Не то чтоб запрещен, но далее чтиво будет не для всех. Имеется фрагмент сценария, который, возможно, сценарием и не станет.
Просто мне позвонили друзья, сказали: есть тема... Интересует? Она меня заинтересовала. Давно хотелось сделать что-то разэтакое, паче что тема о человеке, который - глыба, человечище...
Попросили сделать пробник: три сцены. Если устроит мой стиль, язык, манера писать диалоги - я в проекте.
Набросал вот. Вердикта ждать не ранее чем через неделю.
Но все же, какое ваше мнение будет?..

Рославль-Сухиничи


ППГ катит проселочными дорогами.
Телеги идут тяжело, то и дело приходится ту или иную выталкивать из грязи.
Все громче и громче бьют орудия впереди. Видны дымы – фронт все ближе.
На Хаминова смотрят угрюмо:
- Куда он ведет нас чертяка, лупоглазый! Прямо в пекло! Сусанин, вишь, выискался!
Но начальник идет твердо, впереди колонны, перед штабной телегой.
Хаминова догоняет Амосов:
- Борис Прокопьевич, да присядьте вы на телегу.
- Нет, нельзя. Нельзя чтоб лошади лишний вес тащили. У меня свои ноги пока есть – могу идти!
- Да вы себя не бережете, у вас же расширенные вены…
- У нас приказ: «К шести вечера 4 августа...»
- Я знаю: «…развернуться в районе Рославля».
- А сегодня какое число?
- Четвертое! Так до вечера еще далеко, сейчас на шоссе выйдем, живее пойдем…
Хаминов отмахивается.
Рядом с телегами шагает персонал госпиталя – многие с разодранной обувью, некоторые вовсе босиком – в основном женщины.
Амосов: Почему вы босиком?
Женщина: Так не получили ведь сапог маленьких размеров. А туфли уже развалились…
- Садитесь на телегу, девушки…
Возница: Не положено! Сказано же: баба с возу- кобыле легче
- Эта телега – моя операционная. Здесь я распоряжаюсь - Да присядьте
Босоногие девушки присаживаются.
С грунтовки выезжают на шоссе. По направлению на запад оно плотно забито: движется военная техника, солдаты, машины. Регулировщик пропускает технику, но не госпиталь.
Встречная полоса, на восток почти свободна.
Мимо проезжает «эмка». Обгоняет колонну, регулировщик ее пропускает. Но что-то происходит в машине. Она останавливается, сдает назад. Из машины выходит полковник.
- Кто такие?
Хаминов (протягивая бумаги): ППГ-2266. Имеем приказ развернуть госпиталь в районе Рославля и принять больных из медсанбата.
Полковник: Отставить. Разворачивайтесь от Рославля!
- А как же приказ?..
- Я вам приказываю! Я - полковник Тихонов из тыла армии. Можете сослаться в санотделе. Ясно? Выполняйте! Рославль вот-вот сдадим! Если уже не сдали!
Телеги разворачивают. Назад они едут по асфальту легко.
-
Мост, поле, деревушка, школа на пригорке. Рядом бараки.
Хаминов: Хорошо бы тут и разместиться. Бараки для выздоравливающих, школа для госпиталя. Палатки тут поставим для легкораненых.
И действительно разворачиваются.
Набивают матрацы соломой, застилают белыми простынями кровати.
По госпиталю шум.
- Приехала комиссия!
Действительно, во дворе машина, из нее выходят двое: военный и санинструктор. Последний – сугубо штатский доктор, ему неудобно в новой форме.
Амосов, Хаминов, и два инспектора идут по госпиталю.
Хаминов:
- Вот, обстраиваемся! Хоть сегодня готовы принять раненых с эвакопунктов!..
Военный:
- Это что у вас тут?..
- Палата для приема раненых.
- Простыни зачем? Простыни убрать! Солдат не баловать! Пусть на соломе спят! Вшей, блох нет – и то ладно!
- Но это же раненые…
- Убрать, я сказал.
Действительно, санитары убирают простыни.
Бывший штатский и Амосов немного отстают.
Бывший штатский: Я привёз вам очень важную книжечку: "Указания по военно-полевой хирургии". В ней изложена единая доктрина.
Отдает Амосову тонкую брошюрку:
Амосов читает, делает выводы:
- Забавно. Это значит: все хирурги на всех фронтах должны лечить раненых одинаково, по этим самым "Указаниям"? Где инициатива?
- В большую войну хирургией занимаются, в основном, не хирурги, знаний у них нет, и от инициативы - одни потери. Вы же с полевой хирургией дела не имели?..
- Нет…
- Вот то-то и оно…
-
Комиссия уезжает.
Амосов и Хаминов смотрят в окно.
Амосов: Вы как хотите, но мои больные будут спать на простынях… Они своей крови не жалели, а мы для них – кусок материи пожалеем?.. Кто мы такие будем после этого?
Хаминов: Да-да, конечно… Знаете, Коля… Мне страшно. Если вверху так думают о солдатах, то на этой войне у нас будет много работы. Очень много. Так много, что мы не управимся… И люди будут умирать, умирать, умирать…
- Почему так?..
- Да потому что там думают: страна большая, бабы еще нарожают. Гадство! Хоть бы одного из них заставить родить! Выносить девять месяцев, потом мучаться при родах! Дурь-то из башки бы и вылетела.
- А вы откуда это знаете?
- Я гинеколог, главврач Великого Устюга… Коля, мне ли это не знать?


