Глава 16.


На улице ярко светит солнце, отражаясь сотнями бликов в лужах, оконных стеклах, витринах магазинов. Весна… Как любят говорить люди, пора влюбленности и вдохновения. Но мне с каждым днем кажется, что, это наверное, просто штамп – весна, любовь, хорошее настроение… Ведь у меня на душе все гаже и гаже, хоть я и сам не понимаю, отчего.
Если подумать, все, вроде бы, замечательно: я, наконец, смог разобраться в себе и порвал с Аннет (больно, да, но так будет лучше для нас обоих). Более того, с тех пор я каждый день провожу с Биллом и чувствую себя очень даже счастливым. Но на сердце какая-то тяжесть, словно я еще не вижу собирающиеся над моей головой тучи, но уже чувствую их.
Утром после расставания с Аннет мне было… Не сказать, чтобы плохо, просто как-то очень странно. Словно я лишился чего-то очень для меня важного и, что еще хуже, до боли привычного. И мне все время казалось, что всего этого не произошло, что Аннет сейчас, прямо сейчас шагнет в мою квартиру, наполняя ее таким свойственным моей невесте милым шумом и суетой.
Где-то, еще очень давно, в детстве, я услышал утверждение, что намного больнее от любовных терзаний становится, когда любовь проходит. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что это действительно так. Тяжело привыкнуть и смириться, что Аннет больше не будет в моей жизни. Но я попытаюсь. Ведь сейчас у меня есть за что – точнее, за кого – бороться.
Билл… солнечный мальчик, оказавшийся совсем не таким, каким казался на первый взгляд. Я до сих пор не хочу верить словам Йоста, сказанным им тогда, в ресторане. Но я все-таки не дурак и не слепой. Я вижу все это: его притворно-робкие, заигрывающие улыбки, обращенные к разным мужчинам, его шальной взгляд, преследующий меня повсюду. Наконец, то поистине невероятное упорство с которым он столь явно напрашивается на нечто большее, чем просто поцелуи.
Хотя, если уж быть до конца честным с самим собой, мне тоже хочется вывести наши с ним «отношения» на новый уровень.
От этой мысли меня корежит. Мое воспитание, ценности, устои, вера, наконец, - все это летит к чертям от одного его взгляда. И все чаще появляется жалкая мысль: а может, просто стоит сдаться своим низменным желаниям, раз уж сам Билл так жаждет этого? Лишь остатки былого самоуважения не позволяют мне зажать малыша где-нибудь и… черт, даже думать об этом не хочу.
Но эти желания начинают всерьез меня беспокоить. Билл, несмотря на его явный опыт в подобных делах, всего лишь ребенок. Он ведь ничегошеньки не понимает в этой жизни. Он, наверное, считает себя умелым соблазнителем и роковым красавцем, но… я множество раз видел его лицо на концертах. Человек, настолько искренне поющий о любви, правде и глупых запретах, не может быть всего лишь красивой куклой, игрушкой в чьих-то похотливых руках. Нет, только не Билл.
И я докажу ему это. Я заставлю его действительно верить в любовь. Я переборю его юношеский максимализм и вытащу наружу его истинную сущность…
- Шон, с тобой все в порядке? Все еще переживаешь насчет Аннет? – озабоченное лицо отца оторвало меня от моих довольно-таки невеселых мыслей.
- Все нормально, - кивнул я, всем своим видом стараясь выражать внимание. Вопрос об Аннет я намеренно проигнорировал. Все-таки, я не настолько хороший лжец, чтобы раз за разом убеждать отца, что мы с ней расстались не из-за моего увлечения Биллом.
- Итак, Шон, - отец недовольно посмотрел на меня. – Как я уже говорил, контракт с группой, к сожалению, подходит к концу. Прямо скажу, очень выгодный для «Юниверсал» контракт…
- А для группы? – не сдержался я. Все-таки, несправедливо, что Биллу и ребятам приходится раз за разом участвовать в глупых коммерческих проектах, навязываемых им компанией…
- И для группы, - отрезал отец. – Все меры, принимаемые компанией, нацелены в первую очередь на повышение популярности группы.
- Ты правильно заметил, популярности, - я намеренно выделил голосом последнее слово. – Билл и ребята слишком талантливы, чтобы исполнять какую-то глупую попсу, которую вы так старательно им навязываете!
- Шон, не стоит тебе пока соваться в эти игры. Ты слишком молод и глуп и не понимаешь элементарных вещей, - отец устало протер платком вспотевшее лицо.
- Каких таких вещей я не понимаю? – меня было уже не остановить. – Того, что вы попросту эксплуатируете талантливых ребят в своих целях? А вырастут и переболеют этим или же вдруг провалятся на чем-нибудь – не страшно. Всегда ведь можно найти таких: молодых, перспективных, красивых, готовых ради известности плясать под чужую дудку…
На моих последних словах отец сперва неожиданно смутился, а потом буквально подскочил и выпалил:
- Ты так рьяно защищаешь группу? Или же все дело в таком красивом мальчике по имени Билл Каулитц? – слова отца подействовали лучше холодного душа. – Так-то лучше, - пробормотал отец, устало опускаясь на свой стул. – Шон, я понимаю тебя. Поверь, действительно понимаю. Когда-то я был таким же: молодым, бескомпромиссным, влюбленным… - тут мое сердце сделало очередной кульбит, - …в идеи справедливости и высшего смысла существования человека… - я перевел сбивающееся дыхание. – Но, Шон… жизнь – она реальна. И в ней действуют реальные законы…
- Скажи прямо, чего ты хочешь? – устало спросил я, теребя в руках стакан с водой.
Отец тут же словно просиял и пододвинул ко мне какую-то папку.
- Что?.. – начал было я, но прочитав первые строчки, вопросительно уставился на отца.
- Да, - кивнул он. – Это черновая версия нового договора, подготовленная нашими юристами. Естественно, она будет множество раз исправляться и дополняться, но суть – а конкретно пункты 5, 6 и 9 – должны остаться неизменными.
Я пробежал взглядом упомянутые отцом пункты.
- Но это же… - моему возмущению не было предела. – Черт, по-моему, рабство и то гуманнее.
Отец довольно улыбнулся.
- А я горжусь тобой, сын… Углядеть за этими «привилегиями» жесточайшие рамки смог бы не каждый.
Я лишь небрежно отмахнулся от сомнительного комплимента.
- Если ты думаешь, что они такие идиоты, чтобы подписать это…
- Я не думаю, - нехорошо улыбнулся отец. – И сами парни, и их продюсер совсем не глупы. И, естественно, они не захотят подписывать контракт в таком виде. Поэтому-то я и хочу, чтобы именно ты убедил их, что этот договор – лучший для них вариант.
Я чувствовал себя словно оплеванным. Мои идеалы, мечты, цели, наконец, - все это предлагал мне отбросить мой собственный отец ради какого-то контракта.
- Я не буду это делать! – после пятиминутной паузы сказал я. Слова тяжело повисли в воздухе, и лишь произнеся их, я понял всю глупость сказанного. Ведь я сделаю это, как миленький сделаю. Потому что в душе паразитирующим червячком копошилась одна идея: тогда-то Билл точно от меня никуда не денется.
- Шон, не дури, - усмехнулся отец, с каким-то снисходительным любопытством наблюдая мою внутреннюю борьбу с самим собой. Лениво, словно прекрасно зная, что я отвечу, он смотрел на меня, всем своим видом выражая даже какое-то участие. Он будто безмолвно говорил: «Все мы через это проходим…»
Проблема – моя личная проблема – была в том, что я и сам прекрасно понимал, что моя борьба заранее проиграна. Как можно сопротивляться такому невероятному искушению: поймать в золоченую клетку прекрасную певчую птичку Билла Каулитца? Наверное, лишь святой мог бы на моем месте отказаться. А я далеко не святой…
Стоит ли пояснять, что я согласился на предложения отца?
Знакомая дверь квартиры близнецов Каулитц. Я успел хорошо ее запомнить за все те дни, когда я заезжал к Биллу. Сейчас она казалась мне воротами в какой-то иной мир. Казалось, перешагнув через этот порог, я сотру все мое прошлое и самого себя. Появится новый Шон Уилкс – не просто идеальный сын любящих его родителей, жених идеальной девушки Аннет. Появится хитрый, смелый, ловкий делец – «достойный» продолжатель дела Уилксов.
Хотелось кричать, разбивать кулаки о стены, хотелось послать к черту все соблазны… Как пел Билл в своей песне. Я слышал эти строки множество раз, но лишь теперь я понял, что они означали на самом деле. И еще я понял, что это лишь песня. Идеалистичная песня юного парнишки, и больше ничего. Потому что в жизни все иначе.
Рука сама собой потянулась к дверному звонку, когда за дверью послышались крики и ругань. И я, наплевав уже на все остатки былого достоинства, прижал ухо к замочной скважине, жадно вслушиваясь в слова чужой ссоры.
