В годы отрочества моим любимым занятием было уединение где-нибудь в укромном уголке, подальше от посторонних глаз с новой, еще не прочитанной книгой. И как большинство молодых особей, помимо обязательной школьной программы, самым предпочитаемым был фентезийно-фантастический ассортимент, уносящий разум в населенные мудрыми и могущественными существами миры, далекие от реальности. Одной из таких книг была Хайнлайовская «Дверь в лето», зачитанная до дыр, где самым любимым персонажем выступал… кот. Почему-то именно он, не имевший по сюжету ни сверхспособностей, ни каких-то иных качеств, выделяющих его из общего ряда вполне обычных кошачьих, казался мне самым фантастическим персонажем во всей этой истории путешествий во времени. Из-за непривычного ли описания странной привязанности, верности и любви кота к человеку, или нежелания главного героя расстаться с любимцем, носившего его в большой сумке, теперь уже и не понять. Еще более непонятной было желание жены главного героя всеми доступными методами избавиться от животного – казалось бы, ну какой смысл воевать с заведомо более слабым существом? Если не нравится, ведь можно его хотя бы не замечать. Но эти странности нелогичного взрослого поведения, непонятные идеалистическому детскому сознанию, можно было опустить и продолжать мечтать о полосатом коте с рваным ухом, лакающем имбирное пиво.

Шло время, в угаре дел и новых, уже взрослых проблем, совсем позабылись старые добрые книжки и их мудрые, могущественные и просто забавные персонажи. Стерся из памяти и тот удивительный кот, приводивший меня в трепетный восторг, когда судьба внезапно подарила мне котенка. Не полосатого, а черного. Не кота, а кошку, мохнатой сибирской породы. При полном отсутствии внешнего сходства, тем не менее их объединила такая не характерная для привычных в нашем понимании самовольных и независимых кошек. Существо, доставшееся мне волею случая крошечным слепым комочком, сумело стать не просто домашним любимцем, но частью души. С тех самых пор, как пальцы коснулись мягкого черного меха и ощутили биение живого сердечка под ним, какая-то мудрая пифия соединила две ниточки наших жизней воедино, для верности связав в прочный узелок.

Уже шесть лет, возвращаясь домой я знаю меня там ждут и без колебаний скажу кто первый бросится на звон ключей к двери и нежно обнимет за шею бархатными лапками, лизнет в нос и, покусывая от избытка чувств за подбородок, будет громко мурлыкать, вибрируя всем телом. Она будет деликатно присутствовать рядом и внимательно бесшумно наблюдать, пока я занимаюсь делами, и тут же окажется на коленях, лишь выдастся свободная для нее минутка. Мудрая и терпеливая, она стерпит любые неприятности и часы одиночества. Деликатно напомнит о себе мягким касанием лапы или нежным еле слышным «мя», когда ей что-то нужно. Придет ночью на кровать, пристроившись с краешка, под одеяло, положив голову на подушку к самой моей щеке, уткнется мокрым носом и приобнимет почти невесомой лапкой. Мы вместе повсюду, где только позволено быть человеку и кошке: работаю ли, отдыхаю, рыбачу, что-то мастерю – всегда рядом присутствует маленькая черная тень в облаке длинной шелковистой шерсти. И в часы раздумий, когда собственные бесы грызут изнутри, и в дни болезней, лишь она одна всегда бессменно рядом, принося покой, облегчение и утешение.

Удивительнее всего то, что чем мне ближе и человечнее становится животное, тем меньше человеческого остается в самых близких людях, проявляясь в мерзких поступках и откровенно неприязненном отношении к бессловесному существу. То, что было никак не понять в романе Хайнлайна в детстве, терзает меня и сейчас: какая ревность, тем более ненависть, может быть к тому, кто отстоит от тебя на столько ступеней эволюции? Насколько ущербным нужно быть, чтобы чувствовать себя ущемленным лишь тем, что кто-то другой умеет не только брать, но и платить теплом. И теряя в себе остатки человеческого лица они начинают вести неприкрытую войну с априори беспомощным противником, который даже отказывается идти на конфликт. Итог такой войны всегда один, я обреченно жду, когда мне в ультимативной форме прикажут делать выбор: «она – или я!».

Век кошек долог, но всё же в несколько раз меньше людского. И каждый раз задумываясь об этом мое сердце сжимается и замирает, пропуская несколько тактов. Я знаю, что когда-то, неумолимо скоро, мне придется осиротеть, но не раньше, чем кошачьи боги в установленные свыше сроки протянут ей с неба тот конец радуги, по которому она помчится в посмертный свободный полет. Никто иной не уполномочен решать с кем нам предстоит жить, а с кем расставаться, если так решила судьба.

Черная тень неслышно проскользнула в приоткрытую дверь, задев пушистым хвостом занавеску и разогнав стайку звонцов. Вопросительно взглянула на меня; громко и басовито заурчав прыгнула на колени, прижавшись усыпанным пыльцой телом и прикрыв огромные янтарные глаза. Уткнусь в черную шерсть, пахнущую горячим летом и спелыми злаками. Как она выросла и возмужала за эти годы…

Единственное по-настоящему близкое существо на свете. Мой вечный ребенок, способный любить просто так.