Бомбежка и первый пациент

Сухиничи.
Бывшая школа. Во дворе прогуливают раненые, стоит машина.
На двуколке едут Хаминов и Амосов, последний читает брошюрку.
Хаминов: У меня такая же таратайка в Устюге была. А ты что? Читаешь методичку? Ну правильно – учись…
- Вот я не пойму… Тут пишут в "указаниях": мелкие осколки до пяти миллиметров не нужно торопиться доставать. Само заживет. Если размер больше - лучше удалить или рану рассечь.
- Ну правильно, чего уж тут!
- Да, только вот я осматривал наших раненых. У всех раненых – ранения типа: если трогать не будешь – быстрее заживет.
- Угу. Мы госпиталь для легкораненых.
- Отчего?
- Ты не обижайся, начхир, только это из-за тебя. Неопытный ты. Молодой, вот и не доверяют.
- Еще раз: отчего?
- Раньше с пулевыми ранениями сталкивался?
- Нет, откуда…
- А чем занимался?
- Да все обычное: грыжа, удаление аппендикса.
- Ясно, а я кто - ты это знаешь. На поле боя никто не рождается – скорее наоборот. А ранения на поле боя немного отличаются от грыжи. Согласен?
- Согласен, куда деваться...
- Ну так вот. А в соседнем полевом госпитале – начальник хирургического финскую войну прошел… Да не грусти, хватит и на твой век раненых…
Въезжают во двор госпиталя, сходят на землю.
Крик: Самолеты! Самолеты! По щелям!
Хаминов: Белые халаты! Убрать белые халаты! Маскировка! По щелям!
Амосов остается в халате.
На школу заходят «Штуки».
Больные разбегаются. К зенитке бегут солдаты. По двору ковыляет тот самый больной. Он опасливо оглядывается назад.
Кабина «штуки», она пикирует. Рука пилота на ручке управления. Кнопка огня, ее нажимает палец. С подвески уходит бомба, пикировщик выходит из пике, вдребезги разлетается грузовик.
По штурмовику лупят из зениток.
Трассы пуль по земле. Они – к ковыляющему раненому. Его сметает Амосов в щель, накрывает собой. Пыль сыплется сверху, самолет уходит на вираж.
Раненый: Да шо ж воны творють! По госпиталю!
Амосов высовывается, чуть сам не попадает под очередь – теперь его спасает раненый: рукой убирает голову в щель:
- Да шо ж ты твориш! Жыты надоело? А ликуваты хто нас буде?..
- Да интерсно!
- Не твое це дило! Не лизь!
«Штука» отваливает на крыло, уходит в пике. Срывается на зенитное орудие.
Дуэль, огонь из зенитки и точек на самолете. Палец пилота на кнопке сброса бомбы. Он почти ее касается, бомба уходит с подвески…
Взрыв над зениткой, осколки сыплются по бронещитку: но самолет взорвался в воздухе.
Штурмовики уходят на станцию.
Во дворе потихоньку оживает. Амосов помогает раненому выбраться из щели.
Амосов, проходя двором:
- Ну что, солдаты? Получили гостинцы? С боевым крещением вас, товарищи врачи! Раненые, убитые имеются?
- Трое раненых!
- На перевязку!
-
Коридоры школы, идет перевязка раненых.
Амосов листает методичку.
Перед ним солдат, Амосов осматривает рану.
Он доволен, сверяется по методичке:
- Рана больше пяти миллиметров. В хирургическое его…
-
Хирургическое отделение, Амосов.
- Ну, товарищи, начнем, стало быть. С грядущим почином…
Солдат:
- Что значит «с почином»?
- Вы первый пациент нашего отделения!..
- Доктор, ты че? Ты раньше людей не резал? Ты это брось!!! Так не пойдет! Эй, люди! Тут солдатика убивают!
- Сестра, наркоз!
Сестра накладывает вату смоченную хлороформом.
Солдат не теряет сознание.
Бормочет:
- Иттить твою мать! Да шоб тебя налево!.. В атаку! За С!.. Зас… Засыпаю... Люди! Да помогите наконец хоть кто-то… Доктор, да пощади инвалида…
Амосов:
- Что за беда! Чего он в сознании?
Лида: Хлороформ выдохся!
Карминовая нитка крови на белом судке, зонд, короткий вскрик раненого. В судок падает окровавленный кусок металла.
Амосов: Ну с почином вас… И меня тоже. Зашиваем!..
Лида бинтует рану. Солдат в полудреме, его крутит…
Подходит Хаминов, к нему оборачиваются и Амосов и Лида.
Хаминов:
- Как дела, начхир?
- Все хорошо, прооперировал первого пациента!
- Какого пациента?..
Амосов поворачивается: операционный стол пуст.
Больной ковыляет по коридору:
- Брошюрку прочитали и – думает, что хирург! Люди, помогите! Сволочи, гады…
- Санитары! Санитары! Уложите больного!
Солдата ловят, успокаивают. Наливают спирта.
- Амосов, что у вас происходит! Больной с операционного стола сбежал!
- Возбуждение, наркоз плохо подействовал.
- Товарищ начхир! Ставлю вам это на вид! Вы так оскандалитесь, если будете работать в том же ключе! А вообще поздравляю вас… Лиха беда – начало…


