В колонках играет - I just call to say: I love you...
Настроение сейчас - Паршивое... Ибо позвонить и сказать это некому...

Аська какого-то шута не работает. Страницы грузятся, почта бегает (прихрамывая), аська - ну ни в какую. Неприятно, хотелось с кем-то поболтать...
Что-то со шлюзом у провайдера, наверное, бывало такое...

Так вот...
Не выспался сегодня, вчера думал над фрагментом появления Бессона: мне виделся туман... А сегодня проснулся и понял: какой нахрен туман. Дождь должен быть! Дождь проливной! Дождливым то лето было... Ну а пока - следующий фрагмент:

Может, просто так совпало, а, может, юродивый не тем проговорился, но через четыре дня у стен монастыря появились нищие.
Своим видом они напоминали ожившие скелеты: все худые, со впавшими полубезумными глазами. Одеты были в рваное тряпье, вонью от них разило даже через монастырскую стену.
Жалобно просили покушать.
Ошибкой Матушки было то, что она стала раздавать хлеб. Если бы запасы спрятала так, чтоб свои не догадывались, сколько зерна осталось… Если б посылала послушниц по ближним селам и городкам просить подаяния, глядишь бы – обошлось… А так, раздала хлеб, который был совсем не лишним. Накормить удалось всех, но отнюдь не досыта. Повторить подвиг Христа с пятью хлебами не получилось.
Но по окрестностям пошел слух: в женском монастыре хлеба так много, что раздают просящим.
И уже через пару дней возле ворот появились сотни голодных.
- Кипятка им на головы надо, окаянным… - посоветовала монашка-келарша, бабка ушлая.
- Не сметь! - распорядилась игуменья. - Ибо каждый из них – богоносец.
Келарша пожала плечами, но нашла два казана побольше, велела натаскать под них дров да воды.
Матушка же ополовинила порции послушниц и монахинь.
- Будем жить молитвой да постом, станем питаться снытью… Господь нас не оставит…
Но стало ясно: даже если раздать весь хлеб – хватит не всем.
Ворота открывать не решились, со стены спустили корзины наполненные снедью.
Предосторожность оказалась нелишней: вокруг еды нищие тут же подрались. Блеснули ножи: на хлеб упала чья-то кровь. Это не помешало съесть его до крошки.
И что самое досадное, покончив с подаянием – нищие не стали уходить, а расположились недалеко от ворот. Когда стало темнеть, часть все же ушла в брошенную деревню, оставшиеся разожгли костер.
В монастырских кельях той ночью спалось плохо: нищие напоминали о себе стенанием и плачем. Утром они ушли в деревню, оттуда появились выспавшаяся смена, коя по приходу тоже начала рыдать и просить хлеба.
Матушка взошла на стену. Толпа затихла, ожидая подаяния. Но вместо этого услыгшали:
- Хлеба больше нету… Идите с Богом…
Ответом ей был новый стон, громкий, почти звериный:
- Отпирай ворота! Мы проверим!
- Да врет она все! Сами на зерне, поди, сидят! А народ православный от голода дохнет!
- Мы будем молиться за вас, - сообщила матушка голодающим.
- Дай лучше нам пожрать, стерва!
Не говоря более ни слова, игуменья спустилась во двор. Келарьша велела Варьке разжечь под казанами огонь. Настоятельница прошла мимо, приказ не подтвердив, но и не отменив.
- Что будет… Что будет… - бормотала испуганная девчонка.
- А ничего не будет, - успокаивала келарьша послушницу. - Постоят, да пойдут по Руси. А не пойдут – тут и помрут. Морозы посильнее ударят – никого не станет…