Это цитата сообщения -Kaunotar- Оригинальное сообщение

Фанфик, самонадеянный, но прикольный. Часть 38

[400x517]
Настроение сейчас - чёрная романтика

Наш самолёт коснулся взлётной полосы, в час, когда солнце уже практически село за горизонт...
Мне не хотелось думать о том, что происходит сейчас в душе Тома Каулитца. Он, с его железобетонным самомнением, с постоянным стремлением доказать всем, да и самому себе, что он лучший, тихо мучился. Белого котёнка без имени, которого он хотел подарить Аньке, он оставил Шеферу.
- Ты не забывай о нём, ладно? Я приеду – заберу. Я к нему привязался.
У Тома изменился даже голос: говорил он мало и неохотно, всё больше молчал. А у меня не было желания его тормошить. В самолёте он спал, нахмурившись. По прилёту закрылся в номере.

Естественно, в один номер нас с Биллом не поселили – кто бы сомневался. Наши апартаменты находились даже не на одном этаже, однако ключ от моего номера Билл засунул в дальний карман своего чемодана прямо на глазах изумлённого администратора. Том устало наблюдал за братом. Положив на ресепшн паспорт, он сказал:
- Никаких звонков, никаких горничных, ничего. Всё, что мне нужно, я в состоянии сделать сам, - молодая девочка-администратор покраснела и вжала голову в плечи. Саки, который слонялся у входа, тихо рассмеялся. Том посмотрел на него уничтожающим взглядом. – Не вижу ничего смешного, умник. Тебе платят деньги за то, что ты делаешь своё дело молча.
Не дожидаясь нас, он забрал ключ и пошёл к лифту...
Поднявшись на этаж, мы наткнулись на запертую дверь и табличку «Не беспокоить».
- Бедняга... – усмехнулся Билл. – Ничего, скоро перебесится.
Да нет, Билл. Они с Аней слишком глубоко запустили когти друг в друга, чтобы освободиться без боли.
- Думаешь? - Я посмотрела на него, прищурившись. Он склонил голову на бок.
- Неа, не думаю. Я свою думалку в Германии оставил, - это было сказано с такой немальчишеской серьёзностью, что мне подумалось о том, не забыл ли Билл ещё чего в родном Магдебурге. Будто уловив мысль, он улыбнулся. – Не переживай, все остальное при мне.
Лёгкость в его голосе меня успокоила. Обняв его за пояс, я наблюдала за тем, как он пытается открыть дверь, тихонечко матерясь по-немецки.
Его профиль нежно белел в полумраке коридора, заставляя моё сердце стучать где-то в горле, переполняясь нежностью.
- Билл... - тихонько позвала я. Повернув лицо, он явно не ожидал от меня поцелуя.
Его губы были такими тёплыми...

Впрочем, этот сказочный перелёт из зимы в лето был сам по себе маленьким и нежным волшебством: на улице пахло мокрым асфальтом и недавним дождём, воздух ласкал истосковавшееся по теплу тело, забираясь под любую одежду. Вещей у нас был необходимый минимум, поэтому дышалось непривычно легко. Из охраны с нами полетел только Саки, с которого Билл взял клятвенное обещание не таскаться за нами на пляж. Ноутбук мой тоже остался в Магдебурге, потому что мне действительно не хотелось видеть в нём молчаливое напоминание о работе, которой у меня накопилось предостаточно. В итоге у нас был один чемодан на троих, да и приехали мы всего-то на неделю.
Неделя без суеты...
А для Тома это была неделя без Анны.

