Дописал еще одну главу. Она где-то со второй половины романа, может даже из последней трети.
глава получилась очень объемная, 18 тыс. знаков. может, позже разделю на несколько...
Выглядит она где-то так:

…А потом задождило.
Мок, притянутый к земле дирижабль, скучали, накрытые брезентом аэропланы.
Дождь стучал по крышам палаток, в них все более дремали офицеры авиаотряда.
Сырость набивалась и под полог палаток, и очень скоро в них появлялась грязь и даже лужи. Чтоб согреться, топили печи, но поскольку сухих дров в округе было не сыскать, в огонь бросали сырые. Те давали жуткий чад, и скоро от авиаторов Императорского военно-воздушного флота несло дымом, словно от цыган.
Сабуров сидел в своей палатке, пил чай, работал с картами, прокладывая курсы чуть не на все случаи жизни. Рядом с ним горел огонек в походной печурке, на ней какую-то фривольную мелодию насвистывал чайник.
В грязи завязла и война. По размокшей земле было довольно затруднительно ходить в атаку. Лишь артиллеристы порой стреляли из своих орудий, тревожа сон и напоминая, что война, как бы то ни было продолжается.
Потом налетел ветер, разметал облака. Проглянуло солнышко, сперва застенчиво, словно деревенская красавица из-за занавески. После – разошлось греть изрядно озябшую землю.
И уже через пару часов после дождя вокруг на много сотен верст в полный рост стояла весна. На солнце ярче стала трава, о чем-то птичьем защебетали воробьи. Сороки обновляли обветшавшие за зиму гнезда.
Авиаторы выходили на летное поле, оглядывали его. Пробовали сапогом просыхающую землю. Со всеми не было, пожалуй только Сабурова – он еще по дождю укатил куда-то на авто.
Летчики походили на каких-то диковинных полузверей-полуптиц: только что очнувшихся от спячки и готовых уйти за облака.
- Грязь немного протряхнет на летном поле, и мы взлетим… - сообщал Брусин, хоя остальные летчики знали это не хуже.
Андрей смотрел куда-то на восток, туда, где по его мнению должна была находиться Москва и Аленка.
Думалось: как они там… Вспоминает ли Алена о муже?
Около полудня вернулся Сабуров и собрал офицеров авиаотряда.
На стол положил карту, известил личный состав:
- Господа! Мы идем на Данциг! Там, согласно разведке сейчас стоят новейшие немецкие миноносцы. Вылетаем завтра, в три часа после полуночи, чтоб подойти к месту ровно на рассвете. Германцы, увидав нас, наверняка начнут поднимать «Цепеллины», у них двигателя мощнее, аппараты шустрее. Не успеем – догонят. Потому сработать надо в один заход. Далее отворачиваем в море, и там надобно затеряться. Да и не будет у нас торпед для второго залпа… Оружейникам уже дан приказ – они снаряжают аппарат. Вопросы имеются?
- Мы летим? – спросил Данилин, имея в виду себя и Брусина.
- Летите. Всем отдыхать до полуночи. На этом все…
-
Андрей прошелся через летное поле. Около дирижабля как раз возились техники. Оружейники тянули лафеты с крылатыми торпедами системы Джевецкого.
- Поспешай, поспешай! – торопил их Пельцман.
Тяжелый лафет вяз в непросохшей земле, техники тихо матерились:
- Какой ты мне братушка, морда жидовская…
Илья Пельцман хоть и был крещеным, в глазах остальных все равно оставался евреем.
Илья заметил проходящего мимо Андрея:
- А, господин капитан! Не извольте беспокоиться! Ваш аппарат я снаряжал лично!
Данилин кивнул, но в разговор вступать не стал. Он совсем не брезговал разговором с механиком, однако, впереди предстояла мешкотная ночь, и летчику надлежало еще выспаться.

-
Снялись даже чуть ранее срока.
Ровно, словно стая саранчи, гудели винты. Дирижабль шел без полетных огней, в каютах окна были наглухо завешены шторами. Ночь выдалась безлунная и облачная, и опасаться германских истребителей не приходилось.
Сабуров сам предложил, чтоб все, кроме вахтенных и рулевых отдыхали. Но Данилин на удивление хорошо выспался днем, поэтому во время полета просто гулял по дирижаблю.
