Выборы в Мосгордуму–2009. Я - член одной из 3270 участковых избирательных комиссий Москвы с правом решающего голоса. У моих коллег по участку сорокалетний стаж работы на выборах, поэтому ко мне, новичку, отношение поначалу недоверчивое: а вдруг что напутает? Они педанты в не самом плохом смысле слова. В субботу, за день до выборов, они признаются друг другу, что не знают, за кого голосовать, потому что не интересовались, кто вообще есть кто в списках. Их не интересуют партии – им важен баланс, то есть схождение во всех цифрах.

10 октября сшиваем книги и подписываем бюллетени. В помещение быстрым шагом входит женщина лет сорока. «А где голосовать?». Со смехом объясняем ей, что исполнение священного гражданского долга придется отложить до завтра.

11 октября, 7:20. Все участки нашего избирательного округа оборудованы КОИБ, и мы проверяем, чтобы вся автоматика работала исправно. «Начать голосование?», – спрашивает строка на табло. Несколько наиболее активных граждан приходят заранее и, стоя у дверей, ждут открытия участка. Начинаем, как положено, в восемь. Автомат высвечивает цифры – первые упавшие в урну бюллетени.

Избиратели идут вяло. За первый час воскресного дня цифры на обоих табло доходят приблизительно до двух десятков. Абсолютное преобладание людей пенсионного возраста, ахающих на новомодную технику вместо традиционных урн. Бабушка в цветастом платке берет два бюллетеня и тут же направляется к КОИБ. Пытаюсь ей вежливо намекнуть, что там можно кого-то выбрать, поставить галочку. «А зачем? – отвечает она. – Все хорошие». Отправила внутрь пустые бюллетени, перекрестилась. «Все! Я проголосовала!» – и с чувством исполненной миссии ушла.

Другая пожилая женщина просовывает в сканнер только розовый бюллетень с партиями, голубой же, с одномандатниками, решительно складывает вчетверо и кладет в карман. Когда об этом сообщают председателю комиссии, избирательница уже на улице, но ее требуют вернуть на участок. Через пару минут украденный бюллетень «съедает» КОИБ. Узнаю от председателя, что, оказывается, уносить свой бюллетень запрещается.

На участке сидит одна восхитительная наблюдательница от «единороссов». Восхитительная, потому что невозможно не восхищаться способностью человека просидеть целый день, почти не двигаясь, словно каменное изваяние. Ей удается часами сохранять неподвижное лицо, оставаясь в одной позе, ни обмениваясь ни с кем ни единым словом. Только изредка она поворачивает голову, делая вид, что интересуется происходящим на участке. Забегая вперед, скажу, что голос она впервые подает уже ближе к завершению голосования: говорит председателю, что ей «сказали получить протокол с синей печатью». Получив протокол, она безмолвно удаляется.

Голосование идет. Один избиратель, будучи изрядно подшофе, отправляет бюллетень в КОИБ и ждет. Оказывается – ждет, когда автомат выдаст ему денег. Но и с вполне трезвыми избирателями случаются казусы. Как минимум каждый пятый пытается засунуть два бюллетеня разом, а каждый десятый с огромным удивлением обнаруживает, что бюллетеня зачем-то дали два.

Через два часа после начала выборов меня, как самого юного члена комиссии, вместе с коллегой от «эсэров» отправляют принимать голосование на дому. Первоначально имеем список из 13 людей, подавших заявки. Участок маленький, все очень близко. Входим в подъезд, и я поражаюсь: неужели рядом со мной, в соседнем доме, люди живут в таких ужасных условиях? На ржавых трубах, грязных стенах, перекосившихся потовых ящиках остатки некогда ядерно-зеленой краски. Странный, незнакомый неприятный запах, не пропадающий и в квартире. Узкий коридор, старые выцветшие обои, на стенах вперемешку – иконы, советские плакаты, черно-белые фотографии и календарь с портретом местного единоросса-одномандатника. Нужно ли добавлять, что и прикованная к постели избирательница, и ее дочь с улыбкой ставят крестики напротив его фамилии?

В следующей квартире нам поначалу не рады. Стоя под дверью, слушаем спор на повышенных тонах: пускать или не пускать? Потом дверь неожиданно открывает Таня – моя подруга детства, с которой учились подряд в двух разных школах, а затем на разных факультетах одного университета. После серии радостных возгласов интересуюсь («так, для себя»), голосовала ли Таня. «Конечно! У нас флешмоб: мы всей группой голосуем за Жириновского!».

