смерть столь близкого и родного человека. Давид понимал это и просто молча стоял, держа зонт над головой Эвы. Лишь спустя значительное время, когда стемнело, Эва пришла в себя, осознала, что замерзает и очень сильно устала. Она развернулась, бросила взгляд на незнакомца и неспешно пошла домой. Давид продолжал держать зонт, укрывая ее от дождя, и следовал за ней. Он шел позади нее, его мягкие шаги не нарушали общего спокойствия сада и, в частности, спокойствия Эвы. Может быть, она даже не замечала, что ее кто-то сопровождает. Соблюдая полную тишину, они дошли до ее особняка, особняка, в котором она когда-то выросла, в саду которого она еще совсем девчонкой играла в прятки с братом и родителями… в саду которого теперь все погребены. Она любила это место за воспоминания, но ненавидела его за такие изменения. Эва вошла в дом и заперла за собой дверь. Ей не нужны были гости, она не знала, как бороться с собой, что думать, что делать дальше. Давид неспешно скрылся из виду среду черных стволов яблонь. Но он не ушел – его заинтересовала молодая девушка, смелая и отчаявшаяся. Он был почти уверен, что она заподозрила в нем убийцу. Она не была похожа на остальных, на всю серую массу общественности, в которой его знали либо как простого городского рабочего, либо как наемного убийцу. Он убивал не только за деньги: у него была своя идеология, которая кормила его не только духовно, но и материально. Но бывало время, когда он сомневался в правильности своих поступков, когда он впадал в отчаяние и каялся. Но, взяв себя в руки, продолжал верить… Но все же количество убитых тяжким грузом лежало на его совести, от чего он все чаще и чаще проводил бессонные ночи в молитвах: нет, он не надеялся замолить свои грехи, он молился за упокой души убитых. Но, спустя время, он вновь считал, что убитые приобретают свободу и им «там» легче и хорошо, нежели «в этом мире абсурда», как он иногда говорил. Эва, несомненно, его чем-то заинтересовала. Он хотел узнать ее ближе, но боялся, что она может уехать из родного дома, и ждал утра в саду. - Жизнь - Эва проснулась ранним утром, на улице по-прежнему было мрачно и холодно. Лишь какой-то вкусный запах доносился откуда-то снизу. Пахло горячим завтраком, чему Эва сильно удивилась: накануне она отпустила всю прислугу. Не зажигая света, лишь накинув черный халат, который хорошо сочетался с ее длинными черными волосами, она спустилась в гостиную. Камин был растоплен и свет от языков пламени бегал по всей комнате. Напротив камина, на столе была приготовленная горячая еда. Эва не ела уже второй день и была слишком голодна, чтобы проигнорировать такое подношение. Только подойдя к столу, она заметила сидящего в кресле незнакомца. Задумавшись на несколько секунд, она неуверенно присела на другой конец дивана, тихо промолвила «Спасибо» и принялась за завтрак. Давид пристально следил за каждым ее движением, изучал её саму, видел в ней что-то, что не давало покоя, но не мог понять, что же это. Эва, закончив с завтраком и сделав несколько глотков вина, решила начать разговор с незнакомцем. Она все еще не исключала возможности, что он здесь, чтоб убить ее. Но она не была уверена, что хочет знать правду и начала с вопроса: - Вы боитесь смерти? – с долей сомнения в голосе спросила Эва. - Нет. Здесь нет людей, которые могли бы оплакивать мою кончину, а я не считаю этот мир хорошим. Я думаю, что «там» - гораздо светлее… - незамедлительно ответил Давид, он наверняка часто отвечал сам себе на этот вопрос. – А ты? Эва молчала: она обдумывала сказанное, еще два дня назад она боялась умереть, ведь у нее была еще семья – старший брат, ее защитник, но теперь… Как теперь? Она узнала в переживаниях незнакомца свои мысли. - Наверно, нет… У меня тоже нет людей, ради которых стоило бы жить… но я не знаю, что будет после смерти… и будет ли что-нибудь вообще. Давид часто ловил себя на мысли, что он слишком ей открыт, что он рассказывает о переживаниях, о которых никто больше не знал, о которых он всегда молчал и переносил самостоятельно их тяжесть. Он понимал, что может сказать лишнее, но страх и осторожность отступили. В свою очередь, Эва отлично его понимала, иногда взахлеб продолжала его мысли, взволнованно о чем-то говорила и внимательно слушала своего собеседника… И они удивлялись тому, насколько хорошо каждый из них понимает друг-друга… Так прошло несколько часов душевной беседы… …Несколько минут они сидели молча, внимательно рассматривая друг-друга. Давид сидел так, что Эва могла видеть только половину его лица – та, что была повернута к камину. Другая часть была скрыта во мраке. Они молчали и это не было неловким молчанием… Скорее это была пауза, свойственная людям, которые все друг про друга знают… Давид поднял со стола бокал красного вина и произнес тост. Простой по своей структуре, но сказанный с таким чувством и с такой искренностью, которых Эва не слышала еще ни разу в своей жизни: - Я пью за твои очи, за то, как в них отражается пламя этого камина, за то, как они светлы и искренны, за то, что в них я вижу себя… нет, я говорю не только об отражении, я говорю именно о том, что чувствую, вглядываясь в них. Они слово врата в меня самого… это… это трудно описать… Она подсела ближе к нему и обняла. Ей казалось, что теперь он для нее самый дорогой и близкий человек. Человек, которого она искала уже очень долго. Ей было все равно, что они знакомы совсем недавно. Её чувства были сильнее её самой. Эва положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Она слышала, как бьется его сердце, как он дышит. Она вспоминала детство, как когда-то, будто в другой жизни, так же клала голову на грудь своему отцу и слушала, как бьется его сердце, как он с ней говорит, как смеется… как тепло и радостно было находиться под его защитой и заботой. Тем временем, Давид продолжал говорить: он что-то рассказывал, брал паузу, задумывался и вновь продолжал. Он говорил о чем-то, что сильно его тревожило. О внутреннем конфликте, который все чаще не дает ему покоя, о страданиях, которые ему приходится переживать за то, что он делает. Но Эва уже почти не слушала: слабость, вызванная ядом… Она решилась на вопрос и подняла голову, чтоб посмотреть Давиду в глаза: - Ты здесь чтоб убить меня? – она уже почти была уверена в том, что знает ответ, но не могла не спросить. Давид замолчал. Затем он тоже посмотрел ей в глаза, глаза наполненные слезами и ответил, почти шепотом ответил: - Да – больше сил сказать что-либо он в себе не нашел: душа разрывалась на части, грудь словно охватила железная цепь и не давала вдохнуть… Эва зажмурила глаза и из них побежали слезы, она снова положила голову на грудь Давиду и последний раз изо всех сил обняла его. Другого, более лучшего способа смерти она и придумать не могла. Одно было обидно – приобретя, приходится терять. Теперь он тоже чувствовал, как бьется ее сердце, но… вскоре, внезапно пульс прекратился… он понял, что остался один. Давид приподнялся, взял со стола бокал вина и допил его, после чего крепко обнял Эву и ждал действия своего же яда.