Нет во мне ни на грош поэзии ни звука падения слов ни выстрела чтобы наверняка
Я слишком объелась грязи, меня как крыс вывели из того, чего не трогать руками
Лучше беззвучно вопить не имея слов тела сил счастья чтобы тебя поняли
Всем грязным людям - тебя что, не учили? - иногда больно

Молчи крикливая чего не выкричишь тем и радуйся
В тебя влилось небо дождливое со своей тоской - "гады все..."
Чьи бы мочки ушей уголки губ следы тел не целовала
Всё равно не выкарабкаться
Задолбало

И даже если маршу чужих ангелов с крыльями до небес
Приказ
Отдашь, слабое "помогите"
они тебе
да они тебя
сразу в то чего не трогать руками
И - фьють - дальше цокать под облаками
Только вы их и видели,
милые телезрители

А потом жалуешься тупому вояке
(тридцать лет в браке - не шутка ведь!),
что надоело сидеть в бараке,
хочется хотя бы на полигон;

а он тебе - так война уже триста лет как дух вон,
а тебе всё слышится то ли похоронный, то ли тревожный звон,
если не войны, так хотя бы драки

А потом жалуешься тупому пьянице
что ничего не нравится
что никак не лечится
А у него нечем представить,
душа не мечется
Это у тебя колокола в башке на триста персон
трезвонят о том, что скор страшный суд
А у него, может, кончился закусон
так что его тоже ангелы не спасут

и ты идешь и бредишь: война, война, скорей бы уже война.
и мама на семейном обеде папе шепотом - "перезрела она".
а на тебе вина за то, о чем никто и не знает.
и ты не слишком умна и даже не влюблена.

Так что вопишь сквозь зубы, уже не гордо: пожалуйста, пожалуйста.
Пожалуйста, пожалейте нас, крыс, помилуйте.
И вместо поэзии пишешь всякие гадости
И мама отцу шепотом - я же говорила тебе.

Закрыв руками лицо, уткнувшись глазами в дуло,
слушаешь, как колокола на триста персон исходят гулом,
пытаешься вспомнить отблески самого красивого танца
но гул ужаса заглушает стих, поэтому ни единого шанса.

31 октября 08