Если предположить, что существует некое Пространство Творчества со своей географией, то Евгений Гришковец будет с одного континента с Чеховым, Окуджавой и Отаром Иоселиани – продолжите список. Гришковец, недавно незнаемый страной, уже прочно воспринимается не как фамилия, а как брэнд, почти как имя нарицательное. Петр Вайль, написавший предисловие к книжке рассказов "Планка", даже полагает, что словом «гришковец» можно называть тот непохожий жанр, в котором он работает.

Три рассказа – из жизни юного военного моряка, пять – о взрослом мужчине. О мужчинах. Неудачливый и мятущийся Костя находит кошелек с большими деньгами, возвращает их хозяину, и от всего этого остается отвратительно неприятный осадок («Шрам»). Хронически невысыпающийся Денис едет на один день в Париж («Лечебная сила сна»)… Андрей пытается ночью похоронить где-то в большом городе умершую собаку («Погребение ангела»). Дима просто проводит отпуск в одиночестве («Спокойствие»). Внезапная и ненужная влюбленность с первого взгляда поражает Игоря Семеновича («Планка»).
Рассказывается вроде со стороны, во всяком случае, от третьего лица. Только в рассказах о военно-морской службе открыто звучит авторское «я». Но и другие герои явно могли бы носить фамилию Гришковец. Настолько изнутри они выписаны. Точность в передаче ощущений и чувств ошеломляющая. То и дело ловишь себя на том, что и тебе это близко, знакомо, но до сих пор высказать не умел, а то и не осознавал всей силы той экзистенциальной тоски, которая, конечно же, живет в каждом. А после Гришковца не замечать ее уже не сможешь.

Парадоксальным образом все эти попадания смертельной точности высказаны рыхлым, как мартовская талая снежная мешанина, языком.

Не потому ли Гришковец столь нежно любим публикой, что он пишет так, как все говорят? С повторами, над которыми нервически подрагивает редакторская рука. С приблизительными к нужным словами. С повисающей иногда фразой без конца. Неумело. Это дает дополнительную достоверность высказыванию, рождает щемящую искренность, с какой не книжки пишут, а доверяют самое сокровенное близкому другу. И нечасто.

Читая Гришковца, хочется делить эту радость с другими – читать вслух, пусть даже незнакомым людям.
Душа раскрывается навстречу.