Линию фронта пересекли спокойно, в темноте. Где-то там, внизу, затаившись до рассвета, спала война.
Затем началась Восточная Пруссия. Внизу спали городки, села. Мелькали огоньки – но они были весьма редки. Кто-то, мучимый бессонницей жег керосин или электричество, но остальные отдыхали, не подозревая, что над их головами проносится сотни пудов аккуратно упакованной смерти.
Андрей стоял на балконе. Не смотря на лето, на высоте ветер был довольно зябким.
Данилину вспоминался тот самый, первый полет на дирижабле, навстречу солнцу, над мирной, спящей Россией.
Вспомнился Аккум – как там сейчас там?.. Вероятно, профессора, мучимые бессонницей допили свой чай, закончили споры и уже отдыхают в своих постелях.
Намерзшись вдосталь, Андрей вошел в салон, прошелся по коридору. В амбразурах покоились бережно смазанные «Гочкисы», рядом лежали снаряженные латунные ленты.
На мостике, рядом с рулевым стоял Сабуров. Он оглянулся на зашедшего.
- Не спится, Андрей Михайлович?..- спросил он.
- Да я и не ложился.
- Напрасно, напрасно… Устанете ведь, а для пилота это распоследнее дело.
Данилин покачал головой:
- Да как-то… Переживу…
И зевнул…
- Ну глядите, глядите… Вот вы сейчас зевнули. А что будет, если в воздухе начнете зевать? А я ведь за вас отвечаю! Ай-я-яй…
- Скоро будем на месте? – спросил Андрей, дабы сменить тему.
- Скоро. Часа через полтора.
- Пора будить экипаж?
- Пусть поспят… Над Вислой разбудим.
-
Когда пролетали над Вислой, восток уже светлел – рассвет на мягких кошачьих лапах гнался за дирижаблем.
Экипаж уже не спал – Сабуров велел разбудить всех немного ранее.
Пока еще до цели было далековато, люди подкреплялись бутербродами, и разлитым из термосов кофе.
Над предместьями Данцига, ударили в рынду, возвещая боевую готовность. Минеры заняли свое место у аппаратов, стрелки сняли предохранители с пулеметов.
Словно в ответ на корабельный колокол кто-то на земле ударил в церковный набат, поднимая тревогу. Густой гул поплыл над городом.
- Ну что, с Богом начнем… Подготовиться к пуску торпед!
В чреве дирижабля заработали иные двигателя, накачивая энергией маховики снарядов.
Сабуров занял место рядом с дальномерным прицелом.
Дирижабль летел над городскими кварталами, над улицами, над крышами домов, отбрасывая большую, гудящую тень. Казалось, вполне возможно спрыгнуть с палубы дирижабля на какой-то из шпилей проплывающих снизу костелов.
И вот уже рукой было подать до порта. Было видно волноломы, корабли, стоящие у причалов. Как раз один торговец выходил в море.
- Вон они, вон они! – закричал Брусин.
Миноносцы стояли чуть в глубине, скрытые от досужего взгляда портовыми пристройками и кранами.
На них играли тревогу, по палубе скользили черные силуэты матросов. Но было уже поздно.
В сторону дирижабля разворачивали пулеметы и скорострельные пушки. Однако, приближаться к кораблям в планы Сабурова не входило.
- Руль на левый борт. Пятнадцать градусов!
Дирижабль стал быстро разворачиваться. Словно в стробоскопическом фонаре пронесся наполненный морем мир.
- Руль на – на правый борт. Пять градусов.
Заскрипели тяги, руль повернулся, вращение дирижабля замедлилось…
- Руль прямо! Так держать.
Сабуров уже смотрел на мир сквозь прицел, лишь на мгновение отвлекся, взглянув на указатель высоты.
- Первый, второй, третий, четвертый аппарат! Па-а-али!
Минеры одним движением отключили разобщительные муфты, торпеды сорвались с бугилей, заработали их пропеллеры. И снаряды понеслись вниз, к земле.
