В последнее время я пишу очень редко. Разрозненные обрывки черновиков, смятые листки, исписанные торопливым почерком, быстро теряются. Постылая рутина отнимает всякое желание записывать свои фантазии на бумагу - современная жизнь калёной сталью способна убить, вытравить из души даже слабые намёки на литературность. Но иногда сценки, которые видишь будто вживую, слишком сильно врезаются в память, чтобы сразу забыть о них. Тогда, напротив, единственный способ забыть - это записать.
     Этот отрывок приснился мне вчера, в контексте уже знакомых персонажей. Предыстория, кажется, такова: Велсерин и Фальтико, офицеры гвардии Семистера, отправляются в Аль-Сулейд, чтобы убить правителя и прекратить новую начавшуюся войну. Едва прибыв, они видят, как казнят их собратьев - разоблаченных шпионов Крыльев Эсфидель вешают прямо на городской стене. Товарищи остаются вдвоём, без поддержки, в городе, полном врагов, но не бросают свое задание. Ночью, пытаясь укрыться где-нибудь, они сталкиваются с двумя стражниками, убивают их, забирают плащи, тела сбрасывают в какой-то подвал или погреб. Плащ Фальтико у горла перепачкан кровью, а потому - никудышная маскировка даже в это время суток. Они торопятся затеряться в ночных улочках...

      * * *
     Велсерин двигался вперёд так быстро, что казалось, подошвы его потрёпанных сапог едва касались земли. Лишь пару раз чиркнул о стены кончик ножен семистерской сабли, когда на извилистой узкой улочке приходилось делать резкий поворот. Фальтико, путаясь в своём слишком длинном плаще, торопился следом, стараясь не терять товарища из виду.
     - К северо-западу от ворот должен быть заброшенный дом, - совсем не сбив дыхание, отрывисто бросил Велсерин. - Там мы смогли бы укрыться до рассвета. Оставаться снаружи, когда город патрулирует ночная стража, небезопасно.
     Фальтико только загнанно кивнул, на ходу поправляя забрызганный кровью воротник плаща. Если кто-нибудь наткнётся на них сейчас, убедительного объяснения измыслить не получится. При свете дня возможностей выкрутиться станет ещё меньше. Поёжившись, Фальтико неуверенно отогнал мрачные мысли, надеясь, что его более опытный спутник наверняка продумал варианты на ход вперёд.
     Юноша как раз собирался поделиться с Велсерином своими опасениями, когда откуда-то сверху раздался стон. Это был жалобный, полный боли голос изломанной души, последний сдавленный протест в лицо наседающей смерти; он больше напомнил Фальтико громкий вздох, и прозвучал на фоне дремотной ночи невыразимо жутко. Казалось, сам окружающий воздух вздрогнул в страхе, а тени расползлись по щелям, вжавшись в стены.
     - Что это было, во имя милосердия Эсфидель? - глаза Фальтико заблестели суеверным ужасом.
     Даже стальная уверенность Велсерина мгновенно испарилась, и на его суровом плохо выбритом лице по-детски растерянно зашевелились губы, бормоча неслышные слова.
     - Ещё один заброшенный дом, - указал юноша на тёмный каменный череп здания с мёртвыми глазницами пустеющих окон. - Звук был с крыши.

     * * *
     К деревянному скату за руки и за ноги было крепко приковано тело, которое когда-то могло принадлежать красивой девушке. Пытки неизвестного мучителя изувечили привычные человеческие очертания до неузнаваемости. Спутанные чёрные волосы склеились от запёкшейся крови и облепили то, что осталось от лица. Нижняя челюсть была раздроблена: рваные разбухшие лоскутья кожи висели на ниточках плоти. Пальцы, методично расплющенные, словно под ударами тяжёлого молота, выглядели ещё более ужасно - они походили на едва удерживаемое вместе крошево из осколков костей вперемешку с бесформенной кровавой массой. Тело, облечённое в обрывки грязных лохмотьев, представляло собой одну сплошную рану, которой несколько раз давали зажить, чтобы позже растерзать снова.
     Потрясённый увиденным, Велсерин чуть не соскользнул с крыши. Колени его затряслись. Фальтико же, наполовину высунувшись из люка в крыше, бессознательно укусил свой кулак, не заметив, как пошла кровь. Представшая их глазам картина выглядела слишком кошмарной для плода человеческих рук.
     - Удивительно, в ней ещё теплилась жизнь минуту назад, - дрожащим голосом вымолвил Велсерин, не в силах справиться с собой. - Не представляю, кто мог сотворить такое.
     - Почему она прикована здесь? - потерянным, чужим голосом проговорил Фальтико.
