Знаменитые женщины – сами по себе уже жанр, пишут ли о них, пишут ли они. Чехов, думаю, с удовлетворением бы принял факт существования такого литературного гетто для женских историй. Ему бы понравилось, что такие истории - отдельно, а литература – отдельно.
Давно живет во мне эта смутная догадка, что двухметровый нежный красавец Антон Павлович женщин не то презирал, не то был к ним обидно снисходителен, прощая им даже то, что «дважды два – стеариновая свечка».

Через несколько страниц чтения книжки Марины Влади «Мой вишневый сад» понимаешь, что был он, очевидно, прав. И Влади в этом смысле совершенно чеховская женщина. А смотрите, как смешно получается: актриса взяла и дописала писателя, бывшего к актрисам неравнодушным. Отомстила. Хотя и не очень поняла, что сделала. Марина Владимировна Полякова–Байдарова много раз играла в чеховском «Вишневом саде». И однажды она представила, что Раневская могла быть ее бабушкой – ведь у бабушки тоже был под Курском вишневый сад. Аналогично распределила на близких и родных остальные роли и стала писать такое продолжение истории, к концу которой должна была появиться она сама – и сыграть в этой пьесе!

За дело Марина Влади принимается круто. То, что у Чехова едва обозначено полутонами и недомолвками, создающими неповторимую атмосферу, она прочитывает как инструкцию к действию. Сказано было про Варю, что она выглядит как монашенка – Варя пойдет в монастырь. Была Аня влюблена в Петю Трофимова – будет жить с ним во грехе (революционеры же!), родит дочку и бросит на богатую ярославскую бабушку. Но она хорошая, поэтому одумается и возьмет ребенка обратно. Петю исправить невозможно, он умрет от пули в живот, как Пушкин. Любовь Андреевна расстается с молодым любовником и начинает жить своим трудом, хотя и не бросает пить коньяк как лекарство. Гаев не говорит поминутно: «Кого?», а становится участником профсоюзного движения и вступает в кадетскую партию. Лопахин так виноват, так виноват, что всем им пожизненно помогает деньгами. Все-все становятся хорошими, а кто не умер сразу, еще и наделяются очень, очень долгой жизнью – должны же они присутствовать при сценическом триумфе Марины. Попутно читателю пересказывается история России вплоть до 1969 года – фразами из учебника.

От Чехова у Влади только персонажи. Так иногда играют дети: вырезают фигурки из книжки и сочиняют свои истории с их участием. Схематичность расстановки действующих лиц не имеет внутреннего наполнения. Всё условно, приблизительно и будто не имеет значения для автора. Словно бы и этот, второй «Вишневый сад», уже был кем-то написан и существует где-то в виде настоящего романа, а Марина только рассказывает, как это можно снять. Предлагает режиссерские почеркушки: вот крупный план, вот все смеются в объектив, вот камера медленно движется по стенам комнаты… Отсюда бесцветность диалогов – неважно, что говорит актриса, если в это время можно любоваться ее медными волосами, сквозь которые просвечивает солнце, ее кружевным воротничком и розовеющими щеками…

Эту особенность стиля сама Влади вполне осознаёт: «Я ведь пишу как киношник. Сначала вижу свою книгу, как кино. А потом, когда все готово, описываю то, что увидела». Результатом она довольна: «А писать я стала лучше. Каждая моя книга – это как хороший удар кулаком».
Другое дело, что русскому читателю, чтобы быть довольным, красивой картинки мало.

Впрочем, это я уже о литературе. А сегодня у нас – женская история.