" За двадцать лет службы городовым среди рвани и беглых у Рудникова выработался особый взгляд на все.
- Ну, каторжник... Ну, вор... нищий... бродяга... Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь - другие прибегут... Жить надо!"


"Сухаревка - дочь войны. Смоленский рынок - сын чумы. Он старше Сухаревки на 35 лет. Он родился в 1777 году. После московской чумы последовал приказ властей продавать подержанные вещи исключительно на Смоленском рынке и то только по воскресеньям во избежание заразы".


"Сюда в старину москвичи ходили разыскивать украденные у них вещи, и не безуспешно, потому что исстари Сухаревка была местом сбыта краденного. Вор-одиночка тащил сюда под полой "стыренные" вещи, скупщики возили их возами. Вещи продавались на Сухаревке дешево, "по случаю". Сухаревка жила "случаем", нередко несчастным. Сухаревский торговец покупал там, где несчастье в доме, когда все нипочем; или он "укупет" у не знающего цену нуждающегося человека, или из-под полы "товарца" иногда дымом поджога пахнет, иногда и кровью облит, а уж слезами горькими - всегда. За бесценок купит и дешево продает".


"- Слышали, утром-то сегодня? Под Каменным мостом кит на мель сел... Народищу там!
- В беговой беседке у швейцара жена родила тройню - и все с жеребячими головами.
- Сейчас Спасская башня провалилась. Вся! И с часами! Только верхушку видать.
Новичок и в самом деле поверит, а настоящий москвич выслушает и виду не подает, что вранье, не улыбается, а сам еще чище что-нибудь прибавит. Такой обычай^
- Колокол льют!
Сотни лет ходило поверье, что чем больше небылиц разойдется, тем звонче колокол отольется.
А потом встречаются:
- Чего ты назвонил, что башня проварилась? Бегал - на месте стоит, как стояла!
- У Финаляндского на заводе большой колокол льют! Ха-ха-ха!"


"- Вот вам десть рублей. Я беру картину. Но если она не настоящая, то принесу обратно. Я буду у знакомых, где сегодня Репин обедает, и покажу ему.
Приносит дама к знакомым картину и показывает ее И.Е. Репину. Тот хохочет. Просит перо и чернила и подписывает внизу картины: "Это не Репин. И. Репин".
Картина эта опять попала на Сухаревку и была продана благодаря репинскому автографу за сто рублей".


"Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря "зазывалам" было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду - глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку... "Зазывалы" уж узнали зачем и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам...
- Ну, ну, в какой лавке купил?
Стоит несчастный покупатель, растерявшись, глядит - лавок много, у всех вывески и входы похожи и у каждого толпа "зазывал"...
Заплачет и уйдет под улюлюканье и насмешки..."


"Вспоминается бессмертный Гоголь:
"Возле того забора навалено на сорок телег всякого мусора. Что за скверный город. Только поставь какой-нибудь памятник или просто забор - черт их знает, откудова и нанесут всякой дряни..."
Такова была до своего сноса в 1934 году Китайгородская стена, еще так недавно находившаяся в самом неприглядном виде. Во многих местах стена была совершенно разрушена, в других чуть не на два метра вросла в землю, башни изуровованы поселившимися в них людьми, которые на стенах развели полное хозяйство: дачи не надо!
... Возле древней башни
На стенах старинных были чуть не пашни.
Из расщелин стен выросли деревья, которые были видны с Лубянской, Варварской, Старой и Новой площадей".


"В древние времена здесь протекала речка Неглинка. Еще в екатерининские времена она была заключена в подземную трубу: набили свай в русло речки, перекрыли каменным сводом, положили деревянный пол, устроилистоки уличных вод через спускные колодцы и сделали подземную клоаку под улицами. Кроме "законных" сточных труб, проведенных с улиц для дождевых и хозяйственных вод, большинство богатых домовладельцев провело в Неглинку тайные подземные стоки для спуска нечистот, вместо того чтобы вывозить их в бочках, как это было повсеместно в Москве до устройства канализации. И все эти нечистоты шли в Москву-реку.
Это знала полиция, обо всем этом знали гласные-домовладельцы, и все, должно быть, думали: не нами заведено, не нами кончится!"


"Временем наибольшего расцвета такого рода заведений были восьмидесятые годы. Тогда содержательницы притонов считались самыми благонамеренными в политическом отношении и пользовались особым попустительством полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение не считало их "опасными для государственного строя" и даже покровительствовало им вплоть до того, что содержатели притонов и "мельниц" попадали в охрану при царских проездах. Тогда полиция была занята только вылавливанием "неблагонадежных", революционно настроенных элементов, которых арестовывали и ссылали сотными.
И блаженствовал трущобный мир на Грачевке и Цветном бульваре..."