Попытка самоубийства

23 февраля. Играет радио, звучат поздравления.
Амосов накладывает гипс, появляется Хаминов и Медведев.
Амосов: Что-то случилось?
Медведев: Товарищ военврач третьего ранга! Командование ПЭПа награждает вас именными часами за отличную работу во время зимнего наступления.
Вручает часы.
Амосов: Вот не ожидал… А за что?.. Половина газовых помирает же…
- Зато вторая половина вашими стараниями жива! Носите!
- Спасибо…
- Какое такое «спасибо»! «Служу Советскому Союзу», нужно говорить. Ну, мы пошли, работайте.
-
Амосов открывает «книгу хирурга», готовится ее заполнять.
Крик в коридоре:
- Амосов, больного привезли!
Приемная, у больного рука взята в фанерную шину.
Паренек морщится от боли, хотя и держится молодцом.
- Болит, доктор! Сильно болит! Едва до госпиталя дождался!
Медики снимают шину, срезают бинты. Рана выглядит отвратительно.
Амосов диктует в журнал:
- Слепое ранение, повреждение кости. Газовая… Температура?..
Лида:
- 39,7!
Амосов:
- Парень, где ты раньше был?.. Рана…
- Я к вам второй день выбираюсь, заносы! Доктор, только не ампутация! Вы меня лучше сразу убейте. Это моя рука, я к ней привык!
- Не бойся, парень… Сейчас же операция. Сделаем лампасные разрезы, должно помочь. Тамара! Наркоз.
- Тамара за кровью уехала на станцию, сейчас Аня освободится.
Аня – молодая, неопытная испуганная медсестра. Амосов отмахивается, передумывает. Анестезию он будет делать сам.
- Зоя, будет проводниковая анестезия. Набери двухпроцентного новокаина в десятиграммовый шприц. Я сам сделаю!
Мы крупно видим шприц, два кубика.
Амосов: Смотрите, учитесь… Тут важно не промазать, не попасть ни в легкое, ни в вену. Eщё три кубика... нужно осторожно...
Парень валится.
Амосов: Держите его!
Лида: Пульса нет!
Амосов: Кладите на стол скорее! Кофеин! Искусственное дыхание! Да я сам! Лида, без антисептика! Да быстрее же! Он умирает!!!
Слушает сердце: тишина.
Снова пытается оживить.
Входит Бочаров, некоторое время помогает.
Всем вокруг уже ясно: пациент мертв. Всем, кроме Амосова.
Бочаров:
- Прекратите… Он мертв, - разворачивается, уходит. – Расскажете завтра. Не сейчас.
Амосов возвращается в мир.
- Я убил человека…
Лида: Ты пытался его спасти.
- Плохо пытался. Он мог бы жить и жить!
- Если бы не умер от газовой гангрены.
- От такой бы точно не умер. Только не надо меня утешать. Я пойду, пройдусь… Продолжайте перевязки без меня.
Будто невзначай кладет в карман шприц, сгребает ампулы из коробки с надписью «морфий». С ним в руке выходит из кабинета.
