Так, заняться мне в очередной раз нечем, потому объявляю новую забаву. Вы даете мне персонажа, а я его убиваю. Пишу фанф, где этот персонаж обязательно умирает. Персонаж из любого известного мне фэндома, но лучше всего, конечно, Наруто, Блич или Дигрей. Хоть будет над чем подумать в селе, куда я вскоре снова отбываю %)

Для Альнаира:

Холодно… Почему в мире живых так холодно?.. Так не должно быть, это не правильно, ведь светит солнце и небо такое пронзительно-голубое, что кажется, будто видишь Сейрейтей где-то там, вдалеке.
Хирако хрипло смеется, не обращая внимания на стекающую по подбородку кровь. Какой бред приходит в голову в последние минуты жизни. Сейрейтей, как же… Он лежит на крыше одного из домов лже-Каракуры, и все, что ему остается, это смотреть в холодное, безжалостное небо, своей безмятежностью смеющееся над проблемами смертных и шинигами заодно, недалеко от них ушедших. Небу все равно, кто будет править под его небесами; оно видело сотни таких самопровозглашенных богов и увидит ещё столько же.
«Интересно, как там Хиёри?» В последний раз он видел ее в самом начале боя; она сражалась с каким-то арранкаром из Эспады. Ему хочется верить, что у нее все в порядке, потому что должна же улыбнуться удача хоть кому-нибудь из них. «Ничего, теперь все обязательно, обязательно будет хорошо… Ведь главную змеюку я забираю с собой, а все остальные не так уж страшны без него». Это почти эйфория – знать, что рядом лежит труп твоего врага, которого ты убил собственными руками; и уже не важно, что за это ты заплатил собственной жизнью. Его внутренности похожи скорее на кровавую кашу, и хотя внешне это незаметно, Шинджи знает, что ему осталось не дольше двух-трех минут. Даже Унохана-тайчо не смогла бы его спасти, впрочем, Уноханы здесь нет. Она осталась в Уэко Мундо вместе с риока и другими спасателями.
«Холодно… Как же все-таки холодно». Когда приходит смерть, он не чувствует боли и продолжает улыбаться, бессмысленно глядя в никуда.

Айзен без всякого сочувствия смотрит на тело своего бывшего капитана. Это было милосердно – дать умереть ему счастливым и с чувством выполненного долга; впрочем, он сделал это отнюдь не из милосердия. Он вкладывает Кьёка Суйгецу в ножны и, бросив на Хирако последний взгляд, неспешно удаляется в сторону дерущихся – битва ещё не закончена и впереди у него много дел, а Хирако Шинджи, бывший капитан пятого отряда, не настолько важен, чтобы задержаться у его тела хоть на одну лишнюю минуту.

