Когда-нибудь расскажу, как шли навстречу друг другу двое слепых. Они встретились в пустыне. Шли вместе. И разошлись. Палило ночное солнце. Шуршали ящерицы. Каждый думал: «Не я упустил, нет, не мог я его упустить, это он бросил меня, одинокого и беспомощного, он обманывал, играя, он, зрячий, он видел, как я клонюсь, спотыкаюсь — следит — он, он! — следит, ловит, ловит душу мою, ведь это вода и пища, человечья душа в пустыне — вода и пища! Уйти от него, уйти!..»
Палило ночное солнце. Изредка попадались им тени путников, ещё живыми себя считавших, обнимали шуршащими голосами, обещали, прощались… Чудился голос каждому — тот, во тьме зазвучавший светом, кипение листьев они в нём услышали, когда руки сомкнулись — это пел запах солнца…
Что сотворить могут двое слепых?
Одиночество, ещё одно одиночество.
Расскажу, долго буду рассказывать, как брели они, не угадывая, что давно стали тенями, одной общей тенью, бесконечно буду рассказывать, ты не слушай…

В этой вечнозелёной жизни,
сказал мне седой Садовник,
Нельзя ничему научиться, кроме учёбы,
Не нужной ни для чего, кроме учёбы,
А ты думаешь о плодах, что ж бери;

Ты возьмёшь только то, что возьмёшь,
И оставишь то, что оставишь.
Ты живёшь только так, как живёшь,
И с собой не слукавишь.

В этой вечнозелёной смерти, сказал Садовник,
Нет никакого смысла, кроме поиска смысла,
Который нельзя найти,
Это не кошелёк с деньгами, они истратятся,
Не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп,
Не учебник с вырванными страницами.

Смысл нигде не находится,
Смысл рождается, дышит,
Цветёт
И уходит с тобою вместе - иди,
И возьмёшь, что оставишь.

Ты возьмёшь только то, что поймёшь,
А поймёшь только то, что исправишь.
Ты оставишь всё, что возьмёшь,
И возьмешь, что оставишь.