- Пятый, шестой, седьмой, восьмой! Закрылки на плюс десять градусов! Товсь!!! Пли… Девятый, десятый…
Андрею казалось: Сабуров частит, спешит отстреляться быстрее, не особо заботясь о точности. Ведь вторая партия торпед сошла еще когда первая была в воздухе. Проскользнула мысль: капитан боится, и страх застилает ему глаза, гонит в шею. Появилась крамольная мысль, отпихнуть Сабурова от дальномера, вести стрельбу самому, спокойно и уверенно. Ведь на учебных стрельбах Данилин показал довольно хорошие результаты.
Так и есть: первые четыре торпеды упали в воду где-то в полукабельтове от эсминцев.
Андрей скосил взгляд на Брусина. Но тот с азартом рассматривал через свой бинокль гавань.
- Есть попадание, есть! – вдруг крикнул Брусин.
Андрей видел все и сам. Одна торпеда из второй очереди попала как раз за второй трубой – аккурат в машинное отделение. Тяжелый боеприпас легко пробил дощатую палубу и ушел вниз. Некое мгновение ничего не происходило, и уже промелькнула мысль – неужели напортачили с взрывателем. Но тут эсминец вздрогнул, осел глубже в воду. Из всех щелей, труб, иллюминаторов брызнуло желтое пламя. С палубы словно игрушечных, стряхнуло моряков.
- …Па-а-а-ли!
И тут другая торпеда влетела в неприметный пароходик, стоящий у причальной стенки. Задела как будто, несильно, вошла по касательной чуть ниже фальшборта, пробила тонкую бревенчатую обшивку легко, как раскаленный нож разрезает масло.
Андрей подумал вскользь: взрыватель наверняка не взвелся, сейчас торпеда выйдет с другого борта и разорвется уже от удара о причал.
Но пароходик взорвался самым неприличным, предательским образом.
От взрыва содрогнулись даже небеса, закачался под облаками дирижабль.
Огнем залило весь причал, дымом – пол-акватории порта. Внутри этого порохового тумана шел стальной дождь – осколки разорвавшихся снарядов сыпались в воду, на бетон причалов, на палубы кораблей. Раскаленные, они поджигали ящики, куски ткани, внизу начинались пожары.
Кислый пироксилиновый запах резко чувствовался даже на дирижабле.
Вести прицельную стрельбу далее не было никакой возможности.
Далее Сабуров стрелял по памяти.
- …шестнадцатый! Пли! – и тут же распорядился уже рулевому. – Отворачиваем! Руль на правый борт! Курс – норд!.. Самый полный вперед!..
Рев винтов превратился в визг.
Капитан, наконец отступил от дальномеров.
- Ну, вот и все, если повезет, обедать будем уже дома.
Но не повезло.
- Ваше высокоблагородие! – доложил кто-то из стрелков. – Справа по борту – германские аппараты.
Сабуров среагировал молниеносно:
- Левый борт! Стрелкам приготовиться к открытию огня!
Но нет, германские истребители не спешили атаковать, они набирали высоту, чтоб наброситься на дирижабль сверху, ударить из мертвой зоны.
- Рули высоты – на десять градусов! – распорядился капитан.
Дирижабль, освободившийся от тяжелых воздушных торпед, легче пошел вверх, но недостаточно быстро.
Но дирижабль явно проигрывал в скороподъемности.
- «Сименсы», наверное… - заметил Брусин.
- Ну ничего. У нас для них тоже кой-чего припасено. Андрей Михайлович, Павел Григорьевич… Вы знаете, что делать.
Данилин кивнул:
- Честь имею! И не поминайте лихом, если вдруг что…
Андрей и Павел прошли быстрым шагом палубой корабля к люкам. По веревочной лестнице Андрей спустился в кокпит самолета, дал знак механикам: Готов, раскручивай.
Включили муфту, стартер принялся раскручивать кок винта.
Двигатель заработал не сразу, сначала прокашлялся. Андрей, было, счел это дурной приметой. Промелькнуло в голове: стоило бы все-таки поговорить с Ильей тогда, на аэродроме.
Увидел краем глаза: аэроплан Брусина уже оторвался от аэроносителя: мерседесовский двигатель оказался надежней, резвее…
Но «Руссо-Балту» «Сикорского» будто бы стало стыдно, он заработал ровно, добавляя скорость дирижаблю. Еще через несколько секунд Андрей дал знак: отцепляйте. Над головой щелкнули карабины.