- Ты неубедителен, братец! – кажется, это Том. – И сам себе противоречишь! Мне кажется, ты влюбился, - последние слова были буквально выплюнуты с нескрываемым презрением.
- Том Каулитц, ты просто идиот! – Билл расхохотался. – Что за идиотская сцена ревности? В последнее время, ты совсем спятил, братишка…
- Тогда какого хера ты все время тратишь на этого кретина? – я хмыкнул, поняв, что речь идет обо мне. Да уж, в подлинном ко мне отношении Тома я и не сомневался, даже когда тот вполне дружелюбно протягивал мне руку в знак приветствия.
- Будто ты сам не знаешь, почему, - Билл убавил тон, и в его голосе появились какие-то заигрывающие интонации. Я словно видел хитрющую улыбку, наверняка появившуюся на его красивом личике.
Том тоже стал говорить тише, и я уже не слышал слова. Лишь смутно мог уловить интонацию. Вот только, кажется, я немного ошибался в ее расшифровке. Потому что мне приходили в голову совершенно неприличные мысли.
Выждав еще пару минут, я все-таки надавил на кнопку звонка. В квартире кто-то громко чертыхнулся, дверь распахнулась, и передо мной предстал Билл.
В таком виде, что я тут же забыл обо всем на свете.
Растрепанные волосы, перекошенная одежда, распухшие губы, шальной блеск в глазах… В голове судорожно билась лишь одна мысль, и она не имела ничего общего с делами, по которым я пришел к Биллу.
А еще я чувствовал дикую ревность. Ведь вид Билла почти убеждал меня в том, что его разговор с Томом был не обо мне, а о ком-то третьем. И оставшиеся еще сомнения относительно порученного мне дела были сметены потоком бешеной ярости. Я просто не мог позволить Биллу уйти.
- Здравствуй! – самым благожелательным тоном произнес я, шагнув в квартиру. Билл как-то растерянно пропустил меня, но тут же в его глазах появилось уже привычное мне заигрывающее выражение.
- Приве-ет! – протянул он, стараясь незаметно одернуть одежду. Я демонстративно оглядел его с ног до головы.
- Прекрасно выглядишь, - и, конечно, добродушная улыбочка и обожание в глазах. Ведь я для Билла должен остаться прежним Шоном.
- Спасибо, - соблазнительная улыбка в ответ.
Господи, неужели я всего за один день настолько прозрел? Я же вижу, вижу все это: «естественное» покачивание бедрами, заигрывающий взгляд, улыбка, от фальшивой сладости которой у меня чуть не развился диабет. Как я мог не замечать прежде этой игры?
Однако, признаться честно, за этой игрой что-то было. Что-то, искреннее и настоящее, как наш поцелуй в кафе у Ганса. Но я никак не мог этого уловить.
- Ты просто зашел, или хочешь пригласить меня куда-нибудь? – и опять эта интонация в голосе…
Я хотел ответить, но наш маленький диалог прервало появление Тома.
- Добрый вечер! – учтиво улыбнулся ему я, но, наткнувшись на обжигающий ненавистью взгляд, ошарашено замер. Да уж… раньше я как-то не замечал этой неприкрытой ненависти Тома. Или же ее просто не было…
Старший Каулитц, презрительно глянув на явно развлекающегося сценой брата, почти выскочил из квартиры, напоследок не забыв как следует приложить меня своим плечом. Я лишь потер ушибленное плечо и по-хозяйски сел на диван перед Биллом.
- Я просто зашел… - ответил я, взглядом говоря Биллу все то, что не было произнесено вслух. Он ухмыльнулся и, к моей неожиданности, уселся мне на колени.
Во рту моментально пересохло, сердце билось где-то в горле, брюки казались невыносимо тесными. Руки как-то легко, почти автоматически легли на тонкую талию, сминая влажную ткань футболки и притягивая невозможно близко. Все слова, заготовленные мной по пути сюда, застряли комком в горле. И я смог лишь хрипло выдавить:
- А других парней ты соблазняешь так же умело?
Билл резко переменился в лице и дернулся в моих руках, пытаясь слезть с моих коленей.
- Тебе какое дело? – он по-прежнему беспомощно дергался, но я держал его очень крепко.
- Просто не хочу, чтобы мой милый мальчик путался с кем-то, - мои интонации напугали даже меня. Я сам не ожидал такого желания в голосе, но почему-то все это начало мне дико нравиться. Словно, переступая через все старые запреты, я освобождался. И меня буквально опьяняло чувство, что я могу сделать все.
Я перехватил тонкое запястье, когда ладонь Билла уже почти достигла моего лица.
- Не стоит так реагировать, малыш, - да, вот так, издевательски. Показать, кто на самом деле хозяин ситуации. – Ты же знаешь, что я прав.
- Какого… - он не успел ничего произнести, так как я заткнул его поцелуем. Не таким, как всегда. Не было в нем ни капли нежности и восторженной робости, лишь страсть и чертово желание поставить Билла на место. Ведь он игрался со мной все это время. А я был настолько глуп, что пытался не замечать этого.
Не разрывая поцелуя, я опрокинул Билла на диван, навалившись на него всем своим телом. Губы с солоноватым привкусом крови, тонкая шея, плечи, острые ключицы, снова губы… Сдавить рукой тонкие запястья в дурацких браслетах, рывком раздвинуть невозможно длинные ноги, все сильнее вдавливая хрупкое тело в диван. И почти терзать нежные губы безжалостным поцелуем, чувствуя что-то горячее и мокрое, скатившееся по его щеке…
Странное жаркое марево, накрывшее было меня, тут же исчезло, как только я увидел одинокую слезу, затерявшуюся где-то в растрепанной гриве черных волос. Я же не думал изнасиловать Билла? Нет, нет! Только не его…
Затравленный взгляд карих глаз с затаившейся в них грустью причинял почти физическую боль. Я вскочил с дивана и бросился прочь из квартиры, стараясь не думать о том, что чуть не совершил.
Я же не такой. Я же люблю – да, черт побери, люблю! – Билла. Я не хочу причинять ему боль. Не хочу!
В глазах болело от мелькающих за окном машины огней большого города. Я ехал, не соблюдая правил дорожного движения, даже не осознавая, куда, собственно, я направляюсь. Цель была лишь одна – уехать подальше от квартиры, где беспомощно остался лежать мальчик, в глазах которого я вдруг увидел столько грусти, сколько сам не испытывал за всю свою жизнь. И совершенно не важно: игрался он со мной, или нет. Важно лишь то, что я намеренно причинил ему боль.
Я не знаю, простит ли он меня. Не слишком уж я силен в подобных играх, чтобы знать прощают ли вообще за такое…
Желтый свет фар выхватил из темноты какого-то грязного переулка, в который я умудрился заехать, тонкую мальчишескую фигурку. Я вздрогнул от неожиданности и лишь позже сообразил, что Билла тут никак не может быть. И это тощее чудо с размалеванным лицом, встрепанными черными волосами и в совершенно вызывающей одежде – просто шлюха.
- Минет – 10 евро, малыш, - хрипло произнес мальчик, развязно подойдя к машине. – А если захочешь трахнуть мою попку, это обойдется ровно в три раза дороже…
Мне казалось, что у меня даже волосы покраснели. И я хотел было грубо отшить его, но слова отповеди по пути неожиданно оформились в фразу:
- Я плачу тебе 200 евро и ты сегодня ночуешь у меня, идет?
Мальчик, прищурившись, поглядел на меня и, видимо, удовлетворившись результатом осмотра, согласно сел в машину.
Я повернул ключ зажигания и, коротко глянув на парнишку, совершенно как Билл развалившегося на сиденье, вырулил из переулка, где, кажется, я только что окончательно потерял самого себя.

Глава 17
- Ты еще розовый бантик на шею повяжи, - посоветовал я брату, мысленно добавив: «Ага, и на задницу табличку «Добро пожаловать!». Билл лишь фыркнул и, показав мне через зеркало язык, продолжил свое архиважное занятие: принаряжаться перед очередным свиданием с Шоном.
Меня каждый раз разбирал смех, когда я смотрел на сборы Билла перед его «свиданиями». Совсем как девчонка, ей-богу. И, что самое противное, в такие моменты в глазах Билла, помимо маниакального желания затащить Шона в постель, появлялось что-то… Не знаю даже как сказать, но его взгляд в такие моменты очень напоминал коровьи глаза влюбленных девочек.
Это раздражало. И не только это, говоря откровенно. Намного больше меня бесил сам Шон, просто все в нем: от начищенных ботинок до гладко прилизанной макушки. Сам не знаю, почему. Хотя… наверное, ответ банален и прост: Шон начал играть в жизни Билла важную роль. Уж не знаю, чем моего непостоянного братца так зацепил этот англичанин, но факт остается фактом: Билл привязался к нему. Причем, трепетное отношение брата к Шону ни в какое сравнение не шло с тем пренебрежением, с которым Билл относился ко всем своим «любовникам», случайным и не очень.
