Недавно я проходил мимо Злой Женщины. Она щурилась и надувала губки, точно боясь, что накопленное презрение выплеснется через край. Едкие мелочные слова, бессмысленные и жестокие, острыми осколками сыпались из неё на тщедушного молодого человека, который имел несчастье, похоже, в неё влюбиться. Почему она вдруг переменилась к нему? Чем он перед ней виноват? Слабые, хрупкие вопросы срывались с его дрожащих губ и разбивались об асфальт. Несчастный искал Логику там, где были лишь прихоть и упрямство. Как неприглядно и в то же время грустно это выглядело. Я остановился рядом, и капельки яда чужих, но таких знакомых слов обожгли мне сердце, не чуждое неразделённой любви. Хотя нерешительность молодого человека невольно вызывала отвращение, искорка сочувствия к нему промелькнула во мне на миг, пока я присматривался к Злой Женщине. И тогда в отблесках безжалостных зрачков, в стеклянной глубине чёрного зеркала души, стало видно пустые глазницы мёртвой Логики. От болезненного неземного стона воздух вокруг меня сжался.
     Придя домой, я долго вытряхивал из складок одежды свинцовую горечь чужой потери. Колючий порошок скользил между пальцами, царапая нежную шкуру неисправимого романтика. Принявшись за сорочку, потрясённый, я обнаружил у самого горла шип, который едва не убил меня. Он был сделан из острой кости мёртвой Логики, и на его хвосте топорщилось щёгольское пернатое оперение Лжи. С самого кончика медленно капал яд. Едва я выдернул дротик, в глазах начало мутнеть, а мысли беспомощно перепутались. В полубеспамятстве и бреду мой ничтожный разум осмелился блуждать по лабиринтам загадок Вселенной, разгоняя вековую пыль Истины своим кощунственным посещением. Размышления, чуждые человеку, озабоченному лишь безвкусной повседневностью, тронули меня за плечо.
     Что есть Логика? Прекрасная, совершенная, она подобна золотой струне, пронизывающей наш мир. Она постоянна и спасительна, как путеводная нить, как почва под ногами. Из представления о том, что всё имеет начало и конец, причину и следствие, складывается по кирпичикам здание понимания мира. На счастье или на горе Логика дарована мужчинам, которые от природы своей - искатели, привыкшие последовательно рассуждать и методично добираться до сути вещей. Если Логики не видно, не видно и покоя разуму, привыкшему упорядочивать бесформенные глыбы событий в точёные памятники достижениям холодного рассудка.
     Видение, в котором вновь представали те мёртвые глазницы, заставляло меня содрогаться. Я невольно устремлялся мыслями к аду и раю, чтобы укрыться от наваждения. Ад и рай казались мне свободными от Логики, потому что они были вопросом Веры. Но имел ли я право принимать существование вещей, не подвластных основе мира и представлениям о мире? Отрицать Логику значило становиться косвенным соучастником убийства. Мог ли я предавать величие замысла и величие формы? Религии и заповеди, эти видимые проявления Веры, логичны - успокаивал я себя. Проступок и наказание, грех и божественная кара - такие причина и следствие представляются справедливыми. Должны ли быть логичны, в свою очередь, ад и рай?
     Рай - это бесконечное счастье, как привык думать я, расплываясь в блаженной улыбке и отказываясь развивать свою мысль. Но ведь бесконечное счастье - это бесконечное незнание. А как много свойств нашего земного существования способны сделать нас несчастными! Социальное неравенство; неравенство возможностей, заложенных при рождении; роль в обществе, навязываемая нам полом, воспитанием, предрассудками, чужим отношением и собственными сомнениями или же перечисленными видами неравенства; но самое главное, наличие способности думать и рассуждать. Бесконечно счастливым может быть лишь тот, кто не способен мыслить и анализировать самостоятельно, иначе говоря, духовно слеп. Такова жизнь растения, тянущегося к солнечному свету и не ведающему забот. Но в то же время, бесспорно, это счастливая жизнь. Если допустить хотя бы, что душа человека в раю способна осознавать себя как отдельную единицу в массе других душ, значит она имеет и возможность сравнивать и оценивать; способна опечалиться своей ничтожностью на фоне этой массы, разочароваться скромной долей в небесной иерархии, которая, без сомнения, должна существовать, и наконец, самое грустное, поджидающее её - понимание того, что подобное состояние навсегда, и повлиять на перемены в лучшую или худшую сторону ей не под силу. Для такой души рай бы закончился в тот же миг, когда облеклась бы в форму первая мысль. Приходилось признать, мысль в раю невозможна.
     Но ад, тот самый ад, в классическом представлении, предполагает иное. Сознание и понимание там не только допустимы, но и необходимы, для того, чтобы в полной мере ощущать свою вину и её последствия - бесконечные жестокие страдания. Можно ли представить, что душе будет оставлена возможность чувствовать муки, но не понимать, за что она их терпит? Если отнять разум, придётся отнять и память, а что, если не память, безучастно и хладнокровно запечатлев пережитую боль, многократно усиливает наказание?
     Может быть, Логика - одно из изобретений дьявола? Инструмент, придуманный с целью увеличить страдания человека? Тогда сомнения в ней и полное её отрицание, определённо, должны вознаграждаться по достоинству. Я засмеялся, представив себе рай, который заселён одними женщинами, не особенно стремившимися рассуждать и при жизни, а после смерти - так вовсе милостиво избавленными от печалей ума. И мрачно улыбнулся, вообразив на самом дне ада мужчин, привычно получающих долю страданий за двоих. Тех, кто весь сознательный век стремился к чему-то, но так и не достиг желаемого.
     Женщина - сосуд зла... в котором умирает Логика. Знание - умножает скорбь...
     Когда я вырвался из цепей бреда, костяной дротик был крепко, до рези в пальцах, сжат в моей руке, и с него продолжал капать яд. Я небрежно поместил его в ржавую ножку кровати, где хранил дорогие сердцу мелочи - в том числе, вы не поверите, ту самую знаменитейшую щепку, которая была раньше перьевой ручкой, пока не познакомилась с очаровательными зубками Прозерпины. И ещё лоскут роскошнейшего носового платка, который когда-то приносил мне счастливые сны.
     Наконец, смирившись с бесславной смертью Логики, страницу с которой я, конечно же, успел предусмотрительно посолить, я сочинил скромную эпитафию и разгладил ощипанный "Философский Словарь" мистера Барнума Лингулака на строгой и величественной странице с тяжеловесным заголовком Мужество. Ах, это божественное величие, звучащее монументальным боем литавров в каждом мгновении радости познания!
     Грубые санитары не понимают моего безудержного смеха. Как же мне объяснить им, что даже в случае со старым словарём, который любезно делит со мной её мохнатое длиннохвостое величество Прозерпина, учтиво подгрызая лишь исключительно безвкусные уголки, слово Надежда всегда маячит где-то впереди?