Лида:
- Никола, вернись! Ты что-то взял, я видела!
- Ничего я не брал! Оставь меня в покое! И только не утешать, только не утешать!
Выходит, обувается в валенки, засыпает за портянку ампулы. Выходит.
Идет по улице, заходит во двор. Некоторое время сидит, смотрит на подаренные часы. Прячет их. Из валенка вытрушивает ампулы, некоторые из них разбились.
Наполняет шприц, выжимает ампулы досуха. Набирается семь с половиной кубиков. Почти восемь.
Бормочет:
- Мало… Мало… Не умру… Но надо попробовать. Надо… Не трусить.
Делает укол. Возвращается на улицу, идет к себе на квартиру.
Его встречает хозяйка:
- Что-нибудь случилось, Николай Михайлович?
- Нет, ничего. И в этом вся беда.
Падает на кровать, комната кружится, мелькают картинки из недавнего прошлого. Бомбардировка, лето, паренек с гангреной.
Но приходит в себя. Свет в соседней комнате.
Амосов: Кто тут.
- Это я, Бочаров… А ты кого думал увидеть?
- Думал, что я уже… Простите…
- Я все знаю, другие рассказали. Не знаю пока отчего он умер. Может, такая реакция на анестезию. Только у всех бывали такие вот случаи, странные смерти. Иногда несколько к ряду. Это называется «не полосит».
- Мне слишком много не полосит. Какой я хирург? Раны сами заживают, а я только рядом суечусь… Я людей убиваю, защитников… Я хуже фашиста, он ранит, а я тут, в тылу добиваю. Надо было больше морфия, ампулы побились, а жаль. Иначе бы я больше не убивал. А я – слабак, не смог себя убить. Надо было вернуться, взять еще с десяток, чтоб наверняка.
- Горячий ты, Никола… И что слабак – брось. Это чтоб жить – нужна смелость. Чтоб в раны эти смотреть – тоже смелость нужна и ой какая!.. Ты очень хороший хирург, я это знаю. Просто ты устал, нервы… Тебе надо больше отдыхать…
-
Кабинет патологоанатома, он накрывает умершего парня простыней.
- Нет, проколов вены или плевры нет. Анестезия поставлена идеально. Значит только у раненого повышенная чувствительность к новокаину.
Бочаров и Амосов кивают, выходят из кабинета.
Амосов у себя в отделении.
За окном - новый день, Амосов смотрит на незаполненную вчера страницу, переворачивает ее и оставив пропуск начинает записывать данный за новый день.
Жизнь продолжается.

Фильмом будто заинтересовался один центральный российский канал. Интересно, а что с ними станется, если они узнают, что Амосов до скрежета зубовного не любил Сталина, думал из армии дезертировать, и урожденный в Череповце после войны настолько врос в Украину, стал ее патриотом, гражданином своей страны...