Наверное, моя, мягко говоря, нелюбовь к Шону была вызвана лишь банальной ревностью, но… Было в идеальном Шоне что-то такое неправильное. Что-то, очень настораживающее меня. Я никогда не считал себя трусом, но при мысли о Шоне я начинал испытывать какой-то иррациональный страх, очень похожий на дурное предчувствие. И каждый раз я задавался вопросом: «А что будет, когда истечет срок нашего идиотского спора?». Осталось уже меньше недели… Уберется ли Шон из нашей жизни, или же продолжит раздражать меня своим существованием?
В любом случае, что бы ни было по завершению этого срока, я должен выиграть наше пари. И не только потому, что сойду с ума от ревности в случае победы Билла. А еще и потому, что это будет еще одним шансом поставить на место моего зарвавшегося братика. Всего одно мое желание, исполненное Биллом – так мало и так много. Целый мир, небрежно брошенный к моим ногам. Биллу все это ни к чему. Он не понимает, что ставка в пари на тот раз высока, как никогда. В случае своей победы Билл лишь рассмеется и пожелает какую-нибудь глупость, которую, признаться, я вы выполнил и без всякого пари. Ведь мне не впервой исполнять капризы брата.
А мне победа нужна, очень нужна. То, что я приготовил Биллу, он никогда бы не сделал. Ни за что на свете он бы не осмелился на такое, даже в своих самых безумных мыслях. А я дам ему возможность совершить поступок, который, без сомнения, еще долго будет тревожить умы людей. По сути, я опять делаю все для моего брата, не для себя, но я уже давно к этом привык.
Дело лишь за малым – я должен любым способом выиграть пари. Конечно, какая мелочь! Особенно, если учесть, что я не имею ни малейшего понятия, как я это сделаю. Черт, хоть бы одна здравая мысль! Самое смешное, я даже по условиям спора имею полное право вмешаться, а идей, как назло, совершенно нет. Слишком уж я в последнее время погрузился в бессмысленные мечты. Почему бессмысленные? А что толку мечтать, если ты ничего не делаешь…
- Земля вызывает Тома Каулитца, - резкий голос Билла буквально вырвал меня из моих мыслей. Я придирчиво оглядел его с ног до головы и остался более чем доволен результатом. От этого настроение стало еще более паршивым.
«И какого черта ты для него так наряжаешься?», - раздраженно подумал я.
- Ну, я как-никак хочу выиграть пари, - пожал плечами Билл. В ответ на мой полный удивления взгляд он лишь рассмеялся и пояснил:
- Ты сказал это вслух.
Я поморщился. Ну вот, уже мысли вслух пошли. И что же дальше? Я начну разговаривать с воздухом?
- Он и так уже готов затащить тебя в постель, - недовольно пробурчал я. Билла же ситуация явно забавляла. Ну конечно, что может быть смешнее: известный ловелас Том Каулитц ревнует своего брата-близнеца Билла, менее известного гея. Черт, просто уржаться можно.
- Ну, чего ты? – неожиданно ласково спросил Билл, привычно усаживаясь мне на колени. Я так же привычно положил руки на его тонкую талию и притянул ближе.
- У меня такое чувство, что ты сейчас мысленно уже не здесь, - пожаловался я, уткнувшись носом в изгиб его шеи.
- Вовсе нет! – к моей радости бурно возмутился Билл. – Да он вообще совсем не так важен для меня. Я просто хочу выиграть пари, - он нетерпеливо поерзал на моих коленях, тут же вызвав у меня сильнейшее возбуждение.
Я усмехнулся и переместил ладони на его задницу и ощутимо сжал ее. Билл рассмеялся и легонько ударил своей тонкой ладошкой по моей голове.
- Не надо, сейчас уже Шон придет, - капризно протянул он, пытаясь слезть с моих коленей, - он явно что-нибудь не то подумает.
- А может, именно то? – я насмешливо смотрел на Билла, продолжая бесстыже шарить руками по его телу.
Некоторое время Билла раздраженно сопротивлялся моим ласкам, а потом вдруг яростно оттолкнул меня и, отойдя к окну и отвернувшись от меня, очень тихо проговорил:
- Не надо, Том. Ты понимаешь, что это важно для меня?
Я, вдруг обозлившись, выпалил:
- Ты же говорил, что Шон для тебя не важен!
Билл повернулся ко мне и посмотрел с какой-то жалостью.
- Шон для меня не важен. Мне важно выиграть пари.
Но меня уже было не остановить.
- Не терпится залезть в его уютную постельку? Будешь сравнивать старшего Уилкса с младшим?
Билл помрачнел.
- А Шон никогда не говорит мне подобного, - почти с ненавистью выкрикнул он. В его глазах заблестели слезы. Я оторопел: давненько я не помнил такого, чтобы Билл оскорблялся на какие-то, пусть даже очень грубые, слова.
- Извини, Том, - Билл довольно быстро справился с собой и, когда он повернулся ко мне, на его лице застыло обычное выражение высокомерия. Надо бы как-нибудь сказать ему, что не стоит просить прощения с таким высокомерным видом. Весь эффект теряется.
- Я запутался, Том, - вдруг откровенно признался Билл, усаживаясь на диван. – Глупо все, - он попытался улыбнуться, но получилось как-то жалко.
- Однако ты все же хочешь продолжить пари, - не вопрос, утверждение. Вообще, глупо мне о чем-то спрашивать Билла. Ведь почти всегда я могу предугадать его ответ. Только вот сегодня как-то все необычно… Мой брат снова и снова удивляет меня.
- Конечно, - пожал плечами Билл. Я ожидал, что он продолжит, но брат умолк. Хотя, вообще-то, слов было и не нужно – я все с легкостью мог прочесть по его лицу.
Билл, казалось, совершенно ушел из реальности, задумчиво глядя в одну точку.
- Ты слишком много времени проводишь с Шоном, - буркнул я.
- Ну и что? – бесцветно ответил Билл, явно все еще пребывая в своих мыслях.
- Тебе ведь он не безразличен, верно?
- Да, - автоматически ответил он, но тут же спохватился:
- Ты не то подумал!
Я изобразил самый скептический взгляд, на какой только был способен.
- Я имел в виду всего лишь то, что Шон – весьма привлекательный парень, и мне не противно его соблазнять, и только, - оправдывался Билл.
- Ты не убедителен братец, - насмешливо прервал я его жалкий лепет. – И сам себе противоречишь. Мне кажется, ты влюбился, - я все-таки не удержался, и в последних словах отчетливо зазвучала та ненависть, что я испытывал к Шону.
- Том Каулитц, ты просто идиот! – Билл неожиданно расхохотался, вновь нацепив на себя маску презрительного высокомерия. – И вообще, что за идиотская сцена ревности? – я слегка смутился. – В последнее время ты совсем спятил, братишка…
Да, я спятил – иначе ничем не объяснить мою влюбленность в собственного брата. А такое невинное слово «братишка» обожгло слух и моментально отозвалось ноющим возбуждением.
- Тогда какого черта ты все свое время тратишь на этого кретина?
Билл соблазнительно мне улыбнулся.
- Будто ты сам не знаешь, почему, - неужели я и в самом деле ожидал правдивого ответа?
- Билл, - начал было я, но он подошел ко мне вплотную и приложил к моим губам свой тоненький пальчик.
- Тихо, - прошептал он мне на ухо, отчего по моей напряженной спине побежали мурашки.
Он, словно гипнотизируя меня взглядом, еще приблизился ко мне и легким, почти невесомым поцелуем коснулся моих губ.
Я и забыл, каково это: быть столь беспомощным перед тем чувством, что тотчас же возникло у меня. Чувством невероятного, почти чудовищного желания обладать этим восхитительно развратным существом.
Мне понадобилась почти минута, чтобы опомниться и взять себя в руки. Нет уж, братишка, мне не 13 лет. Я уже умею контролировать себя.
Ухмыльнувшись, я отстранился от Билла, довольно отметив растерянность, промелькнувшую в его глазах, и толкнул на диван, победно склонившись над ним.
С меня хватит твоих игр, Билл. Ты не умеешь любить, ты лишь играешь в это чувство. Не думаю, что я смогу исправить тебя. Скорее всего, такого человека не существует. Но не надо, не надо играть со мной. Лучше я буду безответно любить тебя, довольствуясь твоей похотью и, как ни странно, твоими братскими чувствами ко мне. Лучше так, чем твое вечное притворство. Я ведь смогу засунуть свои никому не нужные чувства куда подальше.
Просто секс. Это, наверно, то, что и ты, и я умеем в совершенстве. Мы похожи, слишком похожи, и не только внешне. По сути, я такая же шлюха, как и ты. Только ты был умнее, ты раньше меня понял, что шлюхи не должны любить. Это всегда плохо заканчивается.
