[346x336]
В колонках играет - StoaНастроение сейчас - Все такое же...Рассказ, написанный Смертью.
Смерть тоже умеет слагать сказки...
Она слегка улыбнулась,
довольная шуткой,
проделанной над маленькой девочкой...
Девушка, склонившаяся над тетрадями, подняла голову:
– Прости, что?
Мать раздраженно посмотрела на нее и сказала:
–Чем ты меня слушаешь?
–Если надо – ушами, а вообще-то ты мне мешаешь. Я задачу решаю.
–Да ладно, послушай, какой ужас! У нас одну преподавательницу в реанимацию увезли. Молодая такая. Недавно у нас работает. Отек легких – осложнение после гриппа. Ты, кстати, витамины выпей.
–Какой хороший сегодня день. – Хмуро заметила девица.
–Да ну тебя, готка! – бросила мать и вышла из комнаты.
Девица доделала задание и удовлетворенно захлопнула книгу. Теперь нужно было приступать к физике. Но особого рвения к знаниям она в себе не отметила и потому решила поужинать.
Впрочем, после трапезы делать полсотни задач тоже не особо захотелось.
Был вечер – любимое время суток девушки. За окном сгущался мрак. Забравшись с ногами на кресло, девушка сидела, грея вечно холодные пальцы рук о кружку с чаем.
«Холодные пальцы, рыжеватые волосы, зеленые глаза... признак ведьмы». Девушка повернула голову и посмотрелась в зеркало. «Точно ведьма!» – хмыкнула она про себя.
Дальше ее мысли потекли по творческому руслу – был неокончен цикл рассказов. Но вытягивать, выжимать что-то из себя девица не хотела. Она решила отпустить мысль в свободный полет. Взяла ручку и тетрадь...
За окном лежал Город. Он зорко поблескивал электрически освещенными окнами, следя, чтобы все было одинаковым. Серым о обычным. Он горбился, щетинясь жилыми двенадцатиэтажками, обросший взлохмаченными проводами, и злобно хихикал скользившими на гололеде шинами.
Был последний месяц зимы. Ветер прицельно кидался под ноги редким прохожим, сбивая их с ног. Если же никого по близости не оказывалось, он, тихонько подвывая от удовольствия, закидывал пригоршнями снега двери подъездов. А снега было много. Мела метель.
Это продолжалось вторую неделю. Таков был мир за окном седьмой городской больницы.
Девушка отошла от окна, поспешно потушив сигарету. Курить ей категорически запрещалось, но у нее было на сей счет свое мнение. Она посмотрела на зажигалку, стиснутую в слабых белых пальцах, и сунула мелко подрагивающие руки в карманы халата.
В дальнем конце коридора послышались шаги. Пациентка забралась под клетчатое грязно-синего цвета больничное одеяло и стала смотреть в потолок. В голове скреблись назойливые мысли, а в правом боку что-то несильно беспрестанно покалывало.
Взгляд Анны рассеянно бродил по стенам и потолку, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Голые больничные стены малоприятного, болезненно-желтоватого цвета, абсолютно не сочетавшиеся с ними серо-голубые занавеси, да крашенная белой масляной краской мебель – вот и весь уют палаты. Ко всей прочей тоске примешивался запах какого-то проспиртованного линолеума и сыроватого постельного белья.
Шаги звучали все ближе. Анна повернула голову и стала смотреть в окно. Напротив него, на ветке, сидел большой ворон и задумчиво разглядывал часы, лежавшие на тумбочке.
Шаги замерли напротив двери Анны...
«Нет, только не Влад!» – пронеслось в голове девушки.
Он вошел, улыбаясь и держа перед собой букет фиалок. ( И где только взял?!) Сел на стул, рядом с изголовьем. Темно-карие глаза его ласково прищурились. Улыбаться он не умел и лишь прикрывал черными ресницами глаза, как довольный кот. На темно-каштановых волосах его посверкивали капли, оставшиеся от снежинок...
Анна через силу улыбнулась и принялась усердно разглядывать букет. Влад терпеливо ждал, когда ей наскучит считать лепесточки. Пять минут они провели молча. Потом Влад не вытерпел и, приподняв ее голову за подбородок, тихо спросил:
– Ты чего? Ведь тебя выписывают скоро. Отек легких спадает, температуры уже нет. Отлежишься несколько дней, и поедем домой.
У Ани вдруг задрожали губы и руки. Девушка больше не могла сдерживаться, букетик выпал у нее из рук. Цветы рассыпались по полу. Самые крупные фиалки откатились к двери...
Анна несколько секунд смотрела на дорожку из цветов, а затем зарыдала. Плечи ее беспомощно сотрясались, из горла вырывались приглушенные завывания, а по тонким запястьям стекали мутноватые капли туши и слез.
– Малыш, да ты что? Тебе надоела эта больница? Комната не слишком симпатичная, но лучше просто не было!
... Анка, прекрати! – шутливо прикрикнул он, наконец. Не помогло.
– Ань, ну скажи, что не так? Ну, успокойся! Врач мне сказал...
