Nov. 25th

Что же касается собак, то когда они состарятся и у них выпадут зубы, Джонс привяжет им на шею кирпич и пинком ноги швырнет в ближайший пруд (с)


Нет, мы не собаки, собак все-таки иногда жалко,
собаки преданны и неповинны;
про меня говорят – был толковый парень. а стал – кем?
да по нему сразу же всё видно;
так что советуем застрелить и забыть самое его имя;
сбросить с вершины горы, пока не настала его старость;
такие люди – все-таки опасно с ними,
лучше без них, и тогда не придется париться.

А что он? он сам бредет без внятного направления,
грязно влюблен, непонятно, чего он хочет;
пинает носком землю – ему больно от удивления –
и портит мозги всем прочим так, между прочим.

Он бы и сам, пожалуй, не слишком хотел тянуть до преклонных лет.
И к чему эти нюни, просто подарим мальчику пистолет,
и он справится, я уверен, совершенно самостоятельно
разве что жертвы еще какие будут – и это нате вам – но
пожимаю плечами, это же такие мелочи.
вы бы лучше о себе подумали, вам больше не о чем.

А я бреду и повторяю свою считалку;
кажется, от моего дара речи больше никакого толка;
и если ты, моя красивая, захотела бы ковер фиалковый,
мне хоть было бы чем заняться. Я рад, только
чего-то слегка не можется мне, не светится.
Кажется, ничего хорошего нам не встретится.


повторяю: сплетет иггдрасиль из себя нам большую сеть,
и хугин и мунин, пожалуй, пойдут спать,
и что делать, когда хочется себя рассеять
и чтобы линия пульса пошла на спад

сделав вид, что покой – это всё, чего хочет джонс
чтобы крик не взорвался в твоей груди
чтобы ты была счастлива, моё солнце
и чтобы только славное впереди

а уж я-то как-нибудь своё «ненавижу»
превращу в подобие вечных льдин

на утесе у моря, у самого края мира
внутри меня холодно, внутри меня большое небо.
если бы я только умел требовать,
я бы план побега провел пунктиром
и сказал бы: смотри, у нас с тобой есть план,
всё не безнадежно, хотя бессмысленно говорить
об этом, так что молчу, ладно;
но в конце концов, мы можем его скурить.

опиши мне путь, которым ушли те,
кому не нашлось места в ковчеге ноя,
объясни правила, по которым следовать в темноте,
когда чувство направления малость грешит и врёт,
грешит и врёт, врёт и грешит, а потом ноет,
и всё надеется скрыться в пыли Ханоя,
оставляя его про запас, но чаще идёт вброд,
пересекая небо, конечно же, не дневное.

я бы тебе сегодня снился, да и завтра бы снился,
но я немного занят, придумываю, как выбраться
из этого мира, когда в распоряжении, как говорится,
только тридцать три мысли о том, что улыбаться –
это как-то не слишком в тему, давай улыбаться.
я кое-что знаю: с такими запасами безрассудства
с такими запасами пуль мы можем устроить большую свалку,
так чего мы ждем, когда Самые Плохие уже несутся
навстречу, и пульс понемногу сдаётся, уже не жалко
попасть под раздачу, давай попадем с первого раза
прямо в точку; в глаз; да можно сразу под их ключицу;
они будут, конечно же, преклоняться
перед нами, да и как иначе, мы же совсем как птицы,
хотя, увы, совсем не умеем давать приказы,
так что приходится чем-то иным заняться.
давай улыбаться, что ли,
давай попробуем веселиться.

в конце-то концов, правда ли, нам терять нечего.
вы же не хотите, чтобы пришел джонс? –
а ведь он придет. прикидываю, что вечером.
а пока что надо решить снова, что будем бороться,
зубы в камень, никогда не сдаваться, кричать и взрываться, хотеть на волю;
мы все знаем, что чувствуют фиалки во время снега,
и эта вселенская, эта потрясающе неисчерпаемая в нас боль
предлагает придумать еще один план, не победы, так хоть побега

побег начинается через три
два
один
ноль