"В минуту откровенности он говорил:
- Ох, мученье, а не жизнь с деньгами. В другой раз я проснусь и давай на счетах прикидывать. В день сто тысяч вышло. Ну, десятки-то тысяч туда-сюда, не беспокоишься о них - знаешь, что на дело ушли, не жаль. А вот мелочь! Вот что мучит. Примерно, привезет из моего имения приказчик продукты, ну, масла, овса, муки... Примешь от него, а он, идол этаких, стоит перед тобой и глядит в глаза... На чай, вишь, - привычка у них такая - дожидается!.. Ну, вынешь из кармана кошелек, достанешь гривенник, думаешь дать, а потом мелькнет в голове: ведь я ему жалованье плачу, за что же еще сверх того давать? А потом опять думаешь: так заведено. Ну/, скрепя сердце и дашь, а потом ночью встаешь и мучаешься, за что даром гривенник пропал".


"Много талантов погибло от бедности".

"Речь Жадаева попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был род спорта - у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи котов на ночь не пускали после того, как одного из них в сарае ночью крысы сожрали".


"- Трактирщика винить нельзя: его дело торговое, значит, сама публика стала такая, что ей ни машина, ни селянка, ни расстегай не нужны. Ей подай румын, да разнгые супы из черепахи, да филе бурдалезы... Товарец по покупателю... У Егорова, бывало, курить не позволялось, а теперь копти потолок сколько хошь! Потому все, что прежде в Москве народ был, а теперь - публика".


"В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои огромне капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные дома. И вот на Лубянской площади, между Большой и Малой Лубянкой, вырос огромный дом. Это дом страхового общества "Россия", выстроенный на владении Н.С. Мосолова".


"В темноте тащится ночной благоуханный обоз - десятка полтора бочек, запряженных каждая десятка полтора бочек, запряженных каждая парой ободранных, облезлых кляч. Между бочкой и лошадью на телеге устроено веревочное сиденье, на котором дремлет "золотарь" - так звали в Москве ассенизаторов".


"Каждая купчиха имеет мужа - по закону, офицера - для чувств, а кучера - для удовольствия".


"В те времена всевластным диктатором Москвы был генерал-губернотор Закревский, перед которым трепетали все. Каждое утро горячие сайки от Филиппова подавались ему к чаю.
-Э-тто что за мерзость! Подать сюда булочника Филиппова! - заорал как-то властитель за утренним чаем.
Слуги, не понимая, в чем дело, притащили к начальнику испуганного Филиппова.
-Э-тто что? Таракан?! - и сует сайку с запеченным тараканом. - Э-тто что?! А?
- И очень даже просто, ваше превосходительство, - поворачивает перед собой сайку старик.
- Что-о?.. Что-о?.. Просто?!
- Это изюминка-с!
И съел кусок с тараканом.
- Врешь, мерзавец! Разве сайки с изюмом бывают? Пошел вон!
Бегом вбежал в пекарню Филиппов, схватил решето изюма да в саечное тесто,к великому ужасу пекарей, и ввалил.
Через час Филиппов угощал Закревского сайками с изюмом, а через день от покупателей отбою не было".


"Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл. Стали эти конфеты называться "ландрин" - слово показалось французским... ландрин да ландрин! А он сам новгородский мужик и фамилию получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит".


"Все было разрешено, или, лучше сказать, ничего не запрещалось".


"Он бросал деньги направо и налево, никому ни в чем не отказывал, особенно учащейся молодежи, держал на Тверской, на углу Чернышевского переулка, рядомс генерал-губернаторским домом магазинчик виноградных вин из своих великолепных крымских виноградников "Новый Свет" и продавал в розницу чистое, натуральное вино по двадцать пять копеек за бутылку.
- Яхочу, чтобы рабочий, мастеровой, мелкий служащий пили хорошее вино! - заявил он".


"Коньяк "финь-шампань" 195... Ярлык и розовый, и черный, и белый... Точно скопировано у Депре... Ну, кто будет вглядываться, что Ц. Депре, а не К. Депре, кто разберет, что у К. Депре орел на ярлыке, а у Ц. Депре ворона без короны, сразу и не разглядишь..."


"Когда Елисеев сдал третий этаж этого дома под одной крышей с магазином коммерческому суду, то там были водружены, как и во всех судах, символы закона: зерцало с указом Петра I и золоченый столб с короной наверху, о котором давным-давно ходили две строчки:

В России нет закона,
Есть столб, и на столбе корона.

Водрузили здесь и Фемиду с повязкой на глазах".


"Актеры собирались в "Ливорно" до тех пор, пока его не закрыли. Тогда они стали собираться в трактире Рогова в Георгиевском переулке, на Тверской, вместе с охотнорядцами, мясниками и рыбниками. Вверху в этом доме помещалась библиотека Россохина и театральное бюро...
Между актерами было, конечно, немало картежников и бильярдных игроков, которые потом заседали в бильярдной ресторана Саврасенкова на Тверском бульваре, где велась крупная игра на интерес.
Здесь былвали и провинциальные знаменитости. Из них особенно славились двое: Михаил Павлович Докучаев - трагик и Егор Егорович Быстров, тоже прекрасный актер, игравший все роли.
Егор Быстров, игрок-профессионал, кого угодно умел обыграть и надуть: с него и пошел глагол "объегорить".


(с) Владимир Алексеевич Гиляровский