Вокруг так ясно и солнечно, и день обещает быть таким чудесным – обычно он не обращает внимания на погоду и тому подобное, но сейчас почему-то сосредотачивается именно на этом, – что Саске никак не может поверить в то, что сейчас он умрет. Нет, ну в самом деле, разве мог этот добе его победить? Наверняка это лишь временная слабость, вызванная чрезмерным расходом чакры. Сейчас он восстановит свой внутренний резерв и наконец-то сделает то, за чем пришел под стены Конохи. Эта мерзкая деревенька сполна заплатит за то, что отобрала у него брата.
Проходит минута, другая; над ним наклоняется Наруто и Учиха внутренне досадует на себя за то, что Узумаки видит его слабость. Не то чтобы он боялся, что тот что-нибудь ему сделает, просто неприятно. В конце концов, он так долго водил за нос этого человека не для того, чтобы теперь валятся у его ног. Пускай даже вынуждено.
Наруто смотрит на него со странной смесью печали и сожаления, и Саске неприятно видеть такое в его глазах. Он пробует подняться, но тут же падает назад. Разозлившись ещё больше, Учиха грубо спрашивает:
- Чего уставился, Узумаки?
Наруто ничего не отвечает, и это странным образом задевает Саске. Поэтому он ядовито продолжает:
- Всякий нормальный шиноби попробовал бы напасть, пока его противник беспомощен, но ты же у нас не нормальный. Ты и шиноби-то стал скорее по ошибке.
Наруто продолжает молчать, и Саске, доведенный этим молчанием до грани, с тихим рычанием пытается создать безотказное Чидори, но обычного пощипывания на кончиках пальцев, возвещающего об активации дзюцу, все никак не возникает. Он не чувствует ровным счетом ничего.
Ни-че-го.
И это оказывается неожиданно страшно.
Саске так ошарашен, что даже не пытается повторить свою попытку; между шиноби повисает искрящаяся от напряжения тишина. Солнце весело отблескивает на золотистых волосах Наруто, и Саске машинально пытается поймать взглядом эти отблески. Это позволяет ему отвлечься и хоть как-то удержать привычную картину мира, по которой только что нанесли серьезный удар.
Пока получается не слишком хорошо.
Совсем не получается, если честно.
Наруто наконец-то разжимает губы и говорит:
- Мне жаль, что все так вышло.
Учиху разбирает нервный смех. Ему жаль? Жаль?! Саске пришел разрушить его обожаемую Коноху, а Узумаки в ответ говорит, что ему жаль?!
Он не знает, кто здесь безумен больше – он сам или все-таки Наруто. Ему кажется, что безумен весь мир, раз допустил создание такой ситуации.
- Что ты сделал со мной, ублюдок? – хрипит Саске. Он не чувствует боли, но не чувствует и потока чакры, давным-давно ставшего привычным настолько, что он обратил на него внимание только когда тот исчез. Ему страшно и хочется выть от ужаса, но будь он проклят, если чем-нибудь это выдаст.
Впрочем, он уже проклят.
Точно так же, как и весь клан Учиха.
- Я заблокировал течение твоей чакры. Пока что оставшейся в тебе чакры хватает на поддержание жизни, но это ненадолго.
Как холодно от будничности этих слов.
- Ты что, внебрачный сын какого-нибудь Хьюга? Да, это многое объясняет…
Хотел оскорбить, а получилось неожиданно жалко. Саске сам это понимает, но сделать ничего не может – сейчас он себя практически не контролирует.
Пожалуй, даже без всякого «практически».
Кажется, это называется истерика.
- Нет. Но в разработке этой техники мне помогла Хината, тут ты прав.
Саске не знает, что можно сказать в ответ. К тому же изменят ли его слова хоть что-нибудь? Вся его команда полегла в схватке с Восьмихвостым и на подступах к Конохе; сюда он пришел в одиночку и лишь с невнятным обещанием Мадары за ним приглядывать и прийти на помощь, если что.
Саске всегда знал, что нельзя верить этому старикашке, но от подтверждения своей правоты легче не становилось.
Скорее уж наоборот.
- И что, ты теперь меня убьешь?
Саске вложил в голос максимум равнодушия, но Наруто покачал головой:
- Нет. Ты умрешь сам.
- А как же твои принципы? Ты же хотел вернуть меня в Коноху!
К концу фразы он срывается на крик, и Узумаки отводит взгляд. Помолчав, он говорит:
- Мне пора.
Он встает и, бросив на Саске последний взгляд, быстрым шагом удаляется в сторону Конохи. Учиха закричал ему в спину:
- Ты что, вот так просто оставишь меня здесь?!
Ему показалось или Узумаки вздрогнул? Во всяком случае, он не оглянулся и только прискорил шаг.
…Когда Наруто вернулся вместе с Цунаде, Саске уже не было в живых.

