Очередное интервью по e-mail
Брать интервью у 18-летнего, все равно что доить козла - так звучит твердое правило журналиста. Но с Биллом Каулитцем все по-другому. Первый поцелуй или жажда славы: он, гееподобная звезда тинэйджеров и певец, над которым посмеиваются, парирует красноречивее, чем большинство ветеранов шоу-бизнеса.
Vanity Fair: Господин Каулитц, как вы чувствуете себе после операции на голосовых связках?
Билл Каулитц: Ну, так, как себя чувствует человек под общим наркозом, когда в его горло вводят металлическую рельсу и потом маленькими ножами режут голосовые связки. Каждому знакомо это чувство. Боже, я так рад, что все это позади. Но я еще боюсь за свой голос и корю себя за отмененные концерты.
Билл: После операции мне нельзя разговаривать двенадцать дней. Потом мне предстоит 4-недельная голосовая реабилитация. Я с нетерпением ее жду!
Vanity Fair: Давайте поговорим о том, как все началось. Как говорится, творчество приходит из воспоминаний о неприятностях и обидах. Как было у вас?
Билл: Самой большой неприятностью стал развод родителей. Тогда мне было семь, и я не мог этого понять. Это сильно на меня повлияло. В нашем первом альбоме есть песня, в которой рассказывается про это. Она называется „Gegen meinen Willen“.
VF: Известно, что ваш отчим преподает игру на гитаре. А чем занимается ваш родной отец?
Билл: Он водитель грузовика и живет в Ганновере.
VF: Когда вым было восемь, ваша семья переехала из Магдебурга в Лойтше, с населением в 700 человек. Как вы это перенесли?
Билл: Я чувствовал себя ужасно, так как я совсем не деревенский житель. Можете себе представить, как мы с Томом выделялись на фоне остальных. Они часто смотрели на нас как на инопланетян,. И еще школа была настоящим ужасом. Мне приходилось каждый день вставать в полшестого утра, садиться в школьный автобус и отправляться в Wolmirstedt, а домой я возвращался только в половине пятого. Я это ненавидел! А потом все те же самые лица в школе. Это был самый ужасный период в моей жизни.
VF: Как учителя относились к братьям Каулитц?
Билл: До седьмого класса мы с Томом всегда были вместе. Потом в качестве наказания нас разъединили. Это была настоящая пощечина по лицу, и это очень сильно повлияло на меня. До этого момента мы действительно все делали вместе. Мы – идентичные близнецы и невероятно близкие люди друг для друга. Конечно, мы пытались помешать этому наказанию, но учителя сказали, что им не под силу выдерживать нас обоих, так как мы оба большие болтуны. Я был не из тех, кто просто поднимет руку и тихо задаст вопрос. Я всегда кричал. Нашу маму через день вызывали в школу.
VF: Вашей особенностью было оспаривание оценок за классные работы, если вам их вовремя не возвращали. Откуда вы узнали про это ноу-хау?
Билл: Я всегда знал, что мне не нужна школа, потомучто я буду певцом. Учителя бесконечно меня доставали, а я всегда отстаивал свои права. Я точно знал, что они могут делать, а что нет. Иногда мне попадались такие ужасные учителя. Некоторые из них даже хотели со мной здороваться из-за моей прически и черного лака на ногтях. Они говорили, что мне нельзя появляться в школе в таком виде. Один из них даже не хотел со мной заниматься, потому что я выгляжу так, как я выгляжу. Он говорил:
“Твоя голова не только для шикарной прически”. Я был таким Анти-учеником и это многим не нравилось.
VF: Какие у вас были оценки?
Билл: Отличные. Мой средний балл всегда был 1.8. И это всегда нервировало учителей.
VF: Учителя могли вас оскорбить?
Билл: Совсем нет. Я не был каким-то больным фриком, который грызет ногти. Я был очень самоуверенным. Я ходил в школу в таком виде, потому что точно знал, все будут на меня смотреть и учителя будут меня обсуждать. И я всегда этим наслаждался. Я хотел привлечь к себе внимание таким стилем. Люди должны были говорить обо мне.
VF: Совсем недавно вы закончили обучение в дистанционной школе. Как важно уметь отличать “Омлет” от “Гамлет”?
Билл: Ну, любой должен знать разницу. Но школьная система слишком мало уделяет внимание индивидуальности. Зачем мне изучать математику, если я знаю, что она никогда в жизни мне не понадобится? В восьмом классе я перестал ходить на уроки классической музыки. Все были ошарашены. Но там мы только и делали, что учили наизусть биографию великих людей – ноль вдохновения. Я всегда получал плохие оценки за пение, потому что пели мы только народные песни. Это было настоящим кошмаром!
VF: Сущетствует такой стереотип, что музыка - это билет, чтобы уехать прочь от печали провинции, подходит ли вам это высказываение?
Билл: Да. Я всегда думал: Мне просто необходимо уехать прочь из этого скучного гнезда, где каждый друг друга знает. Самым ужасным для меня было ежедневное однообразие. Я ненавидел будни. Именно поэтому Tokio Hotel единственная правильная вещь для меня. Каждый день проходит по-разному: новые города, новые люди.
VF: Благодаря папарацци и так называемым репортажам за вами теперь круглые сутки пристально наблюдают. Вас это раздражает или вы этого ожидали?
Билл: Когда я был маленьким, я часто представлял, как все мои действия будут снимать на камеру. Я хотел безграничного внимания. Сейчас моя детская мечта сбылась. И поэтому меня это не раздражает.