Резкие, слишком грубые поцелуи. Я терзаю твои губы, ты в ответ кусаешь мои. Наша слюна перемешивается с кровью. Твоей, моей – не важно, ведь в наших венах течет одна и та же. Ни одна девушка не позволила бы мне такой грубости, а ты извиваешься от наслаждения в моих руках и тихонько постанываешь мне в рот, пытаясь одновременно стянуть с меня футболку. Ты уже готов отдаться мне, прямо здесь и сейчас, хотя еще десять минут назад так рьяно сопротивлялся.
Мне жаль Шона, если он на самом деле в тебя влюбился. Хотя себя мне жаль еще больше. Потому я не даю тебе ни капли нежности. Но тебе она и не нужна.
Я дергаю рубашку на твоей груди, и ты возмущенно стонешь. Я знаю, тебе очень нравится эта кружевная женская блузка, которую ни один уважающий себя парень не одел бы на себя. Нетерпеливо, но все же осторожно расстегиваю твою рубашку, и тут же впиваюсь в белую кожу зубами, наслаждаясь легкими вскриками…
Резкий звонок в дверь подействовал на меня как холодный душ.
- Открой, - зло бросил я Биллу, ретируясь в спальню.
Немного успокоившись, я вдруг понял, что опять облегчил Биллу задачу. Одного взгляда на него, такого, каким я его оставил, достаточно, чтобы у Шона моментально взыграли гормоны.
Ну и черт с ними, безнадежно подумал я. Совет вам да любовь, голубки. Трахайтесь на здоровье, а я пойду подышу свежим воздухом.
Я сидел на краю крыши и задумчиво глядел на крохотных людей внизу. Отсюда, сверху, они казались такими крошечными. Наверное, и Господу мы, люди, кажемся такими мелочными и глупыми, а наши просьбы и мольбы – смехотворными. Неудивительно, что Он так редко снисходит до нас. На Его месте, я поступал бы так же, наверное…
И лезут же в голову всякие глупости! Но я был готов думать о чем угодно, лишь бы не о том, что сейчас происходит в нашей квартире. Ревность – ужасно глупое и совершенно бесполезное чувство. Это так неразумно – ревновать Билла. Но он сам заметил: я стал совершенно сумасшедшим. Как, впрочем, самый обычный влюбленный.
Я скинул вниз какой-то камень, проследив взглядом его падение. Вот взять сейчас и сделать один – всего один! – шаг. Потом несколько мгновений сумасшедшего счастья полета и черная пустота. Наверное, это неплохой способ самоубийства. По крайней мере, быстрый и не лишенный изюминки. Испытать то, что природой не дано испытать человеку и умереть счастливым. Очень романтично! Как раз для моего брата.
Хотя нет, Билл бы скорее перерезал себе вены. Он слишком любит демонстративнее жесты. И уж точно он бы обеспокоился тем, как будет выглядеть после смерти. Кровавая лепешка на асфальте – уж точно не то, что могло бы ему понравиться. Другое дело: ванна, полная кровавой воды, и Билл – бледный, с иссиня-черными волосами, в художественном беспорядке ниспадающими на его худенькие плечи. Красиво. Ему бы точно понравилось…
Я мысленно надавал себе пощечин за такую нелепую темы для размышлений. Самоубийство – это не по мне. Хотя бы из банальной вредности я никогда не покончу с собой. Нет уж, господа, не дождетесь, чтобы Том Каулитц собственноручно толкнул себя в могилу.
- Не стоит этого делать! – раздался за моей спиной смутно знакомый голос. Я резко обернулся.
Позади меня стояла бледная Аннет, со страхом смотрящая на меня. Неужели она подумала… Хотя, можно неплохо поразвлечься.
- И почему же? – я вопросительно приподнял одну бровь.
- Это глупо! – горячо воскликнула Аннет. – Из любой, даже самой трудной ситуации можно найти выход.
- Да неужели? – в голове мелькнула безумная мысль рассказать ей все – вообще все. Интересно, не захочется ли тогда этой новоявленной спасительнице душ самой сигануть с этой крыши?
- Конечно! – в ее голосе прозвучала такая убежденность, что мне невольно захотелось доказать ей обратное.
- А что делать человеку, влюбившегося в собственного брата-близнеца? – я уставился на нее, удовлетворенно отметив крайнее удивление, тотчас же появившееся на ее лице.
- Что?..
- Да, я люблю Билла, своего брата-близнеца. И знаешь что? – разошелся я. – Я не просто люблю его. Хочешь знать правду о наших с ним отношениях? Так вот, я его регулярно трахаю, причем, с особыми извращениями. А он, представь себе, просит еще и еще, как последняя шлюха. Хотя, почему «как»? Он и есть шлюха. С кем только мой братец не спал…
- Хватит, - прошептала Аннет, с ужасом глядя на меня. – Ты не знаешь, что говоришь.
- Нет, это ты ни хера не знаешь! – выкрикнул я. – Ты знаешь, почему Шон бросил тебя? Нет? Тогда я тебе расскажу. Мы с моим милым братцем затеяли небольшое такое пари: сможет ли он за месяц соблазнить твоего бывшего женишка, или нет, - я деланно сочувственно посмотрел на бедную девушку. – И я боюсь, что сможет. Что уже смог… По крайней мере, папаша твоего любимого очень даже соблазнялся, и не раз. Не думаю, что Шон оказался намного более устойчивым.
И я уставился на Аннет. Выражение ее лица почти заставило меня раскаяться в сказанном.
- И что ты теперь скажешь? Тебе сейчас не хочется броситься вниз? – я отвернулся, якобы для того, чтобы указать взглядом на далекую улицу, но на самом деле мне просто было стыдно смотреть ей в глаза.
- Хочется, - произнесла Аннет ровным голосом, садясь радом со мной. – Но я этого не буду делать.
В последних ее словах за горечью и тоской я отчетливо расслышал надежду и… Да, любовь к Шону. Она его действительно любила! А мы своим детским спором разрушили ее жизнь.
- Извини, - прошептал я, не глядя на нее. – Это я все всем виноват.
Я ожидал чего угодно, только не того, что на мое плечо успокаивающе ляжет тонкая девичья рука.
- Выход все равно есть, - сказала Аннет.
- И какой же? – уныло спросил я, уже не играя. По сути, я давно хотел все это рассказать кому-нибудь. И теперь, когда я смог облегчить душу, я словно освободился.
- Твой брат уже выиграл пари? – я, наконец, посмотрел на нее. По ее щекам текли слезы, но глаза сверкали надеждой. И я понял. Вот Аннет, в отличие от Шона, действительно идеальна. Все думали, что она всего лишь честолюбивая девушка, вознамерившаяся было выйти замуж за богача-англичанина, идеального юношу Шона Уилкса. А ведь она действительно его любила, не знаю уж, за что. И готова его простить. Раз уж она, видимо, простила даже меня и Билла.
- Не знаю, - я пожал плечами, заворожено глядя в ее глаза.
Аннет улыбнулась.
- Если нет, то я обещаю тебе – он не выиграет.
- И как это сделать? – вздохнул я.
- Положись на меня, - и я поверил ей. Действительно поверил, что она поможет мне.
- Ну и что же ты предлагаешь?
Аннет подмигнула мне.
- Я предлагаю следующее…
Домой я возвращался обнадеженным. План, предложенный Аннет, восхищал своей гениальной простотой. Только бы Биллу не удалось сегодня заполучить Шона, только бы не удалось…
В окнах квартиры горел свет, но на мой звонок никто не открыл. Я замер, понимая, что это может означать. Немного поколебавшись, я все же достал ключи. Нет, Билл, я не отдам тебе победу так просто…
В гостиной было пусто. И, что странно, очень тихо. Может, Билл, уходя, забыл выключить свет? Или же…
Я скинул куртку и прошел в спальню. Пусто. Кухню. Тоже пусто. Ванная…
Я ухватился за косяк, еле устояв на ногах. Господи, почему? Почему?!
Билл сидел на полу ванной, откинувшись спиной на стену. В правой руке он держал лезвие, на левую же было страшно смотреть: все предплечье было покрыто глубокими порезами…
Я подскочил к брату и пощупал пульс. Невероятное облегчение, которое я испытал, почувствовав удары его сердца, быстро вытеснила безумная ярость.
- Да как ты посмел?! – крикнул я, со всей силы ударив Билла по лицу. Он открыл глаза и недоуменно посмотрел на меня. Я, грубо схватив брата, поставил его на ноги и резко толкнул к стене. – Как ты посмел…
- Том…
- Молчи, - я заткнул его поцелуем, исступленно лаская его мягкие и теплые – такие теплые! – губы. Господи, приди я чуть позже, и…
- Зачем? Зачем, мой милый? – я целовал его лицо, не замечая, насколько крепко я сдавил его в своих объятиях. Но я не собирался отпускать его, никогда и ни за что.
- Том, это просто… - Билл попытался отстранить меня, но вскрикнул от боли. Из ран на его руке еще сильнее потекла кровь.