     Его спутник медленно осмотрелся, изучая окружающие дома. Пару раз его взгляд снова соскальзывал вниз, на искалеченное тело, и требовалось усилие, чтобы отвести его. В уголках глаз Велсерина появились слёзы.
     - Предупреждение? Угроза? А может, кровная месть. Ещё одно подтверждение нечеловеческой жестокости аль-сулейдцев. Для нас, и для неё подавно, уже не имеет значения.
     - Странно... Что-то не так с её лицом, - будто не расслышав спутника, пробормотал Фальтико наполовину безразличным тоном. Его чувства словно оцепенели.
     Велсерин постепенно отходил от первоначального шока. Истеричные искорки вспыхивали в его зрачках, выделяясь на бледном лице, как молнии на небе в грозу.
     - Правда? - неуместный смешок скривил его губы в полуулыбке. - Что-то не так? Я смотрю, эта кровавая каша уже не очень-то подходит под определение лица.
     - Взгляни сам, - Фальтико протянул ему факел, и Велсерин неохотно приблизился, склоняясь над телом. Его выражение сменилось ещё внезапнее, чем вспыхивает хворостинка, брошенная в огонь.
     - Она не человек! Отродье ночи в человеческом обличье!
     Оба резко отпрянули, один - от ужаса, другой - от неожиданности. Фальтико слишком медленно соображал, чтобы сразу испугаться.
     - Её зубы! Она вампир! - пояснил Велсерин. - Ни один человек не смог бы так долго цепляться за жизнь. Подумать только, она может быть до сих пор жива, и слышит каждое наше слово!
     - Кем бы она ни была, но боль чувствует так же, как и мы. Иначе зачем понадобились эти чудовищные пытки? И затем, вдоволь насытив свою жестокость, мучители приковали её здесь, чтобы рассвет закончил дело.
     Велсерин не отвечал. Вновь обретя прежнее хладнокровие, он погрузился в тяжёлые раздумья. Фальтико показалось, вампирша открыла один глаз и следит за ними, но опустив факел, юноша убедился, что она остаётся неподвижной.
     - Я слишком ненавижу аль-сулейдцев, чтобы бросить её здесь, - наконец произнёс Велсерин, играя желваками. - В этом городе мы среди врагов, наши союзники перебиты. Надеюсь, у неё есть такой же сильный повод ненавидеть. Никогда не забывай золотое правило жизни: враг твоего врага - твой друг!
     Каждое слово было отчеканено с холодной решимостью, и юноша даже не попытался спорить. Древние как мир страхи перед вампирами, отвращение и ненависть, какие питает всякая жертва к хищнику, уступили место человеческому состраданию. Слишком похожа была опасная тварь на несчастное, уязвимое и хрупкое создание одной с ними крови, которое нуждается в помощи. Фальтико кивнул и молча стал проверять на прочность кандалы.
     - Ничего не выйдет, - покачал головой Велсерин. - Цепи надёжно закреплены вокруг балки, и даже если провозиться с ними до рассвета, мы не освободим даже одну руку. Над ними работал мастер своего дела. Осторожнее, они покрыты серебром и разъедают ей кожу.
     - Тогда мы укроем её от солнца плащом, - запротестовал юноша. - А на следующую ночь попытаемся снова.
     - Бесполезно. Те, кто оставил её умирать, наверняка придут проверить свою работу этим же утром.
     - Ты ведь знал это заранее! Зачем подыскивать оправдания своей совести? Нет, ты можешь её спасти, я знаю, есть способ... Говори же!
     Велсерин поморщился и вздрогнул, опасаясь встретиться взглядом со спутником.
     - Цепи толстые, их не разбить и топором. Не говоря уже о том, что от топора слишком много шума, и его ещё надо где-то найти. Придётся переруби ть ей конечности, другого выхода нет. Если то, что я слышал о вампирах, правда, она в состоянии отрастить новые. Если нет, что ж - она сентиментально умрёт у тебя на руках, вместо того, чтобы сгореть заживо под лучами солнца. Ты хотел знать способ, я его раскрыл. Решай сам, как распорядиться возможностью. Добавлю только, мы оба дураки, и лезем не в своё дело.
     Фальтико неуверенно вынул из ножен саблю. Перед глазами у него всё плыло. Сколько раз он играючи наносил раны соперникам в поединках на саблях - тут - острым кончиком вскользь по рёбрам; там - короткий разрез на предплечье, рассечённая бровь или подбородок. Несмертельные, но ощутимые раны служили достаточным удовлетворением обид и дешёвого самолюбия. Немного пролитой крови на жертвенный алтарь репутации хорошего фехтовальщика. Всё это разительно отличалось от того, что предстояло сделать теперь. Работа мясника. Фальтико никогда не был на войне и не видел, как отнимают ногу или руку - лишь жалкий вид ветеранов-инвалидов и собственное воображение могли рассказать ему об этом кровавом деле, и воображение всегда рисовало самые тошнотворные подробности.
