Название: Collar and Leash
Автор: ivory_and_horn
Переводчик: я, Мировега
Бета: Альнаира
Фэндом: Реборн
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Персонажи: Ланчия-центрик, Мукуро
Дисклаймер: мой только перевод
Ссылка на оригинал: Collar and Leash
Разрешение на перевод: получено
От переводчика: есть у меня категория ОТП, которые я создала собственными руками, написав на них тексты. Так вот, Мукуро/Ланчия - как раз из таких ОТП; увидев этот текст, я просто не смогла пройти мимо, хотя долгов у меня выше крыши.

В тот день – последний из дней – оторвалась застежка на воротнике. Изношенная кожа соскользнула с шеи прямо ему в руки.
Возможно, это было знамение, предзнаменование; обещание Бога о его освобождении. Ланчия помнит только, что думал, как бы починить ее прежде, чем об этом узнает голос.
Голос так никогда и не узнал.

*

Вернувшись в Италию – после оправдания Вендиче, одетый в траурный костюм – Ланчия часто посещает свои былые пристанища; он не пытается узнать, что случилось с его друзьями. Он делает это скорее для них, чем для себя, потому что в самом деле хочет побыть один и куда бы Ланчия ни шел в эти дни, он чувствует себя центром плотного облака нервозности, страха и гнева, медленно собирающегося вокруг него, пока все окружающие не начинают задыхаться в этой атмосфере. Он вынужден остановиться, потому что никто – даже бармены, даже помощники официантов – не смотрит ему в глаза.
Честно говоря, он отвечает им тем же.

*

Это случается темной, теплой ночью.
Ланчия сидит в своей скудно обставленной квартире и напивается – он много пьет в эти дни. У него нет для этого особых причин; Ланчии нравится говорить себе, что каждый стакан – это салют его мертвой Семье. Этот для Элеттры с ее острой как бритва улыбкой и молниеносными пальцами, этот для Витторио, который всегда утверждал, что он непобедим в покере.
Но сегодня ночью есть ещё одна причина для нагромождения стеклянных бутылок на его кухне, обвиняющих и пустых.
Ланчия, Ланчия, ты возьмешь меня на Рождество в Японию?
Он залпом осушает стакан, наливает себе ещё и выпивает снова. Он говорит себе, что этот тонкий, полный надежды голос, отзывающийся эхом в его голове, всего лишь разыгравшаяся память о давно прошедших временах, когда владелец голоса все ещё был невинным ребенком – или, по крайней мере, так думал Ланчия.
- Ты пришел в январе и ушел в сентябре, – говорит он голосу. Свой собственный слышится ему неясно и немного расплывчато. – У нас никогда не было совместного Рождества.
Виски, кажется, наконец успокоило его или во всяком случае отбило всякое желание двигаться, так что на время он прекращает пить. Ланчия откидывает голову на спинку кресла-качалки и рассматривает трещинки на потолке, смотрит на льющийся сквозь оконную решетку лунный свет.
Мой дорогой, милый Ланчия. Все ещё сопротивляешься? Ты никогда не избавишься от меня, к нынешнему моменту ты должен был это уже понять. А сейчас возьми свой Змеиный Шар и отправляйся в Японию. У меня есть для тебя работа.
В этот раз голос взрослей, насмешливее и властней, уже не ребенка, но ещё не взрослого. Ещё один привет из прошлого, говорит себе Ланчия, отставляя стакан в сторону и делая небрежный глоток прямо из бутылки. Ликер огненным шаром скатывается вниз, но по крайней мере это отвлекает его от острой необходимости, овладевшей всем его существом. Необходимости встать, протрезветь; необходимости как можно быстрее заказать билет в международный аэропорт Нарита – потому что голос приказывает, и Ланчия все ещё не может не повиноваться.
- Никогда больше, – говорит он голосу в перерыве между глотками.
В конце концов Ланчия понимает, что глотает уже один воздух.
Чем ты сейчас занят? Теперь в голосе появляются нетерпеливые нотки, но он больше не отзывается в голове эхом наподобие голоса Всемогущего Бога.
- Чего ты хочешь? – устало спрашивает Ланчия, ссутулившись над столом. Со второй попытки ему удается поставить бутылку рядом с ее собратьями; одна уже пустая, вторая все ещё полная. Он смотрит на них без энтузиазма – возможно, это все-таки немного слишком, говорит ему тихий голосок, для того, чтобы все закончилось хорошо?
Мне в самом деле нужно, чтобы ты отправился в Японию.
- Только не для тебя, – сообщает он голосу, смакуя скатывающиеся с языка слова. Так что он повторяет их снова, и каждый слог – твердый и ясный. – Только. Не. Для. Тебя.
Не для меня? Мгновение задумчивой тишины, и затем…
На сей раз ему является не голос, а изображение – и звук, и цвет, и ярость – толпы мужчин и женщин, одетых в черную кожу; пальто, закрепленное двойным ремнем под грудью из стали столь же холодной, как и их сердца. Он узнает униформу печально знаменитой Варии, отряда из Вонголы (Я думаю, ты сильнее их); они не успокоились, даже если в последнее время вели себя тихо.
Они вливаются в школу, на баскетбольную площадку, где друг к другу спиной стоит группа подростков (Ты помнишь новых Хранителей Вонголы?); те выглядят избитыми и усталыми и просто слишком маленькими. Вария как один набрасывается на них подобно стае волков; дети побеждают некоторых из них, но они слишком юны, слишком неопытны – и они падают один за другим, пока на ногах не остается всего один человек. Оранжевое пламя охватывает его руки в перчатках, загорается на лбу немного ниже непослушных каштановых волос (Ты ведь знаешь Вонголу Дэчимо, не так ли?); он дерется и дерется, и движения его сильны, но неумелы; бойцы Варии падают, но их просто слишком много и они слишком хороши и…
Оранжевое пламя мигает и гаснет, и огромные карие глаза становятся из спокойно-пустых просто пустыми.
Не думай об этом как о моей выгоде, сладко говорит голос.
- Завтра, – бормочет Ланчия, побежденный. – Я… завтра.
Координаты – нет, маршрут – с ледяной точностью врывается в горячечную сумятицу его мыслей. И не забудь взять с собой свой Змеиный Шар~