Квартира, где живут инвалид по зрению и его мать, перенесшая инсульт, находится на верхнем этаже в подъезде без лифта. Подъезд сверху донизу украшен мягкими игрушками и картинами, среди которых – репродукция «Моны Лизы». В квартире картины занимают все пространство стен. Интерьер дома очень бедный, но очень стильный. Встречает нас столь же стильный мужчина в темных очках. «Здесь есть коммунисты? Чего-то мне в последнее время красненькие нравятся!», – и моей коллеге приходится его рукой ставить галочки в бюллетенях.

Меня потрясают люди (а таких было немало), которые заставляют своих близких или социальных работников заботиться об их праве на голосование - заставляют идти в УИК, заполнять заявление, а потом, глядя на список кандидатов, недоуменно спрашивают: «Ну, и кто это? Ну, и за кого же тут голосовать?». Или еще лучше: «Ну, и кого вы мне посоветуете?». Не меньшего уважения заслуживает активная позиция тех, кто с трудом передвигается по квартире и нуждается в постоянной опеке, но при этом не жалеет сил, чтобы подарить свой голос «родному нашему Лужкову». Наверно, они свято верят, что без их голоса партии власти не удержать позиции, и только их участие в выборах спасет родного мэра. В одной квартире женщина за восемьдесят при виде членов УИК еле приподнялась с кровати и спросила: «А там есть Медведев, любовь моя?». Узнав, что выборы совсем не те, посетовала, но удовольствовалась Лужковым. Нередко за «отставших от жизни» родителей выбор делают опекающие их дети. «Мам, вот очки. За Скобинова голосуй. За Скобинова, я тебе говорю! Как «кто такой», на подъезде же плакат висит!». (Скобинов – это кандидат от ЕР в «синем» списке от нашего округа).

Не раз приходилось пресекать попытки избирателей пообсуждать с нами политику. Одна немолодая, но красивая и улыбчивая женщина, вызвавшая нас для своей матери, отправила бюллетени в переносную урну, а затем принялась рассуждать о том, как важно, чтобы мэром остался Лужков. Главный аргумент: «ведь могло быть еще хуже». Разговорившись, она не хочет отпускать нас, не угостив домашними пирожками. Яблочными. Очень вкусными. За чашкой чая узнаем, что при советской власти было гораздо хуже, а еще – что у хозяйки двое детей и трое внуков.

Социальный работник, энергичная женщина с короткой стрижкой, проводит нас к одной из своих подопечных. У нее замученный вид, по дороге жалуется: «На них подаешь заявления, а они и сами потом не помнят, что голосовать собирались, просто сил нет! Она бы вас одних на порог не пустила, поэтому я с вами иду». Социальный работник с короткой стрижкой также сообщает, что ее и всех ее коллег обязывают проголосовать до девяти часов утра и отчитаться начальству. «Раньше, было дело, даже следили, чтоб за кого надо голосовали, – рассказывает она. – В мягкой форме, правда – вроде как советовали».

Вторая половина дня проходит возле стационарных урн на участке. Мою монотонную работу – показывать людям, как нужно толкать листы, чтобы они не застревали («Прижмите к левому краю, пропускайте по одному, любой стороной») – разбавляют любопытные комментарии этих людей. Мужчина в вязаном шарфе торжественно объявляет всему участку, что «проголосовал за Жириновского – без него в Думе скучно, а так хоть посмеемся». Другой избиратель возмущается отсутствием штор у кабинок, а когда опускает бюллетень, видно, что крестик стоит напротив №3, «Единая Россия». Ну, зачем ему шторы? Многие приводят на выборы, как на праздник, детей. Тем почти всегда доверяется опускать бюллетени, а иногда и делать в них отметки. Под присмотром интеллигентного вида мужчины его дочь лет десяти с длинными косичками пропускает подряд два бюллетеня. Второй, синий, безнадежно недействителен: галочками отмечены все кандидаты. «Вы уверены?», – на всякий случай интересуюсь я. «Конечно, ведь голосовать не за кого»,– отвечает отец. Дочь улыбается: табло показало, что ее бюллетень стал пятисотым – «юбилейным».

К закрытию участка на одном табло чуть больше семисот, на другом – почти пятьсот бюллетеней. Опытный председатель комиссии вздыхает: мало. Операторы КОИБ быстро совершают все необходимые действия над аппаратами и через полчаса у нас уже есть протокол. Из 2000 бюллетеней, рассчитанных на 2422 избирателя, 666 (какая цифра!) признаны действительными. Трехзначных показателей достигли всего две партии – «ЕдРо» и КПРФ. «Патриоты» получили всего 13 голосов. Разрыв между «Яблоком», «справедливороссами» и ЛДПР малозначителен – все три укрепились в районе полусотни. Но это всего лишь статистика всего лишь по одному из 3270 столичных участков.

Вера Кичанова

12.10.2009