– Что?!! Что он тебе сказал?!! – истерично всхлипнула девушка.
– Ну... – опешил от такой реакции Влад. – Он сказал, что недолго тебе осталось торчать в этой комнатушке...
Анна откинулась на подушки и внезапно прекратила истерику.
Теперь она молча глядела в потолок и не стирала растекшуюся тушь. Наконец она произнесла:
– «Недолго осталось торчать» означает «недолго осталось жить».
Влад изумленно замер. Этого не могло быть. Его Анечка, его свет, смысл его жизни... нет. Все ложь! Это недоразумение, ошибка. Да, точно, врачебная ошибка! Такое бывает, часто. Сколько историй он слышал о халатном отношении врачей к своей работе.
– Это точно ошибка. – Наконец выдохнул он.
– Нет. Все уже проверено. И срок назначен.
– Что?
– Несколько дней.
– Нет!
– Да. – Тихо сказала Анна и отвернулась. Она думала об одиночестве...
«Как здорово было бы, если бы не было Влада. Я умирала бы спокойно, никого не тревожа... Какая замечательная вещь – одиночество. Бедный Влад. Он ведь не покинет меня до последнего вздоха. Ведь точно будет сидеть у смертного ложа, и ловить каждое мое слово... Если я смогу говорить, конечно... Сколько мне еще осталось жить без раздирающей боли? 48? 72 часа?»
Ее взгляд случайно упал на маленький календарь, висевший на стене. 24 февраля. 5 дней до весны.
– Пять дней до весны... – проговорила она еле слышно. – Пять дней до новой жизни...
Готесса откинулась на спинку кресла и сладко потянулась. Она оглядела результат своих трудов – 6 страниц написанных на едином дыхании. Они почти не требовали доработок.
Девушка не чувствовала усталости, она открыла первую страницу своей рукописи и написала заглавие:
«История №2. Пять дней до весны».
Вздохнула и снова взялась за перо...
Обезболивающее вновь стало ослабевать. Тело девушки свело страшной судорогой, сопровождавшейся невыносимой болью. На лбу и шее выступили крупные капельки пота. Анна застонала, кричать она уже не могла. Весь правый бок, казалось, был утыкан ножами и, время от времени, кто-то ужасно жестокий начинал дергать эти клинки из стороны в сторону... Боль добралась и до печени. Новая судорога. Укол внутривенно.
Наркотик подействовал, глаза Анны полуприкрылись ресницами. Они, казалось, глядели в необозримые высоты, не доступные простым людям... что-то отрешенное появилось в ее глазах.
Она замерла. Несколько волос пристало к ее влажному лбу. Мерно отсчитывал удары сердца кардиограф.
Влад, видевший все это в окно для наблюдения, чуть расслабился и перестал судорожно сжимать подоконник. Его, естественно, не пустили в реанимационную, все, что ему оставалось: следить за действиями врачей.
Затишье длилось полчаса. Было примерно 23:45, когда тело несчастной свело новой судорогой. Пульс сбился. Медсестра кинулась со шприцом к девушке, но та, собрав последние силы, тихо проговорила:
– Скажите ему, что это его весна.
Это последнее усилие сожгло в ней остатки жизни. Она обмякла. Кардиограф издал пронзительную трель, выстрелившую Владу в висок.
Врач задумчиво-устало сказал:
– Зафиксируйте время смерти.
И вышел.
Влад повернул побелевшее лицо и молча смотрел на врача. А тот сказал:
– Ее последние слова были: «Скажите ему, что это его весна».
Это было в 23:56. До весны оставалось четыре минуты...
– Выключи за собой свет на кухне.
– Угу. Ты где так долго была?
– Ходила перезаключать договор по электрификации.
– Далеко? – спросила девица скорее из желания что-нибудь спросить, чем из любопытства.
– За витаминным заводом. Это оказалось дальше, чем я думала. – Сказала мать и вышла из комнаты.
Девушка же стала просматривать только что купленный сборник задач, думая о том какой странный день ей выдался. Дважды, выходя на улицу, она знала, кого встретит. Просто знала и все. Будто подглядела карты его величества Случая...
Ее размышления прервал голос матери:
– А ты знаешь, ведь та преподавательница умерла...
Девушка судорожно сглотнула и спросила:
– Когда?
– Вчера вечером.
Взгляд готессы метнулся к тетради с написанным рассказом...
«Господи, что это?!», «Быть не может...», «Чья это дьявольская шутка?», «Ведь это же не я...». В голове толклись мысли, а затем они все рухнули в черную бездну, мгновенно образовавшуюся в груди... Девушка выдавила из себя:
– От отека легких? У нас такое лечить не умеют?
– Нет. Там было стечение обстоятельств. У нее почки отказали, потом печень, да и сердце кое-как ходило... И вообще она худая была.
Девица рухнула на стул и схватилась за голову. Последнее что она услышала и поняла, было:
– Не дожила чуть-чуть до весеннего равноденствия...
Когда-то это был первый день весны... как-то отрешенно подумалось девушке...