- Черт, - я подхватил брата на руки и потащил в кухню. Усадив Билла на стул, я достал аптечку и принялся обрабатывать его раны.
- Зачем? Зачем? – как заведенный повторял я, почти не понимая, что я спрашиваю.
Билл молчал и почему-то упорно старался не смотреть на меня.
- Так ты мне, наконец, объяснишь, зачем ты это сделал?
- Том, я…
Билл лежал на кровати, отвернувшись к стене. Он словно не обращал внимания на меня, возвышающегося над ним с видом строгого судьи. Которым я, впрочем, сейчас для него и был.
- Мы, кажется, уже давно с тобой договорились: никакого самоистязания!
Прошедшей ночи мне хватило, чтобы понять, что Билл вовсе не собирался убивать себя. Раны, которые он себе нанес, были не опасными и уж точно не смертельными. Не думаю, что Билл не знает, где находятся вены. Вывод?
- Прости, - глухо проговорил он и повернулся ко мне. – Что, будешь меня наказывать?
- Естественно, - пожал я плечами. – Только скажи сначала, как продвигаются твои отношения с Шоном.
- А ты не понял? – ухмыльнулся Билл. – Да никак. Но скоро я выиграю пари, будь уверен.
Я облегченно выдохнул. Раз так… Можно считать, победа почти у меня в кармане.
- Посмотрим, - хмыкнул я, вызвав недоверчивый взгляд Билла. – А теперь… Встань и подойди ко мне.
Он опять ухмыльнулся и, легко поднявшись с кровати, медленно, покачивая бедрами, подошел ко мне.
- И что же ты сделаешь? – он все еще ухмылялся. Мне безумно хотелось стереть с его личика эту мерзкую ухмылку, которую я всегда так сильно ненавидел.
Я схватил его за руку и притянул к себе, удивленно заметив, как затуманился взгляд Билла. Лишь секундой позже я сообразил, что схватил его за левую, израненную руку.
- Братишка, - хрипло прошептал Билл, прижимаясь ко мне всем телом и крепко обхватив мою шею своими тонкими руками.
Просто секс? Наверное, я смогу.
Притянув его к себе еще ближе, я крепко обнял его за талию и жадно накинулся на его губы. Билл рвано выдыхал мне в рот, так упоенно отвечая на мой нетерпеливый поцелуй, что в моем сердце сладко заныло. Лишь огромным усилием воли я сумел-таки отбросить все чувства, кроме простого желания. Помимо всего прочего, строго напомнил я себе, это было всего лишь наказание.
Руки сами собой переползли на задницу Билла. Он тихонько простонал мне в рот и начал медленно отступать к кровати, утягивая меня за собой. Я разорвал поцелуй и посмотрел на брата. Он уже совершенно ничего не соображал и явно думал лишь о том, как я буду трахать его. Ну уж нет, на сегодня у меня была приготовлена программа поинтереснее. Такому мазохисту, как мой братец, как раз должно понравиться. Но сначала…
Я надавил на плечи Билла, заставив его опуститься передо мной на колени. Он понимающе улыбнулся и рьяно принялся расстегивать мои джинсы. Боже! Я закрыл глаза, наслаждаясь ощущением тонких нетерпеливых пальцев, искусно ласкающих меня через ткань. Да уж, даже если когда-нибудь наша группа распадется, Билл уж точно найдет себе работу. По крайней мере, по части секса мой братец давно уже вошел в степень профессионала, во всех смыслах этого слова.
Билл, наконец, разобрался с моими джинсами и трусами, хотя, как мне показалось, он так долго возился скорее просто из вредности. Я крепко ухватил руками его запястья. Меня всегда до ужаса заводило такое униженное положение Билла, когда он ничего не мог контролировать, и ему оставалось лишь покорно раскрывать рот и позволять партнеру использовать его. Биллу это, видимо, тоже очень нравилось, ведь он никогда возражал…
И он действительно послушно открыл рот, впуская мой член и позволяя мне самому задавать ритм – быстрый, грубый. Мне плевать, действительно плевать на Билла. Я лишь удовлетворяю свою похоть… Быстрее, еще быстрее, не обращая внимания на судорожные попытки Билла вдохнуть хоть немного воздуха.
Боже, да! Я последний раз подался вперед и спустил ему в рот, отчего Билл, не ожидавший такого, закашлялся.
- Ты спятил? – недовольно пробурчал он, пытаясь подняться. По его подбородку и шее стекали белесые капли, и он выглядел настолько развратно, что я почти сразу снова начал возбуждаться. Ну уж нет, не для того я сегодня обошелся быстрым минетом, чтобы еще раз возбудиться и остаться неудовлетворенным.
Я смерил Билла тяжелым взглядом, и он тут же замолк. Меня всегда поражало, с какой покорностью Билл принимал все эти нелепые наказания. Что бы я у него ни потребовал, какую бы гадость не приказал сделать, он все выполнял, казалось, даже совершенно не раздумывая над тем, что он делает.
- Встань!
Он легко поднялся на ноги, глядя в мои глаза. Я легонько подтолкнул его в грудь и заставил лечь на кровать. Он по-прежнему выжидающе смотрел на меня, а в его глазах была… Да ничего в них не было – лишь пустота.
После сегодняшнего в них никогда не будет пустоты. Не будет в Билле больше такой покорности. Я уверен.
Сдернув с Билла его дурацкие пижамные штаны, я навалился на него сверху, придавив к кровати. Он что-то жарко мне зашептал, но я не слушал, жадно целуя нежную кожу шеи. Найдя руки Билла своими, я провел подушечками пальцев по его предплечьям, нарочно сильно задевая раны на левой руке. Билл подо мной изогнулся и гортанно застонал, запрокидывая голову. Сцепив пальцами его тонкие запястья, я завел его руки за голову.
- Томми, братишка, - срывающимся голосом прошептал Билл, нетерпеливо ерзая подо мной. Я недовольно поморщился – опять это «братишка»! – и еще сильнее вжал его в кровать.
На секунду в моей голове мелькнула мысль забыть про «наказание» и просто наслаждаться моментом близости с братом – ведь в последнее время это было так редко. Но, глядя на изнывающего Билла, я понял, что ему в сущности не важно как и с кем. Лишь бы побольше боли и унижения. А я не хочу ни того, ни другого, и тем более не хочу, чтобы Билл хотел этого.
Я решительно взял свой ремень, очень сильно стянул его запястья и привязал к спинке кровати. Билл застонал, выгибаясь дугой, чтобы прижаться ко мне. Я скользнул вниз и развел в стороны его ноги, привязывая их к кровати. Билл задергался, но когда мои ладони двинулись вверх по внутренней стороне его бедер, он лишь застонал и заметно напрягся.
Закрыв глаза, чтобы не видеть брата таким, я легонько надавил пальцем на его анус.
- Бля, Том, сделай это уже наконец! – взвыл Билл, стараясь насадиться на мои пальцы, но путы не позволяли ему это сделать, и он вновь лишь беспомощно задергался.
- Тихо, братишка, - я легонько подул на его подрагивающий член и вошел в него одним пальцем. Медленно, очень медленно я двигал пальцем в нем. Билл хрипло ругался, снова и снова дергаясь, отчего из ран на его левой руке вновь потекла кровь. Но это, казалось, лишь сильнее распаляло Билла.
Два пальца. Подвигать ими, согнуть, нащупывая бугорок внутри, легонько надавить… Билл уже кричал, срывая голос, и непроизвольно раздвигал ноги. О Боже, как мне хотелось взять его… Но я лишь продолжал растягивать его, добавив третий палец.
Стоны, издаваемые Биллом, были действительно совершенно чудесными. Держу пари, если бы какой-нибудь предприимчивый человек записал их, он мог бы заработать на этом миллионы. Моему развратному братцу не мультики озвучивать надо, а порнофильмы…
- Том, умоляю, трахни меня, - не выдержал, наконец, Билл. – Я хочу тебя во мне…
Он уже не сказал, а бессвязно выкрикнул эти фразы. Я знал, что творилось в этот момент с Биллом. Для него ничего не было, кроме близкого оргазма. Он был как наркоман в ломке, которому уже всадили в вену иглу, но еще не спустили шприц. Он был готов душу продать за долгожданное наслаждение.
- Прости, братишка, - я вынул из него пальцы и, наклонившись над ним, легонько чмокнул в искусанные губы. – Приятно оставаться!
И даже не глядя в его пустые глаза, я быстро вышел из комнаты.
Больше не будет никаких «наказаний». Билл больше никогда мне этого не позволит, и будет прав – ведь я только что предал его.
Надеюсь, когда-нибудь он все же поймет, что сегодня я, наконец-то, сделал для него нечто важное, стоящее даже его безоговорочного доверия ко мне. Я очень на это надеюсь.

Глава 18
Мне казалось, я вижу сон. Один из тех жутких, неприятно-липких кошмаров, которые затягивают в себя, словно трясина, и сколько бы ты ни пытался вылезти, результат будет один – ты еще глубже утонешь в своем кошмаре.
