... В подклети Большого дворца было тесно, как и везде в крепости, готовой к осаде. Но тут теснота усугублялась сладковатым запахом крови и измученного человеческого тела. Дьяк в дорогих итальянских очках, с пером за ухом, задумчиво смотрел на человека, висевшего перед ним на дыбе в самом жалком виде.
- Вот смотрю я на тебя, Никодим, и страх о душе твоей мя пронизает. Был ты человек вольный, всё имел - дом, жену с приданым, руки не косые, двор в артели у Троицких врат, - а стал тать, бусурманский холуй, и Великому князю клятвопреступник и вор. Да ещё место выбрал, чтобы на Мустафу Мехметыча неповинного, сотника двадцать лет служилого, твоё злодейство свалить, то есть стал ко всему этому на душегубство покусившийся и княжьего тиуна подлый обманщик ... Говори, змей подколодный, что хану отписал, а то м*** да пятки до корочки поджарю! - заорал дьяк, бухнув очки и писчий прибор на бумаги. Палач только молча ухмыльнулся в чёрную цыганскую бороду, разогревая щипцы.