Аэроплан рванулся вперед и вниз, но Данилин тут же выровнял аэроплан.
Появление русских аэропланов оказалось полной неожиданностью для германцев. Они прекратили подъем, положили самолеты в боевом развороте.
Брусин попытался заложить вираж под дальний «Шукерт». Но германец оказался проворней – ему удалось скрестить траектории полета, пропустить русский «Моран» вперед. Первая очередь из «Шпандау» была короткой, пристрелочной.
Брусин попытался уйти, сбросить с хвоста немца, но тот был цепким, словно такса.
И слишком, слишком увлекающимся.
Андрей легко зашел ему в хвост, дал газу, стараясь сблизиться.
Но до них было далеко – Брусин вырвался вперед, пока Андрей заводил свой мотор на «Скобелеве».
Данилин спешил, давал очереди, чтоб отвлечь немца – но не успел.
Снова ударил немецкий пулемет – на этот раз очередь была длинной. По крылу «Морана» пробежала цепь пробоин, хрустнул пробитый лонжерон. Аэроплан Брусина вдруг сложился, превратился в кучу фанеры и холста и словно камень рухнул вниз.
Но германец недолго мог радоваться своей победы.
Словно на учениях Андрей выпустил четверть обоймы с расстояния двадцати саженей. Всадил пули в мотор, расколотил небогатую приборную панель. Данилин видел, как на ремнях словно кукла, повис летчик. Он упал на вперед, на рычаги, и «Шукерт» резко пошел вниз.
Тут же рядом просвистели иные пули – Андрей оглянулся. Как раз ему в хвост выходил второй германский аппарат…
-
Не оборачиваясь назад, Сабуров спросил у наблюдателя:
- Что там с нашими авиаторами.
Наблюдателю уже отвратительно было видно то место, где шла драка – очень сильно мешал дым. Поэтому ответ вышел довольно неопределенным:
- Они сражаются.
- Ну, Царствие им Небесное… - заключил Сабуров.
-
От второго «Шукерта» Андрей ушел на свой привычный манер: дал ручку от себя и влево, закладывая вираж со снижением. Германец был вынужден заложить вираж круче, чтоб дать положенное упреждение для стрельбы из пулемета. И на несколько секунд самолет Данилина оказался скрыт от пилота за капотом «Шукерта».
Когда германец выровнялся, то не нашел русский самолет в ожидаемом месте. Данилин сделал еще один маневр, вышел из зоны обстрела. Одной рукой выдернул обойму из «Гочкиса», выбросил ее за борт. Тут же вставил в пулемет новую, извлеченную из сумки. Передернул затвор. Обернулся, ища взглядом второй аппарат.
…И протер глаза, сразу не поверив им. «Сикорский» догоняли два немецких аэроплана – видно, с аэродрома поднимали подмогу. Сколько их будет здесь через пять минут?.. Через четверть часа.
Тогда Данилин взглянул в другую сторону: дирижабль уходил все выше и дальше в море, превратившись в небольшое пятнышко. Возможно, иной бы истребитель смог бы его догнать. Может быть - зайти в атаку. Но уж точно невозможно было ударить сверху, из мертвой зоны.
Пора было уже подумать о своей собственной шкуре. Паче наступало самое время – германские аппараты брали «Сикорского» в «коробочку», полные решимости не то сбить, не то посадить Данилина.
Под крылом лежал густой дым. Иногда в нем что-то вспыхивало, взрывалось.
Андрей попытался вспомнить, какой была гавань перед налетом. Прикинул, сколько саженей оставалось до воды…
И дал ручку от себя. Аппарат нырнул вниз, и через пару секунд вовсе скрылся под полотном тумана. Один немец, было, попытался повторить маневр Андрея, но не смог пилотировать в дыму, тут же взял ручку на себя, вышел вверх. Германские аппараты разошлись в разные стороны, поднялись вверх.
Оттуда с высоты они наблюдали за гаванью: чтоб если вражеский аэроплан все же вынырнет из дыма, ударить по нему из пике с набором скорости.
Видимость в дыму была отвратительнейшая – не далее двадцати саженей. На таком расстоянии, да с такой скоростью – отвернуть было невозможно. Разве только понять – что тебя убьет через мгновение.