Я смотрел на Шона снизу вверх и испытывал то, что французы называют deja vu. Это искаженное похотью лицо, этот властный, собственнический взгляд, это нетерпение, с которым он придавливал меня к дивану – я все это уже видел. Глумливая улыбка и злобное понимание ситуации, отражающееся в глазах…
Боже мой, Том… Ты бы пришел в ярость, узнав, что я сравнил тебя с Шоном, но…
Шон вдруг переменился в лице и поспешно ушел, а я так и остался лежать на диване, слыша лишь свое гулко колотящееся сердце. На губах до сих пор горели жесткие поцелуи – брата и Шона. Такие схожие.
В глазах неприятно пощипывало, и я ощутил давно забытую потребность выплакаться. Просто уткнуться в плечо близкого и надежного человека, крепко обнять и сидеть так целую вечность. И чтобы не надо было больше никуда идти и ничего делать.
Хватит! Не надо этих глупых мыслей! Тебе уже не тринадцать, Билл Каулитц. Ты теперь один, совсем один. И рассчитывать надо только на свои силы, а не на какого-нибудь «защитника». Тем более, как показывает практика, никто ничего не делает бескорыстно. И, казалось бы, даже самый надежный человек думает только об одном.
Но не сам ли я этого добивался?
Я встал с дивана и подошел к зеркалу. Час назад в нем отражался чертовски красивый и невероятно сексуальный парень. А сейчас я видел в нем лишь бесконечную усталость. Неужели это я?
- Здравствуй, я! – помахав отражению рукой и приветливо улыбнувшись. Отражение вымученно растянуло искусанные губы в на редкость фальшивой улыбке, и я отвернулся.
Может, все это действительно лишь сон? Я обвел взглядом комнату, и мне на секунду почудилось, что мрак в комнате сгустился и потянул ко мне свои щупальца, хрипло шелестя: «Иди ко мне, ты мой…».
Я помотал головой, словно стараясь вытрясти эти чертовы видения. Давненько со мной не было такого. Реальность расплывалась, ускользала из моего сознания, и казалось, я растворяюсь вместе с ней. Стоит только моргнуть, и исчезнет Билл Каулитц, как утренний сон…
Дьявол! Я почти на ощупь добрался до ванной, дрожащими руками распотрошил первую попавшуюся бритву и блаженно приложил тускло поблескивающее лезвие к левому запястью. Сейчас морок уйдет, и реальность вновь обретет свои резкие черты.
Со всей силы я провел лезвием по предплечью, сладостно ощущая, как расходится кожа под горячим металлом. Обжигающе-прекрасная боль моментально вернула резкость зрению. По руке тоненькой струйкой потекла алая кровь, такая яркая на бледной коже руки. Я медленно слизнул кровь и еще раз провел лезвием по руке, на этот раз еще сильнее, прикрывая глаза от бешеного наслаждения.
Кафельные плитки холодили спину, по руке струилась горячая кровь, раны болезненно пульсировали, а ко мне, наконец, вернулось здравомыслие. Я здесь, я существую, и я никуда не денусь.
Вскоре я уже потерял счет тому, сколько раз я резал руку. Раны уже не болели, просто горели, распространяя приятное тепло и слабость по всему телу. Я откинул голову на стену и закрыл глаза, вспоминая…
* * *
Я просыпаюсь утром в своей комнате со странным чувством, что что-то не так. И лишь потом вспоминаю предыдущий вечер. Джей сказал, что уезжает навсегда, и…
Как сумасшедший, я, подскочив с кровати, одеваюсь и бросаюсь из дома. Мама и Том провожают меня удивленными взглядами, но я не обращаю на них внимания.
Я бегу к Джею.
Его нет дома. Квартира пуста. Соседка, пожилая фрау, недовольно ворчит: «Нечего ломиться в пустую квартиру. Сроду там никто не живет».
Всю неделю после отъезда Джея я не говорил ни с мамой, ни с отчимом, ни даже с Томом. Я не ел, и просто сидел в своей комнате, изредка выходя на улицу, чтобы в очередной раз убедиться, что Джея нет.
Когда я попытался расспросить о нем соседей, мне ответили:
- Никакого Джея нет и никогда не было. Тебе показалось, мальчик…
Иногда я даже сам верил в это.
Джей существует, я знаю! Я не псих!
Темнота наполняется какими-то смешками и голосами, а в глазах все расплывается, но не от слез. Я смотрю сквозь свои руки и не могу поверить своим глазам. Не могу же я и в самом деле исчезнуть!
Хочется почувствовать что-то настоящее, и я зачем-то хватаю со стола перочинный нож и провожу лезвием по руке. Хочу увидеть свою кровь, но мне больно, очень больно. Я не могу вынести это. И тогда я убеждаю себя, что эта боль – наслаждение, и лезвие глубоко режет кожу. Мои руки в крови, но это хорошо. Это доказывает, что я не исчезаю.
Наверно, я слишком часто это делал. Даже смог убедить себя, что боль – это всегда наслаждение.
Но я не мог остановиться на малом. День за днем самоистязания становились все жестче. Я старался больше не трогать свои руки, чтобы мама не знала о моих «развлечениях». О ранах на моем теле знал только Том, и он был сильно недоволен. Если бы он не остановил меня тогда, не знаю, до какой степени я мог бы себя покалечить в погоне за новым, неведомым мне прежде удовольствием.
Том и его дурацкие правила, которые я сразу же принял, - только это смогло заставить меня притормозить. Я благодарен ему, он меня спас. Не важно, сколько он потом совершил ошибок, от чего он не смог меня защитить. Он не спас меня от похотливых ублюдков в школе, от извечных насмешек и издевательств, от собственного вожделения ко мне он тоже меня не спас. Но он смог уберечь меня от себя самого – за это я всегда и во всем буду доверяться ему.
* * *
Резкий удар по лицу вывел меня из моих грез.
- Как ты посмел?! – как сквозь вату, донесся до меня голос Тома. Тома… почему он злится?
Я посмотрел на его лицо, искаженное яростью, и почти испугался. Том явно был не в себе. Он буквально вздернул меня на ноги и толкнул к стене, прожигая своим взглядом.
- Как ты посмел…
- Том… - я попытался сказать ему, что все в порядке, что это просто срыв, что все будет хорошо, но он не дал мне вставить ни слова.
- Молчи, - Том принялся покрывать мое лицо поцелуями, а я замер от удивления. В этих поцелуях было столько нежности, столько… Нет, я не произнесу этого слова, даже мысленно.
- Зачем? Зачем, мой милый? – милый… Зачем, Том? Слова причиняли почти физическую боль.
- Том, это просто… - черт, если я сейчас его не остановлю, я попросту позорно разревусь, как какая-нибудь малолетка. Я попытался отстранить его от себя, но… Блять, как больно!
Брат подхватил меня на руки и потащил на кухню. Он с такой поразительной заботой обрабатывал мои раны, смотрел на меня с такой безумной тревогой, упорно повторяя лишь одно слово: «Зачем?».
Мне тоже хотелось прокричать этот вопрос. Зачем, зачем, Том?
Я очень его люблю, ведь он мой брат. Брат. И всегда им останется, несмотря на все то, что он сделал.
Даже несмотря на то, что он, кажется, сейчас совсем забыл о том, что он мой брат.
Я никогда не говорил Тому, что он самый близкий мне человек. Вообще-то, это должно подразумеваться, раз уж мы близнецы. Наверное, стоило хоть раз сказать ему это. Мы оба избежали бы очень многих ошибок.
Не люблю признаваться в подобных вещах, даже сам себе, но мне всегда было очень важно чувствовать поддержку и одобрение брата. Знать: что бы ни случилось, Том всегда будет рядом, никогда не оставит и не предаст.
Глупо… Мы спим вместе, и, наверное, это должно означать какие-то романтические отношения между нами. Но ничего нет. Более того, Тома вообще не привлекают парни.
Кто-то мне сказал, очень давно, что любовь – это та же дружба, только включающая в себя сексуальное влечение. Этот человек был совершенно неправ, ведь я каждый день опровергаю это суждение. Я люблю Тома как брата – это дружба. Я его хочу – было бы глупо отрицать, что он меня чертовски заводит. Так что же, между нами любовь? Три ха-ха. Нет.
Меня устраивает такое положение дел, и, надеюсь, Том ничего не испортит своей некстати проснувшейся… хм, это больше похоже на сумасшествие. А что, Томми? Вот я уже давно спятил. Это не страшно, не бойся. И добро пожаловать в новый нереальный мир!
Боже, я точно псих. Хотя нет, не псих. Скорее, просто идиот, который до безумия боится потерять брата. Потому что если Тому вдруг взбредет в голову влюбиться в меня, я навсегда потеряю самого близкого мне человека.