VF: Сможет ли кто-то стать таким же важным человеком для вас, как Том?
Билл: Нет. Он для меня самый важный человек. Не могу представить свою жизнь без Тома. Нельзя описать, насколько мы близки друг другу. Это что-то из области экстрасенсорики. Мы часто думаем об одном и том же и видим одинаковые сны. На самом деле, нам и разговаривать друг с другом совсем не обязательно.
VF: Многие идентичные близнецы воспринимают такую схожесть друг с другом как пытку и готовы поубивать друг друга.
Билл: Определенно накрашенный. Билл без макияжа для меня как маскировка. Даже если бы я не был знаменитым, я бы все равно носил макияж. Это абсолютно мое.
VF: Кто видит вас обычным, ненакрашенным?
Билл: Моя семья. И этого вполне достаточно.
VF: Известность больше всего оказывает дурное влияние на детей, так как они сами разрушают себя, становясь старше. Готовы ли вы на какие-то буземные поступки, чтобы поддерживать интерес к себе?
Билл: В любом случае иногда хорошо показать, что ты далеко не идеален. Но меня это не особо волнует. Планировать что-то, ради того, чтобы люди от тебя убегали – я нахожу это ужасным. С самого начала я ненавидел, когда группы постарше или люди из рекорд компаний хотели мне объяснить, как в шоу-бизнесе все работает. Никаких советов! На наших первых встречах с рекорд-компанией, нам хотели пригласить стилиста, который поработал бы над нашим образом. У меня до сих пор нет стилиста, который указывал бы мне, что я должен надеть. Это смутило бы меня. Также мы сами принимаем решения по поводу концертов и контрактов, так я считаю, что плохо быть несамостоятельным.
VF: Кто может сказать вам нет?
Билл: На работе никто. Ни менеджмент, ни рекорд компания. Единственные, к чьему мнению я прислушиваюсь – это мои лучшие друзья и моя семья. Мама может мне сказать: “Билл, ты сошел с ума!” Тогда я задумаюсь над этим.
VF: Ваши родители все еще пытаются вас воспитывать?
Билл: Должен сказать, мама никогда особо не воспитывала нас. Домашнее задание мы всегда делали по собственному желанию. Она предоставила нам полную свободу, однако всегда присматривала за нами. Мы общаемся друг с другом, как друзья. Нет ничего, что я не смог бы рассказать своей маме. У меня никогда не было от нее никаких секретов. Когда я в первый раз пришел домой пьяный, она сказала, что думает по этому поводу, но я никогда ее не боялся.
VF: Ваша мама просила вас оставить в покое волосы хотя бы в рождественский сочельник?
Билл: Нет. Ей абсолютно все равно. Я впервые покрасил волосы, когда мне было девять лет. Цвет менялся с зеленого на синий, белый и черный. Уже в тринадцать я проколол бровь. Даже тогда она была совершенно не против.
VF: На ваших концертах в среднем по 200 девушек падают в обморок от экстаза и держат на вытянутых руках плакаты с надписью: „Fick
Билл: Честно говоря, я мало об этом думаю. Иногда мы смотрим на себя и не можем удержаться от смеха, так как просто не можем представить, что у кого-то в комнате висит наш постер. Но я всегда думал, как было круто, если бы мой постер висел на чьей-нибудь стене. Раньше я часто сидел в своей комнате и представлял, что мой кумир Нена делает прямо сейчас, где она в этот момент находится и о чем думает. Я совсем не могу себе представить, что другие люди сидят сейчас в своих комнатах и думают обо мне. Я считаю себя обычным человеком и мы не находим друг в друге ничего особенного.
VF: Как часто вы говорите о себе в третьем лице?
Билл: Иногда. Но это происходит случайно. Когда мне не особо хочется что-то делать, я говорю себе: “Билл, ты все равно должен это сделать, потому что это надо для группы”.
VF: Некоторые находят ваш публичный образ очень загадочным. Есть ли разница между Биллом на сцене и Биллом в реальной жизни?
Билл: Некоторые вещи человек держит в себе. Но в принципе, особой разницы нет. Последние три года были безпрерывной гонкой. Не было никакой возможности приехать куда-то и остаться незамеченным. Даже во время тура нас повсюду сопровождали камеры, 24 часа в сутки. Как можно что-либо сделать, чтобы все об этом не узнали спустя несколько часов? Но это то, что я всегда хотел. Поэтому мне приходится с этим мириться.
VF: Те люди, которым завидуем мы, сами завидуют довольно редко. Что вас раздражает в Билле?
Билл: Самая большая проблема для таких людей как я – это доверие. Мне очень сложно поверить и довериться кому-нибудь. За последние годы я не приобрел новых друзей и ни в кого не влюбился. Когда я знакомлюсь с кем-нибудь, я веду себя очень осторожно и настроен скептичекси. Я спрашиваю себя: Что это за человек? К сожалению, часто встречаются люди, которые либо странно себя ведут, либо рассказывают все журналистам. Если бы я не был так популярен, я наверное влюбился бы в того человека, которого знаю достаточно долгое время.
Билл: Я никогда не позволял себе ничего такого, чем могли бы воспользоваться мне во вред. У меня есть свой способ защиты. Свобода, просто пойти куда-нибудь и с кем-нибудь познакомиться, не давая никому отчета - это самое главное, что надо делать. Несмотря на это, сейчас я живу именно той жизнью, о которой всегда мечтал.