Данилин судорожно вспоминал, где стояли корабли, портовые краны. Где заканчивается порт, где начинается город, где, черт возьми, находится восток…
…Вдруг дым срезало как ножом. Данилин обнаружил себя на высоте двадцати саженей, несущимся над крышами Данцига. Впереди, совсем близко возвышался какой-то шпиль…
-
Над совершенно неприметной, пустынной местностью Сабуров скомандовал разворот на восток. Осмотрел в бинокль стороны света, небо и даже волны под дирижаблем.
Остался доволен.
- Кажется, ушли…
Дирижабль пошел над пустынным морем. Лишь на подходе к Ревелю встретили эсминец.
- «Беспокойный»! – по силуэту определил впередсмотрящий.
Но когда проходили над кораблем, оттуда открыли огонь. Стреляли плотно, но спасало одно – мазали безбожно.
- Черти кошачьи, чего творят! – ругнулся Сабуров. – Куда они лупят?.. Сбросить вымпел… Впрочем, на дураков вымпелов не напасешься. Отставить! Потом найду их капитана и набью ему морду!
- Осмелюсь доложить, Ваше Высокоблагородие… - заметил рулевой. – Мы к ним с траверза подошли. Они никак наших опознавательных знаков рассмотреть не могли.
- В самом деле… Отставить бить морду. Надо будет распорядиться, чтоб снизу на гондоле тоже круги нарисовали. Да и флотским не мешало бы что-то у себя на палубе нарисовать…
- Прикажите все же вымпел?
Но эсминец уже безнадежно остался за кормой.
-
В три часа по полудни дирижабль отшвартовался на летном поле.
Погода стояла безветренная. С дирижабля сбросили троса. Их закрепили в лебедках, притянули летучий корабль к земле.
Еще находясь в воздухе из гондолы спросил у солдата около лебедки:
- Аэропланы Данилина и Брусина прибыли?..
- Никак нет. Не прибывал!
- Странно… У них запас должен быть по времени… Скорость больше, да и лететь должны прямиком.
- Прикажите «Вечную память» батюшке заказать?
- Типун тебе на язык! Здоровенный типунище такой. До утра доживем – тогда и заупокойную…
Затем не то обедали, не то уже ужинали. Делали это в тишине, не повышая голоса словно на поминках:
Неясно было, справилась ли команда дирижабля с заданием, насколько серьезно повреждены миноносцы. Зато два офицера авиаотряда пропали без вести.
Затем разошлись по летному полю. Выглядывали: не появятся ли на востоке русские аэропланы.
Устав ждать, расходились по палаткам отдыхать. День выдался долгим, тяжелым…
Сабуров же не спешил писать рапорт: если станет известно, что за линией фронта пропал Данилин – неприятностей не обобраться.
И уже в сумерках над летным полем раздался ровный рокот двигателя.
Сидя в палатке по стуку двигателя сабуров определил:
- «Руссо-Балт»… Андрюха!..
Выскочил наружу – и действительно, со стороны реки на посадку заходил «Сикорский».
Аппарат коснулся летного поля, покатился по нему… Доехал прямо к палаткам. Отстегнул ремни, устало выпрыгнул из кабины.
- Андрюха?.. – крикнул кто-то. – Жив?.. А мы-то и не ждали уже! Как ты?
- Есть хочу – невообразимо! – улыбнулся Андрей. - Давайте украдем у казаков лошадь, зажарим ее и съедим. А если что, свалим на цыган.
- Андрюха! Где ты так долго шлялся?..
- С курса сбился, едва дотянул до линии фронта. Сел на картофельное поле – так свои же и обстреляли. Пока нашел газолин, пока заправился… Взлетел… И тут вспомнил, что забыл на земле перекусить. Ну не возвращаться же из-за такого пустяка назад?..
- А где Брусин?..
Андрей мгновенно стал серьезней, серее лицом.
- Погиб…
- А может…
- Никаких «может». Разбился вдребезги…
И вдруг посмурнел, словно сбили его самого.

…Но печаль не затянулась. Как водится за плохим следом шло хорошее.
когда дирижабль еще висел в небе над Данцигом, в авиаотряд пришла полевая почта. В письме к своему мужу Аленка сообщала, среди прочего, ждет ребенка.