*

На следующий день Ланчия просыпается от похмелья и час проводит, блюя в унитаз, прежде чем принять долгий горячий душ. Затем он звонит в Алиталию и заказывает билет на вечерний рейс до международного аэропорта Нарита, предварительно позаботившись о том, чтобы курьер туда же доставил его шар.
Он одевается медленно, стараясь не трясти головой слишком сильно, но в то же время наслаждаясь возможностью выбирать снова. Выбирать? В самом деле? В его шкафу нет ничего, кроме деловых костюмов; что за выбор у него есть? Ему нравится думать об этом как о епитимии – ношение униформы его Семьи в честь Семьи, которой у него больше нет. Это объяснение звучит лучше, чем указания голоса, ставшем ему чем-то вроде домашнего любимца.
Боксеры, майка. Рубашка – одень сегодня белую. В брюки, черные, как всегда, заправь сначала рубашку, прежде чем застегнуть пряжку в форме змеи. Протяни черный шелковый галстук через воротник и завяжи узлом.
На мгновение он замирает перед зеркалом. Закрепленный петлей вокруг его шеи воротник из плетеной кожи, который он носил все те три года, что голос держал его в плену, – он не мог бы назвать ни одной особой причины, по которой продолжает его носить.
Ланчия думает о том, чтобы снять его; впрочем, он чувствует, что это пустой жест, когда вспоминает, чего ради летит на другой конец земного шара. Символический протест. Голос бы это позабавило.
Он застегивает рубашку до горла, затягивает галстук и натягивает на плечи свой черный пиджак. Возможно, воротник – ещё один из видов епитимии.

*

Вария хороша, но Ланчия лучше. Вдобавок ко всему у него накопилось много гнева – на голос, на себя, – который необходимо выплеснуть, и он чувствует себя достаточно плохо для того, чтобы завалить Намимори телами Варии.
(И, возможно, – только возможно, – он чувствует себя немного благодарным голосу, обратившегося к нему так вовремя.)
(Ку-фу-фу, говорит голос. Я знал, что ты придешь.)