***
Каулитц-старший лёг на постель поверх покрывала. Поднеся пальцы к губам, он смотрел в потолок, который становился всё загадочней, всё ослепительней в стремительно сгущавшихся южных сумерках. Чуть слышен был шум прибоя, который изо всех сил пытался убаюкать его...
Ему казалось, что его собственное тело его прокляло.
Он курил одну от одной, не замечая ни сигаретной горечи, ни того, что сизый дым, кружащийся по комнате, уже почти заменил собой воздух. Ему хотелось разбавить боль алкоголем, поэтому периодически он прикладывался к стоящей на тумбочке около кровати бутылке виски.
Да вот только опьянение с мягкими крыльями успокоительного забвения всё не приходило.
Выйдя на балкон, он слышал, как брат и его девушка собирались на пляж.
Ну конечно.
Вечер, романтика, тёплая вода...
Это так свойственно Биллу...
- Scheiss drauf!
При всём своём пофигизме, Том тысячу раз пожалел, что он здесь один.
Он вспоминал её светлую кожу...
Её пахнущие лёгкой свежестью волосы...
Пугающую и манящую одновременно зелень её глаз...
- Неужели ты вклеился по-настоящему, Том Каулитц? – тихонько спросил он сам себя и поразился звучанию собственного имени, собственного голоса. Перебирая в памяти моменты прошедших дней, он ловил себя на том, что меньше всего в этих воспоминаниях было секса. Были прикосновения её тёплых рук, лёгкий шёпот, иногда срывавшийся с её мягких губ, которые цепляли его больше, чем самый горячий взгляд Анны-Катрин...
Анна-Катрин.
Трина...
Она звонила ему так часто, что он перестал включать мобильный телефон.
- Я знаю, что ты сейчас один, малыш. Что твоя блондинка бросила тебя, что она никогда не заговорит с тобой... Хочешь, приеду? Ты же знаешь, как я могу утешить...
- Halt die Fotze! – у него не хватало злости спорить с ней, хотя внутри бушевал целый пожар неудовлетворённых желаний и непонятных ему самому чувств, - Schickse!
Отбросив ставший бесполезным и ненавистным аппарат в сторону, Том был готов рычать от бессилия. Ему было больно, грустно, отчаянно...
Он привязался.
Это было напрасно.
Том представил себе, как она сейчас точно так же лежит на своей узкой кровати, глядя в потолок, и думает о нём. Всё внутри отозвалось мучительной болью непонимания.
Зачем она так с ним?
За что?
Спортивный интерес?
Ему не хотелось верить в это. Потому что он сам очень часто действовал из этого пресловутого интереса, не задумываясь о том, сколько девчонок лежали вот так, запрокинув голову вверх с единственной мыслью: «За что?», сколько из них просто плакали в подушку, сколько ударились во все тяжкие... А наверняка были такие, которые просто полоснули бритвой по вене.
Думал ли он об этом раньше?
Нет.
Сейчас ему самому хотелось не быть, чтобы не мучиться от угрызений совести, он нытья несытого либидо, от тоски по ней, которую он не решался всерьёз назвать любовью...
- Ты попал, Том Каулитц, - тихо и печально констатировал он, сменяя окурок на очередную безвкусную сигарету. За стеной воцарилась тишина – и это его угнетало. Впервые в жизни он был готов радоваться и жить счастьем брата...
Спустившись вниз, он нервным жестом пресёк попытку администратора заговорить с ним. Перебросив полотенце через плечо, он вышел из стеклянных дверей отеля и зашагал к закрытому пляжу.
Компашка мальчишек сидела на плетёных креслах из ротанга, увлеченно наблюдая за пареньком лет шестнадцати, который неумело водил рукой по струнам, то щипая их, то дёргая.
Сердце Тома ёкнуло.
- Парень, это же инструмент, йопт...
Рослый мулат недоверчиво посмотрел на него.
- И что? – нервно ударив по струнам, он отшвырнул гитару прочь. Том проводил её взглядом.
А потом вмазал от души парню, который так распорядился сокровищем.
Бросив на песок смятую купюру, Том Каулитц поднял гитару. Его плечи дрожали мелкой дрожью – смесь возбуждении и отчаяния.
- Я возьму её себе. У тебя всё равно руки из попы выросли, парень.
Спасённая, она была незнакомой и родной одновременно. Гитара – это всё, что он знал, это всё, что он любил столько, сколько самого себя помнил…
- Единственная женщина, которая меня понимает… - сухо шевельнул он губами, обнимая привычный изгиб, так напомнивший упругую талию далёкой любимой.

***

Тёмная теплота воды и нежные руки Билла…Кажется, рай на земле всё-таки есть.
Кто мы такие перед лицом древнего океана, глубину которого мне не понять всем размахом моей безумной фантазии? Всего лишь две печинки, трущиеся друг о друга в неведомом притяжении…
Волны легонько накатывали одна за другой, кругом плавали светящиеся в темноте медузы, заставляя потерять себя, потерять берег и с головой уйти в манящую и пугающую круговерть бесконечного тёмного омута, в котором мы так беспечно обнимали друг друга…
Мокрые волосы Билла лежали по плечам, его глаза были задумчивы как никогда. Отдалённость от серой повседневности делала его расслабленным и мягким, а я решила позволить ему быть максимально эгоистичным всё это время – ради него.
Ради нас.
Но сейчас, перед лицом стихии, я просто держала его за пояс, боясь отступить на шаг…
Боясь потерять его…
Завтра, под палящим солнцем, когда пляж будет усеян людьми, всё будет иначе.
Но сейчас…
Его слегка подрагивающее от прикосновений бриза тело, заставляющее меня тонуть в неге самых нежных мыслей о нём, его солёные губы, которые, казалось, могли защитить меня от любого страха, от любой беды…
Его пальцы…
Его локти…
Его глаза…
Губы..
Глаза…
Наш поцелуй слился с грустным гитарным мотивом. Обернувшись, мы увидели Тома, который присел на серый валун и просто наигрывал на гитаре.
Билл неподражаемо улыбнулся.
- Всё будет хорошо. Я тебе обещаю…
Серёжка в его языке – как гладкий морской камешек…
Я тонула… В море и в море его нежности…
Том играл и играл свою новую мелодию, захлёбываясь солёным порывом светлой, совсем не свойственной ему грусти…
(С) Рита Диен, она же Соната_Арктика, январь, 2008