     - Я не смогу, - плаксивым, мальчишеским тоном признал он, опуская саблю. Больше всего ему хотелось спрятаться от старшего товарища, чтобы скрыть свои слабость и стыд. Но язык шевелился сам. - Я не смогу!
     Удивительно, лицо Велсерина выражало сочувствие и понимание. Ни тени упрёка, ни тени того надменного презрения, которое он частенько демонстрировал, когда юнец в очередной раз давал маху. Лишь тихая грусть и живое понимание. Фальтико даже показалось, что глаза его спутника повлажнели.
     - Я тоже не смогу. Не смогу один. Поэтому мы должны сделать это вместе. Твой удар слабее, и тебе лучше заняться её руками. Я возьму на себя стопы, и пусть милосердная Эсфидель облегчит боль этого потерянного существа.
     В свете факела сверкнула остро отточенная сабля Велсерина.
     * * *
     - Когда мы закладывали фундамент под дворец губернатора Аргиеро, то наткнулись на древние катакомбы, где обитала примерно дюжина этих тварей. Они не кормились так долго, что превратились в задеревеневшие мумии, скорчившиеся в немыслимых позах агонии. Сначала мы решили - перед нами останки несчастных, замурованных за какие-то провинности перед прежней властью, но более внимательный осмотр быстро выявил нашу ошибку. Хотя тела и выглядели страшно истощёнными, подобно умершим от голода, неумолимая рука могильного тлена, что превратила прочие захороненные кости в прах, даже не коснулась их. Оскаленные пасти с острыми зубами, обтянутые высохшей кожей, развеяли последние сомнения. Наши сердца, исполненные омерзения, восстали против такого надругательства над человеческой природой, и, не сговариваясь, мы предали огню всех вампиров, кроме одного - наименее опасного, как нам тогда показалось. То был мальчишка, по человеческим меркам лет десяти или около того. Он забился между остовами сгнивших гробов, свернулся калачиком, как кошка, и в этой позе оцепенел. Мы отыскали его последним, когда жажда разрушения, обуявшая нас, уже ослабла, а прочие монстры, гнусно чадя, быстро догорали среди жадных языков пламени. Мальчишка весил не больше, чем полено, каким растапливают по ночам камин - я без усилия поднял его одной рукой. Кожа, тонкая и белая, словно бумага, обтянула его кости так сильно, что рёбра вдавились внутрь, но казалась неповреждённой, хотя одежда давно вся истлела. Штаны прилипли к каменной стене - мы не сразу обратили на это внимание, и колени мальчишки неприятно хрустнули, когда я рывком сорвал его сухое тельце с места. Словом, он выглядел как тысячелетняя мумия, грозясь рассыпаться прямо в руках, и возможная угроза с его стороны представлялась нам тогда такой призрачной и смехотворной, что мы без колебаний отдали существо на изучение нашему придворному алхимику.
     Очень скоро наша неосмотрительность обернулась трагедией. Старик-алхимик, видно, решил оживить вампира, прежде чем ставить на нём свои зловещие эксперименты. А может, суть первого опыта и была в том, чтобы попробовать привести это создание в чувство. Прикончив несколько крыс и бродячих собак, учёный собрал их кровь и, видимо, влил мальчишке через воронку в рот. Какова, ты думаешь, последовала благодарность? Маленький поганец очнулся и первым делом перегрыз старику горло, а затем сбежал. Всё же, видно, он был ещё достаточно слаб, потому что вскоре мы настигли его у набережной, где он обгладывал пару бродячих кошек, из тех, какие вечно собираются там на стойкий рыбный запах. Однако слабость не помешала вампирёнышу забрать жизни ещё троих человек, прежде чем наши мечи превратили его в искромсанный кусок мяса. Могу поклясться, из ран мальчишки сочилась кровь, и он верещал от боли, словно поросёнок, хотя днями ранее мало отличался от трухлявой коряги. И даже когда мы связали его и бросили в огонь, после того, как холодная сталь располосовала бьющееся тельце на лоскуты, точно старую парусину, вампир ещё некоторое время был жив, и душераздирающие вопли вырывались из разрубленной глотки!
