Дождь лукаво барабанил по крыше – уже третий день подряд. Мокрые улицы , дома – из помещений выходить народ не спешил. Тёмная столовая с узенькими окошками, напоминающими тюремное бойницы, была переполнена, но я туда заглядывать не собирался. Мой спутник в накинутом наспех плаще хмуро жался под узенькую каёмку крыши, но даже она не могла укрыть его от капель дождя – они скакали по гладкой поверхности плаща и скатывались под ноги. Нахохлившись, всем своим видом показывая неудовольствие внезапной поездкой, спутник раздражённо переступил с ноги на ногу.
Я постарался, что бы моя ироничная улыбка не стала заметной случайному попутчику, но весёлое настроение отступать не собиралось. Поезд прибывал минут через десять, а дождь переставать не хотел, тучи собирались лишь ещё более плотным кольцом над городом, и вырваться из этой осенней хмурости не представлялось возможным. На перроне, чуть поодаль нас, стояли остальные пассажиры, но толпа сейчас действовала на меня удручающе. Раздумья, осаждающие меня несколько минут назад, отступили. Всё сознание наполнила детская непосредственность и безмятежность – сейчас я пошёл бы даже за Охранной Стражей, скажи они мне мало-мальски приемлемый повод. Остужало меня только напряжение попутчика, серыми волнами исходившее от его тёмной фигуры, жавшейся к мокрой стене.
Я достал сигарету и закурил. Дым в разряженной атмосфере рассеялся и был почти незаметен.
Спутник зашевелился, раздраженно что-то пробормотав – вдали загромыхал поезд. Растерянно задёргались будущие попутчики, неохотно – не под курортный купол поезд идёт всё-таки. Несколько Охранных Стражей – в штатском, но всё равно легко узнаваемых – подтолкнули к краю нищих – выгоняют, значит, из-под купола. Мне стало смешно – мы же тоже туда едем, как нищие какие, оборванцы! Как безхозники подбитые, без работы да без связей!
Поезд подъехал к перрону с шумом распахнул двери – от него смердело и шел вонючий газ, но приходилось терпеть. К дверям медленно и неторопливо поползли люди – с каменными лицами, иногда даже с наигранно-весёлыми, всем своим видом показывая, что идут по доброй воле... Глупцы! Тут рыдать надо и головой о землю биться, разжалобить что бы тех сволочей из Стражи, а не независимость свою выставлять.
Мой сосед зарычал от досады – наш вагон пролетел мимо нас, а перед нами остановился вагон третьего класса. Тут всего было три вагона, зато довольно длинных. Мы почесали по узкой полоске каменного перрона, и я с любопытством осматривал пассажиров. Вот сколько лет уже езжу, а от этого любопытства не избавился до сих пор – каждый раз людей несчастных этих разглядываю. Они все тут были словно серой краской заляпаны, в отрепье наряжены и со следами ран да страшных болезней на лице и руках, а по возрасту совсем разные - и старики, и дети, только что младенцы редко попадались, с матерями если – у нас детские болезни, те, из-за которых выгоняют, лет с четырёх только могут детей косить. Из всей толпы выделялись только Стражи - морды жирные и сытые, да одежды поновее, ну и мы тоже выделялись, только и не старался я с толпой нищих этих слиться, мне наоборот надо было уважение вселять, и страх лёгкий тоже не помешало бы...
Мимо проскочил парнишка - вроде как и одет получше, и на вид здоров. Я с интересом и жалостью проследил за ним, и с облегчением увидел, как он вильнул в каменное здание вокзала. У меня бывало такое – вот на этих несчастных гляжу, тех, что в поезд лезут, и жалость испытываю дежурную, и можно сказать, профессиональную, а мальчишку сытого я жалею искренне, хоть и нет на то повода. Наверное, потому у меня работа такая – действовать по моей специальности по наитию надо, а не с сердцем холодным, или наоборот, к каждому жалостью проникаться, так ведь никаких нервов не хватит.
Мы подошли к первому классу изрядно забрызганные грязью, провоняв этим дымом. Поезд продолжал терпеливо пыхтеть, тут никому торопиться не надо было, выезжать из хорошей жизни никому не хотелось. Кондукторша (даже тут билеты спрашивали!) мило улыбнулась нам и я с удивлением узнал в ней проводницу. Обычно кондукторы из под купола выезжать не хотели, проводники только полный рейс совершали, но их и из поезда выпускать не хотели, что б не убежали.
Она приветливо кивнула мне – мы с ней хорошими друзьями были, она-то из поезда второй год не выходила и поболтать хотелось, а пассажиры разговаривать не могли от горя нормально.
- Опять на дело, а, Вэнси? – спросила она.
- Да как же... Бизнес не дремлет, знаешь ли. Кушать хочется всем.
- Ну-ну... А попутчик у тебя новый, так ведь?
Я кивнул и прошел в вагон. Он даром что первый класс – сиденья только что тканью обтянуты, да почище, чем в остальных вагонах. Только всё равно, лучше одну пятку переплатить, да лишь бы с чумными да чахоточными вместе не ездить. Всех больных в третий класс сваливают, и после этого у них шансов совсем выкарабкаться нет – там сразу всех болезней нахватаешься вместо одной. Во второй класс сваливали нищее отрепья, что б они не заразились, там у них даже скамьи деревянные стоят, не то, что у чахоточных, а тут, где я да сотрудник мой примостился, обычно по работе едут, и родственников проведать, тех, что за поле выгнали.
Поезд взвыл и поехал вперёд.
Колёса стучали дико и непривычно, такие старые поезда давно вышли из употребления, но прошлый поезд, видимо, сломался.
- Мразь... Весь наш город – мразь... – пробормотал мой сообщник.
Ясно. С новичками бывает такое – вырастут в роскоши, а как нужда прижмёт – бежит работать. А как прибежит, так нервы и сдают – на такое смотреть.
- Зря ты так... Под полем места на всех не хватит, а если больных и заразных оставлять, так весь город болезнь скосит... Вот приедешь туда, за поле, поглядишь, как там, и успокоишься – у них же там никаких законов нет вообще. Ну, кроме криминальных. Многим нравиться.
- Многим! Но за что нищие страдают, они же не виноваты, что обанкротились! Да и больные не по своей вине заболели!
Конечно, ты же сам такой два дня назад был. И к нам пришел – от большой нужды. А боялся ведь как – заразиться боялся – раз, на бандитов нарваться – два... А сыворотку с каким омерзеньем пил!
- Хватит! Никто им не мешает работу найти... не мешал... Да ты посчитай, сколько среди нищих вечером трезвых, а?
Спутник мой замолчал обиженно.
Прав он, конечно. Только думать, что те, что за полем защитным, сами виноваты в том, что там оказались, спокойнее. А если за справедливость бороться, то никаких нервов не хватит.
Поезд громыхал, трясся и с каждой секундой наполнялся всё более отвратительной вонью. От нечего делать, я стал разглядывать попутчиков. Тут нормального вида все ехали, конечно. Вон аристократка с малышом у груди сидит, спокойная вроде как, только спокойствие каменное. Может мужа проехать едет? Или мать... А вон старушка сидит, молится непрерывно, но одета чиста и хорошо. Странно, верующих мало у нас осталось. Больше видно не было никого – у скамеек спинки высокие, только соседи сбоку и видны.
От скуки или от вони, а может от тряски и от рёва, но вскоре я задремал.