На лице снова похороны;
а в огонь (эпохальный!) льют и льют черную жидкость
протухших стихотворений,
в переизбытке ее черноты подвожу темно глаза,
чтобы красота
не ходила на убыль и в сторону
от моего лицевого щита.
На лице по-прежнему похороны.
Земноводные девушки прокаженно и безнаказанно
опорожняют газа литрами,
разрывают нехрупкие прутики в
клеткообразной и образной груди,
чтобы освободить
килограмовосотенный птицу-крик.
Им же больно!
Встань на цыпочки, эти крошечные чернявые точки
не видят за собой гроба.

Ночной горшок безотходного неба
опорожняется нам на головы,
а мы будем радостно спать
и смеяться,
не разжимая склеенной челюсти,
веря, что самые противные дожди
выгуливаются
именно по ночам.
Мы откровенно удивляемся,
поднимаем методично нарисованные брови,
у нас искренне сыпется черепица, а
нос, как канализация, забит;
искоса окна домов следят
за нашей походкой.
В агностичности стресса
рождается надкусанное и недожеванное "всёвпорядке".
Закрывайся ладошками!
Ветер упорствует,
невыносим до сих пор.
[450x286]