Хотя, конечно же, все эти мои размышления никуда не годятся. Потому что, во-первых, невозможно влюбиться в собственного близнеца, которого знаешь почти двадцать лет. А во-вторых, Том не такой кретин, чтобы вообще хоть в кого-то влюбиться. Уж этот-то урок мой братец усвоил даже раньше, чем я.
Так что же, нет повода для беспокойства?
Я вспомнил участившиеся вспышки беспричинной ревности Тома, его слюнявость и мягкотелость, его ненависть к Шону и странную нежность ко мне.
Все-таки я очень боюсь потерять брата.
* * *
Я и не думал, что во мне может быть столько слез. Они все текли и текли по моим горящим от стыда щекам, и я никак не мог заставить тебя перестать реветь. Казалось все, что скопилось во мне за долгие годы, вдруг прорвалось наружу.
Мой взгляд беспорядочно блуждал по комнате, пока не наткнулся на нашу с Томом старую фотографию. Вот они – мы, совсем еще дети, лет четырнадцать. Мы очень счастливы, смеемся, склонив друг к другу головы. Том обнимает меня за плечи, словно говоря: «Я тебя никогда не отпущу, и буду защищать от всех и всего». Наверное, он тогда и не знал, что впоследствии он очень много раз нарушит свою невысказанную вслух клятву.
А сейчас… Я отвел взгляд от фотографии, на которую я просто не мог больше смотреть, и обратил внимание на свои руки. Теперь в дополнение к ранам на левом предплечье добавились синяки и ссадины на запястьях от ремня Тома. Руки болели просто ужасно, но эта боль ни в какое сравнение не шла с тем, как я чувствовал себя сейчас. А чувствовал я себя полнейшим дерьмом. Да, знаю, я такое творю в своей жизни, что когда-нибудь это должно было случиться. Однако лишь утреннее событие смогло настолько выбить меня из колеи.
Том. Меня. Обманул.
Эти три слова, которые я с большим трудом мог связать между собой, причиняли почти физическую боль. Я не мог поверить, что он действительно это сделал.
Я сам могу сделать что угодно. Я могу подставлять людей, не повинных ни в чем, кроме того, что они мне просто не нравятся. Я могу спать с кем угодно и в какой угодно извращенной форме. Я могу с легкостью довести человека до самоубийства, испытывая лишь чувство удовлетворения. И при этом я буду лицемерно улыбаться всем этим людям и заставлять любить себя. Одно я сделать не смогу никогда и ни за что – предать брата.
А Том сделал это. Он. Меня. Обманул.
Даже не просто обманул, он меня предал. Не знаю, понимал ли Том, что именно он творит, или он сделал все это просто по глупости. Так или иначе, он нарушил свою клятву, которую дал мне так давно.
И я его не прощу. Нет уж, он еще не знает, во что по своей придури ввязался. Я, конечно, последняя дрянь, но и у меня есть гордость и какое-никакое самоуважение. Я позволяю топтать и унижать себя, но до определенной границы, которую Том сегодня переступил.
Я последую примеру своего обожаемого старшего братика. Он прав, пришла пора переходить все границы! Мы начинаем новую игру, куда поинтереснее старой.
Вот только надо бы поскорей разобраться с некстати поумневшим Шоном.
Набираю уже до боли знакомый номер.
- Да? – голос Шона звучит раздраженно. Что, головная боль от недотраха? А не надо было вчера строить из себя монаха, принявшего целибат.
- Угадай, кто? – от моих собственных интонаций я сам почти возбудился.
В трубке раздался грохот, словно Шон выронил телефон.
- Билл? – неуверенный кашель. – Чего тебе?
Черт, словно я его вчера продинамил. Мне что, и оправдываться перед ним придется?
- Хочу продолжить то, что мы не успели закончить вчера…
Хватит уже намеков и хождения вокруг да около. В конце концов, мне просто нужно с ним трахнуться. И отомстить Тому.
Сейчас мне действительно нужно было выиграть наше пари. Тому совершенно ни к чему выигрыш. Он точно потребует от меня что-нибудь глупое и отвратительно сентиментальное. Что-нибудь из того, что я и так, наверное, сделал бы для него. По крайней мере, раньше точно бы сделал. А я потрачу свое желание на то, чтобы преподать моему зарвавшемуся братцу урок, который он еще не скоро забудет. Я унижу его так же сильно, как он унизил меня. Я покажу ему всю боль предательства, и он уже никогда больше не осмелится обмануть меня.
- Прости, я сегодня занят…
Что? Я ослышался? Или Шон окончательно спятил?
Меня ни разу еще за сутки дважды не посылали. К тому же, один и тот же человек. Более того, человек, влюбленный в меня до безумия и чертовски желающий меня трахнуть. Наступил конец света, не иначе.
- Но…
- Билл, я занят, неужели не понятно? – рявкнул Шон в трубку, но я его уже не слушал. Мне, кажется, почудился голос Аннет.
- Тогда, до встречи, - сухо проговорил я и нажал отбой.
Черт, снова эта дура Аннет. Как же она меня бесит, кто бы знал. Только я от нее избавился, и вот она вновь пытается влезть между мной и Шоном. Неужели она не понимает, что с ней у Шона уже никогда ничего не будет. Я очень хорошо знаю, что тот, кто однажды по глупости влюбился в меня, уже больше никогда никого не полюбит. После меня люди просто теряют способность любить кого-то еще. Мелочь, а приятно.
Аннет, Аннет… Что же с ней делать? У меня осталось пять дней, всего пять. Шон уже почти мой, но он, похоже, вдруг начал думать. Это совсем некстати.
И самое смешное заключается в том, что Шон оказался удивительно похож на моего бестолкового братца. Те же взгляды, те же речи, одинаковое поведение. И оба оказались совершенно ненадежными.
Да уж, какой у Шона был взгляд, когда мы только познакомились. Он буквально говорил: «Я никогда не предам тебя и не позволю этого другим. Со мной ты можешь ничего не бояться». И я, как полный кретин, повелся! Я повелся на это гребаное рыцарство! Даже стыдно за самого себя. Как я вообще мог хоть на секунду поверить, что бывают честные и бескорыстные люди?
Хотя… Бывают, наверное. Одного я знаю, вот только не очень уверен, что он существует.
Я мысленно обругал себя. Сравнивать его с Шоном все равно, что сравнивать мать Терезу с каким-нибудь серийным убийцей.
Ладно, черт с ним, с Шоном. Мне нужен только его член и всего на один раз, а потом пусть катится ко всем долбаным чертям. Вместе со своим милым похотливым папочкой. В конце концов, и без них претендентов на мою задницу более чем достаточно. И – да, я абсолютно безнравственный – мне это чертовски льстит. Приятно быть популярной шлюхой.
В моей руке зазвонил телефон.
- Да?
- Билли, милый, как у тебя дела? – мама…
- Все хорошо, ма, правда.
- А Томми? Он рядом?
Обычно мамины звонки заставали нас с Томом в постели. В одной постели, в объятиях друг друга. И мы выдавали одинаково лицемерное: «Все хорошо, мамочка. Нет, мы не ругаемся. Да, мам, мы оба по тебе очень соскучились. Целуем».
- Нет, он куда-то ушел еще утром, - и я снова ощутил ту беспомощность, когда понял, что остался один на один со своим возбуждением, связанный, униженный… Черт, я точно отомщу Тому.
- Вы сегодня не заняты? Я вечером приеду, недельку с вами поживу…
Пол поплыл у меня из-под ног, и мне пришлось сесть на диван. Словно все против меня! Как прикажете соблазнять Шона и мстить Тому, если в нашей квартире будет жить мама?
- Билли, что ты молчишь? Все хорошо?
- Конечно, ма, приезжай, - словно сам себе приговор подписываю.
- Целую, солнышко мое. До встречи! И поцелуй за меня брата…
- Пока, - отрешенно обронил я в трубку.
Да уж, нет проблем страшнее, чем приехавшая на выходные мама.
Я обреченно вздохнул и начал мучительно подсчитывать время. У меня сегодня запланирована встреча с Дэвидом, а до этого… До этого надо бы успеть отнести в прачечную простыни.
- Дэвид, у меня уже столько наработок! Почти полностью написано девять песен, есть кое-какие наброски еще для семи. Более того… - я осекся, проследив взгляд продюсера, словно прилипший к вырезу моего слишком растянутого свитера.
- Ты не мог бы, пусть даже из банальной вежливости, сделать заинтересованное лицо? – мой голос буквально сочился ядом.
- Что? – Дэвид смущенно оторвался от разглядывания моей шеи и его взгляд стал чуть более осмысленным.
Я закатил глаза.
- Боже, Дэвид, если мы пару раз трахнулись, это еще не дает тебе права вести себя, как влюбленный подросток.
Йост так сжал челюсти, что мне даже послышался скрежет зубов. Ой, какой я плохой, обидел нашего дядю продюсера…
- Ты прав, - сухо проговорил он, складывая руки на груди и откидываясь на спинку сиденья. – Продолжай.
Я хмыкнул и снова переключился на деловой тон.
