Запись № 5
февраль 2004

Был сон, будто я и бабушка оказались на каком-то шумном, людном и неинтересном празднике. Нас довольно быстро разделила толпа. Мне было отчего-то больно и противно смотреть на веселящихся. Они все были неискренни в своем веселье, это чувствовалось, но больно было не поэтому. В том здании были стеклянные двери - как в столовых, как в метро - и двери эти расхлябанно болтались туда-сюда.
Кроме толпы, меня и бабушки, в здании было еще одно действующее лицо. Женщина. Совсем непохожа на ту, другую, из моего прошлого, но я знала, что это она. высокая, с очень прямой осанкой, средних лет женщина в черном костюме, с золотой брошкой на груди (брошка размыто-рассеянно поблескивала, как в сериалах, когда там кому-то снится сон), с черной короткой стрижкой - а в ней белые "перья" отдельных прядей. Перья - это, конечно, грубая ошибка с ее стороны, прямая отсылка, она и сама это знает; поэтому, когда видит мое неподвижное лицо в толпе, нервно проводит рукой по волосам. Она тоже узнала меня и с раздражением чувствует уже ненужность своей маскировки - такой неумелой! - и прячет черные свои туфли-лодочки в складках юбки, когда садится, и злобно поблескивает очками, широко, показательно улыбаясь всем собравшимся.
Она тут, видимо, хозяйка. Она проводит какие-то чтения, конкурсы, раздает призы. Дети с сахарной ватой в руках прыгают вокруг нее и что-то радостно вопят. Худыми длинными пальцами с фиолетовыми накладными ногтями (и снова промашка!) она держит микрофон - как-то преувеличенно эротично. А я, увы, все понимаю, но - мучительно долюбливаю образ.
Мне больно оттого, что никуда не деться с этого убогого праздника, от жестокой женщины из прошлого. Оттого, что я порчу ей ее мероприятие, ее детище свои бледным помнящим лицом, а она, в свою очередь, портит своим присутствием мою тихую, в общем-то, жизнь.
А ведь это здание - и впрямь столовая, университетская столовка возле гуманитарного корпуса МГУ: я понимаю это, когда опускаю глаза под ее острым взглядом и вижу, что в одной руке у меня сок, а в другой - слойка с сыром и ветчиной. Наверное, я шла к столику, но где теперь тот столик, когда кругом - бурлящая толпа и конкурсы?
Кто в чью жизнь опять подленько вкрался - не знаю, но такое пакостное чувство...
В какой-то момент она прямо смотрит на меня, жестко и непримиримо, только на эту секунду позволив себе ослабить, отпустить чуть-чуть яростно-праздничную улыбку свою, за которой не видно лица. И нам обеим становится вдруг нестерпимо душно здесь: мне - от ее оскала и вездесущей толпы, ей - от моей нелепой фигуры с соком и слойкой в центре площадки, где все танцуют и поют по ее сценарию.
И тогда она дает команду: на выход! И устремляется через стеклянные двери на улицу - а за ней и все эти люди выплескиваются из здания, как из аквариума. а там уже новые конкурсы, новые речи, и - боже мой! - кому-то аж вручают какой-то диплом...
А чуть поодаль - церковная лавка. Меня вынесло прямо к ней. Старушка разложила на темном бархате мерцающие иконы (мерцают не так, как ее брошка) и книги, старинные книги с золотыми буквами. И я думаю: сейчас я куплю бабушке (кстати, где она?) какую-нибудь книгу - и мы уйдем отсюда. Но я ведь ничего не понимаю в церковных делах, также как и в старославянском. Книги очень древние. С картинками. Старушка принимается что-то подробно объяснять...Я пью сок, слушаю.