Стоя перед высоким зеркалом, Гъекумен Хоши тщательно, волосок за волоском укладывает волосы в сложную прическу. Служанки сбежали ещё месяц назад, когда стало известно, что Санзо-икко наконец-то добрались до окрестностей замка. Впрочем, самопровозглашенная императрица по ним особо не горевала – все равно ни одна из них не умела правильно обращаться с ее волосами.
Осмотрев со всех сторон свое отражение в зеркале и оставшись довольной увиденным, женщина приступает к макияжу. Да, по служанкам она не горевала, но вместе с ними ушли и последние ученые, что было намного хуже. С ней остался только доктор Нии Джени, который преследует какие-то свои, неизвестные ей цели, временно совпадающие с ее собственными целями. Гъекумен Хоши была достаточно опытной интриганкой, чтобы ясно это понимать и не рушить выгодное сотрудничество раньше времени.
Но, похоже, сейчас настал тот самый момент, когда приходится избавляться от ненадежного союзника.
Раздражение женщины ни на миг не сказывается на уверенных движениях ее руки с подводкой, которой она выводит четкий контур глаз. Если бы этот придурок Когайджи исполнил возложенную на него миссию и отобрал у Санзо-икко сутру Матен, все было бы совершенно по-другому. Но нет, этого недоделка хватило лишь на то, чтобы спереть мамочку и удрать в самый неподходящий момент. Если бы знать заранее…
Но что теперь жалеть об упущенных возможностях.
Отложив карандаш для глаз, Гъекумен берется за пудру. Враги уже здесь, внутри замка, но Нии Джени наверняка захочет лично побеседовать с выдающейся четверкой, так что немного времени у нее есть. Впрочем, ей больше и не нужно.
Аккуратно убрав пуховку назад в пудреницу, женщина напоследок смазывает руки кремом и расставляет косметику на свои места. Присев в свое любимое кресло, она берет со стоящего рядом столика бокал вина и поднимает его на уровень глаз, задумчиво вглядываясь в его темно-алую глубину. И зачем старому хрычу Хякуган-Ма-О в свое время сдалась эта Расецу? Фригидная недотрога, у которой не было ни рожи, ни кожи, ни чего-нибудь, что могло бы их заменить. Насколько было бы проще, сочетайся он законным браком с ней, Гъекумен Хоши. Уж она-то быстро сделала бы из этого сборища фанатичных недоумков подходящую основу для своей империи. Собственно, она и сделала, но из-за этого старого хрыча Хякуган-Ма-О, обладавшего вроде как законной властью… Все беды от любви, она уже давно в этом убедилась. Если Гю-Ма-О действительно любил Расецу, конечно.
Кивнув своим мыслям, Гъекумен неторопливо отпивает из бокала. Враги сколько угодно могут считать, что победили, но вскоре она развеет их заблуждения. Впрочем, долго наслаждаться открывшейся истиной им не придется – сразу после этого они быстро, очень быстро отправятся вслед за ней, чему весьма поспособствует пара тонн динамита, заложенного в основании замка.
Здесь нет и не будет других хозяев кроме нее, а из уцелевших обломков получится шикарное надгробие. Как это трогательно – у нее и ее врагов будет общая могила. Почти что братская.
Эти блюстители справедливости должны оценить.
Женщина неспешно допивает вино и ставит бокал назад на стол. Через минуту заблаговременно брошенный в напиток яд начнет действовать, но нажать на кнопку детонатора она успеет. На это совсем не требуется много времени.
Бросив последний взгляд на себя в зеркало, она уверенно и без лишних колебаний нажимает на выпуклость на подлокотнике своего кресла, которую ни один посторонний наблюдатель в жизни бы не принял за то, чем она на самом деле является. Хотя откуда тут сторонние наблюдатели, в самом деле.
Краешком гаснущего сознания она успевает услышать грохот разлетевшихся на кусочки опор и счастливо смеется.
Ведь что может быть лучше, чем забрать своих врагов в могилу вместе с собой?

Для Ши-тян:

Это происходит так внезапно – ещё секунду назад она стояла у стены дворца Айзена, и вот уже медленно сползает с клинка Четвертого Эспады, безмолвно спрашивая: «за что?» Меч угодил ей прямо в грудь, пронзив тело насквозь, и Улькиорра бесстрастно всматривается в лицо пленницы, о которой заботился так долго. Впрочем, у него нет другого выражения лица, кроме бесстрастного, но глаза выдают его с головой: в них пойманной в силки птицей бьется какое-то чувство, смутное и вряд ли осознаваемое до конца даже его владельцем. Особенно его владельцем.
- Ты стала слишком опасной для Айзена-сама, женщина, – механически отвечает он на невысказанный вопрос. Орихиме медленно оседает на пол, не отводя взгляда от своего убийцы.
Ичиго наконец-то выходит из ступора и кричит; кричит так, что кажется, будто от этого крика вот-вот завалится весь дворец. Он бросается на Улькиорру с мечем наперевес, и в его глазах горит такая ненависть, что она может сжечь не только своего владельца, но и весь окружающий мир. Отшвырнув Эспаду от умирающей Орихиме, Куросаки падает возле нее на колени. Иноуэ слабо улыбается, увидев Ичиго над собой, и тихо шепчет:
- Прости, что так вышло, Куросаки-кун… Это я во всем виновата… Я заслужила… Прости.
Она обмякает у него на руках, и все это время он стоит не шевелясь, но Улькиорра, странное дело, не нападает. Когда Ичиго с трудом отводит взгляд от уже мертвой Орихиме, он видит, что в комнате уже никого нет кроме него самого. Он стискивает кулаки и шепчет с яростной ненавистью:
- Я отомщу за тебя, Иноуэ… Клянусь.
Рядом с ним по-прежнему улыбается труп мертвой девушки, показывая, что его клятва принята к сведенью.