- Понимаешь, Дэвид, у меня получился не просто набор песен. Нет, это почти цельный рассказ о борьбе человека с собственными внутренними демонами. Наркоманы, преступники, юные самоубийцы – вот лирические герои моих текстов. Самое важное всегда происходит не снаружи, а внутри каждого человека. Страх, одиночество, ревность, любовь – все это ничто по сравнению с тем, что порой скрывается в душах людей. Бывает как: известный человек, богатый, успешный, живущий интересной и очень насыщенной жизнью. А если присмотреться, внутри он лишь пустышка, никто. И все его мысли, чувства, страсти лишены глубины и вообще какого-либо содержания. И наоборот, в душе какого-нибудь мелкого, незаметного человечка бушует такая бездна невероятных, поразительных эмоций и ощущений. Большинство удовлетворяется лишь изучением оболочки, не утруждая себя даже попытками понять суть. Вот кто-нибудь залазил в голову какому-нибудь добренькому врачу? Может, он просто получает удовлетворение оттого, что одним своим неверным шагом он может лишить нормальной жизни своих беспомощных перед ним пациентов? Или какой-нибудь убийца, нанесший двадцать ножевых ранений своей жертве… Он сидит десятки лет в одиночке с нежностью вспоминая свою маленькую дочурку, которую один ублюдок – жертва – довел до суицида. Важно не то, что люди делают, важны их намерения…
- Хватит, Билл, - прервал меня Дэвид. – А теперь оторвись на секунду от своего, несомненно, гениального замысла, и представь реакцию цензоров на подобную тематику. Неужели ты так наивен, полагая, что в «Юниверсал» оценят подобную затею.
- В чем дело? – возмутился я. – Я показывал пару текстов независимым критикам, и они остались в полном восторге.
- Господи, Билл, - расхохотался Дэвид и окинул меня совершенно нечитаемым взглядом. – Ты такой ребенок…
Что? Блять, какой я ребенок?
Я уже было открыл рот, но Дэвид не дал мне возразить.
- Мальчик мой, я говорю не о критиках. «Юниверсал» плевать на них. Им нужны отнюдь не похвалы настоящих ценителей. Рейтинги и тиражи – вот что важно. Ваша основная аудитория – юные девушки, которые вряд ли оценят глубину твоих исканий. Они ждут от тебя песен о любви и надоевшей славе. Они просто не поймут твоих текстов. А их родители, на чьи деньги они будут покупать диски, просто откажутся платить за «вредную», на их взгляд, музыку.
Меня словно оглушили. Черт, я же совсем не подумал обо всем этом, так увлекся своей идеей. Дэвид прав, в «Юниверсал» не выпустят альбом в том виде, в котором я его задумывал.
- Дэвид, я не пойду у них на поводу, - серьезно сказал я.
Продюсер долго смотрел мне в глаза. Я попытался вот так, невербальным методом, объяснить ему, что на этот раз я совершенно серьезен.
- Ты уверен? – вздохнул он, наконец, отводя взгляд.
- Абсолютно, - кивнул я. – Наш с ними контракт заканчивается через пару месяцев. И либо они принимают новый альбом, либо мы от них уходим.
- Рискованно, - покачал головой Дэвид, нервно постукивая пальцами по столу. – Вы можете всего лишиться.
- Я это понимаю. И думаю, что ребята меня поддержат, - вздохнул я. – Ты с нами?
Глупый вопрос. Нет, конечно. Дэвид продюсер, ему нет дела до моих заумных идей. Ему нужна лишь наша популярность и возможность зарабатывать на ней деньги. Он сейчас меня пошлет. Совершенно точно, он сейчас скажет…
- Естественно, с вами, куда я денусь, - Дэвид грустно улыбнулся и взял меня за руку, нежно сжимая свою ладонь. В благодарность я не стал отдергивать руку и сжал пальцы в ответном жесте.
Пусть даже его слова – ложь. Но сейчас я очень хочу верить.
Наверное, многие на моем месте не стали бы демонстрировать нелепое упорство, настаивая на своем замысле, а последовали бы голосу разума и попытались достичь какого-то компромисса. Но я – не многие, и дело тут не в том, что я не хочу подчиняться диктуемым условиям.
Это трудно объяснить, а еще труднее мне самому понять и принять это. Даже у такой сволочи, как я, лицемерной, увертливой, эгоистичной, есть свое слабое место. Для меня таким слабым местом стало мое творчество. Я не рассказываю об этом никому. Причины очевидны: не хочу давать своим противникам такие козыри. Да, в моей жизни все игра: любовь, секс, слезы, улыбки, даже злоба у меня весьма театральна. Сама моя жизнь – соревнование, извечный поединок, в котором победитель не получает ничего кроме простого права на существование.
Искреннее во мне лишь одно – умение писать песни. Я не напрашиваюсь на особую гениальность и оригинальность, упаси Господи. Просто… Момент, когда неопределенные мысли и смутные, запутанные эмоции выстраиваются в ряд звучных строк, когда буквально из ничего рождается Стих, а в голове появляется почти неуловимая мелодия – этот момент прекраснее любой победы, слаще любого оргазма. Счастье, прозрение, уверенность в том, что я могу абсолютно в с е – я не знаю, как рассказать об этом. Даже музыкой невозможно описать то, что я чувствую.
Моя муза, мое видение, мой кошмар прошлого – Джей – вольно или невольно подарил мне возможность испытать все это. Я берегу этот дар, и не только в память о нем. Поэтому ни за что не променяю это на какой-то там контракт с самой крупной звукозаписывающей компании в мире. Да что там контракт! Я рискую показаться бездушным, но даже мать… маму… Она бы поняла и простила, я знаю. Только Том, наверное, для меня важнее. И только потому, что он – часть меня. Без него не было бы песен, я почти уверен в этом.
- Билл, о чем ты думаешь? – Дэвид обеспокоено посмотрел на меня.
- Не важно, - я послал ему легкую улыбку, от которой Дэвид буквально расцвел. А что, если… Нет, сегодня приезжает мама.
- Какие планы на вечер? – Дэвид чуть сильнее сжал мою ладонь.
«Ну, хоть на пару часиков, - взмолился внутренний голос. – Дэвид так классно трахается…»
- Да, в общем-то, никаких, - протянул я, уже прикидывая, что сказать матери.
- Тогда…
- Вот вы где! – раздался голос мамы, и я спешно отдернул руку.
- Симона? – поразился Дэвид, но ничем больше себя не выдал. Высший бал за выдержку, герр Йост.
- Дэвид, здравствуй! – мама протянула ему руку. – А я все ищу этого охламона. Хорошо хоть Том знал, где вы…
От вежливой улыбки продюсера меня самого чуть не стошнило. Ситуация смешна до абсурда, а мне даже стало самую малость жаль Йоста. Только-только наметился сдвиг в личной жизни, а тут моя мама… Главное, чтобы он не додумался у нее просить моей руки, с него станется. А мама вообще понятия не имеет, что я гей.
- Ну что, как идут дела? – поинтересовалась мама, взъерошив мои волосы. Я недовольно поморщился.
- Ма-м, - капризно протянул я, вызвав смех мамы и Дэвида.
- И как ты с ними справляешься? – вздохнула мама. – Они же просто наказание Божье.
- Но они уже взрослые детки, - хмыкнул Йост.
- Конечно, - улыбнулась мама. – Но для меня-то они все равно навсегда останутся моими маленькими несмышленышами.
Я закатил глаза, безуспешно стараясь скрыть дурацкую улыбку. Все же я очень рад снова видеть маму.
- Ну у вас и бардак, - возмутилась мама, едва переступив порог нашей квартиры.
Я обвел взглядом комнату. По-моему, у нас царил просто идеальнейший порядок. Хотя, с мамой, конечно, не поспоришь.
- И почему у вас одна кровать?
Черт, этого-то вопроса я и боялся.
- А мы по очереди: один на диване, другой на кровати, - соврал я, не моргнув и глазом.
- Не деретесь хоть? – мама уже прошла в кухню.
- Неа, - я снова наспех осмотрел комнату в поисках каких-нибудь компрометирующих предметов. Не думаю, что мама обрадуется, найдя под кроватью вибратор.
- А питаетесь чем? – убедившись, что все в порядке я пошел следом за мамой.
- Ну, - замялся я. На моей памяти, мы с Томом дома только кофе пили. Быстрорастворимый.
- Я уже вижу, - вздохнула мама, заглянув в удручающе пустой холодильник. – Хорошо, что я продукты купила.
От уютных, совершенно домашних хлопот мамы мне вдруг стало так спокойно и умиротворенно. И впервые за долгое время я чувствовал себя в полнейшей безопасности.
- Рот порвешь, - засмеялась мама, заметив, что я широко зеваю. – Иди, поспи, горе ты мое.
- Я не горе, а твоя радость, - ухмыльнулся я, получив в ответ шутливый подзатыльник.
- Спать, радость.