Прости, Юль, я не хотела грустить (говорят, ты все должна оттуда видеть, и тебе вроде как грустно, когда мы грустим), но я все никак не могу уложить в своей глупой голове, что тебя больше нет, что ты была - такая настоящая, такая живая, и у тебя был свой особенный характер, и в определенные моменты тебе хотелось голову открутить, и ругались мы до крика, до истерики (я только сейчас понимаю, что я никогда и ни с кем так больше не ругалась), а еще у тебя был свой собственный голос, который звучит у меня в голове (и из-за этого я тоже никак не приму твою смерть), а еще я смотрю на фотки с тобой, где просто ты, где мы вместе, где запечатлены события, которые мы пережили вместе, и вижу тебя, твои глаза, губы, нос, волосы разного цвета в разные периоды времени, вспоминаю Юльку-блондинку, Юльку-брюнетку, Юльку-которая-вылезла-из-болота (потому что краска дала зеленоватый оттенок), Юльку-которая-хотела-покраситься-в-баклажановый (и ты почему-то говорила "баклаДЖановый"), эти твои вечные каблуки, браслет с ключом от шкафчика в далеком седьмом классе, твоё грустное "Лен, у меня в холодильнике мышь повесилась, есть вообще нечего" в телефоне, твой первый телефон вспоминаю, и второй телефон тоже, ту огромную дурацкую моторолу, которую ты так хотела, она так тебе нравилась, и твои видео на этой мотороле с милен фармер, и как ты вечно специально косолапила, а мы тебя ругали, и записочки в шкафчик, и случайные встречи на улице, и как мы однажды ехали в универы на 41 маршрутке уже будучи студентками, и как ели ту самую "мегу. мандариновый мохито" в сквере за школой, и ты жаловалась на двадцать три долга в универе и говорила, что я просто обязана зарегистрироваться в форсквайре, и как мы просидели в этом сквере часа два, и было это за две недели до того, как... - и тебя уже нет .
Этого не может быть, чтобы человек создавал целый мир, целую вселенную, целого себя, такого единственного, - а потом вдруг этой вселенной не стало.