Для kleine_kawaii:

Он бежит, задыхаясь, по темному коридору, которому конца-края не видно. Тьма вокруг скрадывает очертания острых углов и всевозможных выступов, на которые он уже не раз натыкался, и на память от этих встреч остались чувствительные синяки, мерзко ноющие при каждом движении. Но бегущий человек не обращает внимания ни на боль, ни на хрипы в легких, ведомый лишь одним желанием – убраться куда подальше от того, что идет по его следам. Быстро идет, и, как бы он не старался, он не может от него оторваться.
Человек споткнулся и с грохотом полетел на пол. Взвыв от боли и отчаянья, он попытался подняться, но тут же поскользнулся на чем-то мокром и мерзком. Под пальцами что-то противно хрустнуло и рассыпалось в прах, и он постарался не думать о том, что бы это могло быть. Стиснув зубы, мужчина все же приподнялся на дрожащих руках, но встать не получилось – не хватило сил. Пробормотав ругательство, он прислонился к стене, стараясь как можно быстрее восстановить дыхание.
Внезапно над его головой разочарованно протянули:
- С тобой совсем скучно, экзорцист.
Мужчина вздрогнул и медленно повернул голову. На него насмешливо смотрела девочка двенадцати-тринадцати лет верхом на зонтике, который завис прямо в воздухе. Экзорцист втянул воздух сквозь сжатые зубы, но ничего не сказал, предпочитая молчать.
Девочка поболтала ногами и вкрадчиво спросила:
- Ты помнишь наше соглашение, экзорцист?
Лицо мужчины закаменело. Девочка удовлетворенно кивнула:
- Вижу, помнишь. Тогда в чем дело, экзорцист? Мне становится скучно, к тому же ты не уйдешь отсюда, пока я того не захочу. Ну же, атакуй. Не роняй мое мнение об экзорцистах ещё ниже.
Экзорцист с ненавистью посмотрел на нее и прохрипел:
- Я не стану поддаваться на твои провокации…
- Тогда ты умрешь, – скучающе заметила девочка. – Но я тебя не понимаю. Ты же должен защищать людей и уничтожать таких, как мы, так почему бы тебе не напасть на меня? Разве не так тебе велит поступать твой долг экзорциста?
Мужчина сжал зубы ещё сильнее. И ведь нечего возразить этой маленькой дряни, потому что она говорит правду и только правду. Но он прекрасно понимает, что лобовая атака обречена, а он не хочет умирать. Не хочет даже больше, чем мечтает убить эту тварь.
Девочка склонила голову набок:
- Так и будем играть в молчанку?
Экзорцист что-то неразборчиво прохрипел. Она удивленно приподняла брови и наклонилась ближе:
- Что-что? Говори громче, я не слышу…
Именно в этот момент он атаковал. И сам не поверил, когда атака увенчалась удачей: тонкий нож вонзился прямо в сердце, а он внимательно вглядывался в ее лицо. Он заметил тень удовлетворения или ему показалось?..
Тварь должна была сдохнуть немедленно, но она все же успела усмехнуться и сказать:
- А ты не такой уж глупый, экзорцист… И не такой скучный. Иди прямо, дверь там…
Экзорцист быстро вытащил нож и перерезал девчонке горло. Тварь захрипела, выгнулась в предсмертной агонии и наконец-то сдохла. Хорошая тварь – мертвая тварь, вот уж с чем не поспоришь. Мужчина встал и брезгливо отшвырнул от себя тело девчонки. Он достойно отомстил за свой страх и унижение.

- Почему ты отпустила его, Роад?
Если бы эту картину видел злосчастный экзорцист, он бы остолбенел от шока и ужаса: убитая им девчонка как ни в чем не бывало сидела в кресле, поджав под себя ноги, и задумчиво разглядывала сидящего напротив брюнета. Но экзорцист только-только добрался до выхода из подземелья и никак не мог этого видеть.
- Почему отпустила? – девочка знакомым жестом склонила голову набок и усмехнулась. – Пусть живет. Он не такой уж дурак, раз сумел меня убить. Если мы встретимся снова – тогда точно не отпущу, а пока… Пусть живет. Пока что – пусть живет.
Брюнет покачал головой:
- Граф будет недоволен.
- Время партии Графа ещё не пришло, – отмахнулась девочка.
- Как знаешь, как знаешь...

До Черного Ордена экзорцист так и не добрался.