     Но можно ли на самом деле считать их живыми, в то время, как свежее кормление заставляет снова биться их мёртвое серде, разгоняя по телу холодную кровь? Смерть, которая неизбежно предшествует погружению в сверхъестественную природу вампира, забирает с собой всё, что мы привыкли считать человеческим. Весь тот налёт, который так силится привить цивилизация на протяжение короткого людского века: сострадание, сочувствие, любовь к ближнему, уважение к правилам и законам, подобострастие перед теми, кто стоит выше по лживому карточному домику социальной иерархии. Если бы наши предки давным-давно не предпочли собираться в общины, заниматься земледелием и заботиться о слабых, а стали охотниками-одиночками, мы смогли бы лучше понять наклонности вампиров. Их правила просты, как у любого хищника. Убей, или будешь убит. Убей, чтобы жить. Живи, чтобы убивать.
     - Не могу поверить, что ты так охотно согласился спасти эту тварь, зная, насколько она опасна, - отшатнулся Фальтико. - Всё равно, что пригреть на груди змею!
     - Да, теперь ты начинаешь понимать, - кивнул Велсерин, осклабившись. - Считай, теперь предупреждён, и в случае чего будешь готов к последствиям, а не встанешь с выпученными от удивления глазами, когда эта красотка бросится на тебя, словно бешеная собака. Это не какая-нибудь мягкотелая деревенская девица, что разомлеет в твоих мужественных объятиях и превратится в желе от пары пошленьких комплиментов. Нет, она свирепая волчица, которая ждёт, пока раны затянутся, позволят ей снова рвать на куски податливую плоть, упиваясь кровью - и лучше бы ты усвоил эти правила игры как можно скорее. И всё же, - в глубине глаз Велсерина блеснули озорные огоньки, - я намерен заботиться о ней так нежно, как будто это моя родная сестра разбила себе коленку. Сейчас мы - изгои, подобные друг другу. Дикие звери на чужой территории. И не могу сказать, кто из нас жаждет крови сильней! Подобное притягивается подобным, и когда она поймёт, что встретила двух охотников, а не двух доверчивых жертв, хищников, ни в чём не уступающих ей, возможно, предложение объединиться не станет для её гордой натуры особенно унизительным. Как думаешь, Фальтико?
     - Я пока не теряю надежды, что она пойдёт за нами из благодарности. А твои слова о родстве душ - чистой воды безумие! Они не вызывают у меня ничего, кроме отвращения. Опомнись, Велсерин, мы не убийцы!
     - И это говорит тот, кто был послан со мной убить правителя Аль-Сулейда! Когда в тебе успел проснуться такой тухлый идеализм? Запомни, лучшей наградой за него будет копьё стражника в твоём боку, и будь я проклят, если подобная награда не станет самой заслуженной! Нездоровые убеждения и ослиное упрямство способна вылечить лишь могила.
     - Наша миссия - совсем другое! Убийство во благо, которое может остановить войну и спасти множество жизней. Но мы не можем убивать всех подряд - это жестокая, варварская, кровожадная бессмыслица!
     - Я знаю только то, что души моих друзей, которые расстались с телом на грязных, засиженных мухами стенах Аль-Сулейда, молят об отмщении. И то, что никогда не смогу ни дать его в полной мере, ни снова оказаться рядом с ними. Обнять сестёр и пожать руки братьев. Остаётся лишь убивать аль-сулейдцев, пока они не убьют меня - всех приспешников их дьявольского правителя, будь то воины, стражники, простые царедворцы - любой, кто встанет на моём пути! Если ставишь себе целью совершить одно убийство, будь готов совершить их множество, если поменяются планы. Одна жизнь сама по себе ничего не стоит, но любую жизнь можно превратить в закалённый клинок, в острый серп, чтобы собрать кровавую жатву. Человек - всего лишь беспокойный кусок мяса, который катится под горку, подпрыгивая на камнях и кочках, в ненасытную пасть смерти, и думает, что катиться туда ровнее других есть высшая цель. Но запомни, Фальтико, мою клятву - я не буду жалеть ни себя, ни своих врагов!
     Лицо Велсерина осталось мертвенно-бледным, когда он закончил свою зловещуюю тираду, и Фальтико с нарастающим страхом осознал, что слова его друга - не кратковременная вспышка гнева, не яростный порыв бури в глубинах возмущённого сердца, но твёрдое убеждение, закованное в ледяной панцирь мстительной решимости. И что теперь придётся ютиться под одной крышей не с одним, но с двумя хладнокровными убийцами, совершенными воплощениями разрушительного зла. Он мельком глянул на тело вампирши, крепко привязанное к брусьям пола, и на миг утешил себя - на худой конец, своему товарищу Велсерин пока доверяет больше, чем изувеченной твари из ночного кошмара. Правда, спасительная мысль жила не дольше, чем потребовалось Фальтико времени встретиться со старым другом глазами. Там он отыскал только хищное, яростное пламя, пылавшее, должно быть, столь же ярко, как погребальный костёр того мальчишки-вампира много лет назад.