04:10

В звенящей тишине «Комнаты Страхов» живые голоса казались чем-то инородным, неестественным.
- Сколько мы уже здесь?
- Много. Очень много.
- Сколько много?
- Не знаю.
- У тебя есть часы.
- Не хочу на них смотреть.
- У меня есть часы! – радостно поделился Нэвил. – Я хочу сказать сколько!
- Твои «ходики» не работают.
- Я хочу сказать сколько! – упрямо настаивал парень. – Я! Я хочу сказать сколько!
- Ладно, Нэвил, скажи, - разрешил Гарри.
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд! – радостно сообщил Нэвил, приоткрывая дверцы шкафчика. С тех пор, как ушла Джинни, он больше не выходил оттуда. – Вот сколько!
- Спасибо огромное, - кисло процедил Рон.
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!
- Да, мы уже слышали…
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!
- Скажи еще раз.
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд! – На лице Нэвила играла такая счастливая улыбка, что Гарри невольно поежился. Она никак не сочеталась с его пустыми, ничего не выражающими глазами. Словно собачонка, охотно гавкающая с команды хозяина «голос!», он в наслаждении повторял: «семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!».
- Сколько?
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!
- Пять секунд?
- Не-е-е-е, сорок пя-я-ять секунд! Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!
- Ну, хватит.
- Семь часов, сорок минут, сорок пять секунд!
- ЗАТКНИСЬ! – взорвался Рон.
Улыбка сошла очень быстро, так же быстро она превратилась в озлобленный оскал. От этого выражения Гарри стало не по себе еще больше.
- Суки, - быстро проговорил Нэвил, захлопывая дверцы. – Суки. Суки. Все подохнете!
- Как думаешь, его можно будет вылечить? – спросил Рон после непродолжительной паузы. – В Мунго ведь занимаются такими расстройствами.
- Если мы выйдем отсюда раньше него, сомневаюсь, что он вообще захочет вылезать из этих своих проклятых часов, когда появится дверь, - сказал Гарри, отводя взгляд от застекленных окошек шкафчика, за которыми, подобно уродливому младенцу, заспиртованному в банке, сидел скорчившийся Нэвил Лонгботтом.
Холод, источаемый темными углами помещения, теперь доставлял ощутимое неудобство. Только вблизи камина можно было наслаждаться сухим ворсом ковра и с удовольствием подставлять огню озябшие босые пятки.
- Мне вот что не дает покоя, - нарушил Гарри воцарившееся было безмолвие. – По какому принципу этот… кто бы он ни был, выпускает нас отсюда? Ведь должна существовать какая-то система.
Рон наморщил лоб.
- Может быть, - задумчиво протянул он, - в порядке, в котором мы сюда входили?
- А кто был первым?
- Ты, Гарри.
- А Гермиона?
- Кажется, последней. Ну, точно! Гермиона вошла последней, поэтому вышла первой! Перед ней была Джинни, это я отчетливо помню, она шла следом за мной.
- Стой-стой. Ты хочешь сказать…
- Что я следующий! – Рон в ликовании поднял в верх руки. – О, дружище, ты расстроился… Извини, если хочешь, я останусь с тобой…
- Перестань нести чушь! – вскипел Гарри. - Никто из нас не должен провести здесь ни одной лишней минуты!
- Одной лишней минуты! – эхом донеслось из глубины комнаты.
- Нэвил, ты начинаешь раздраж… - Рон подавился на следующем слоге. И Гарри понял почему. В немом ужасе он осознал, что голос, передразнивший его на последней фразе, не принадлежал Нэвилу. Он был женским.
Из левого от напольных часов угла, из густого, клубящегося мрака, выступила человеческая фигура. На его фоне она казалась ослепительно-белой. Еще шаг, и стало понятно, что это женщина. Высокая и худая, в белоснежной ночной сорочке. Ее сухие седые волосы неопрятными космами лежали на плечах, а обвисшая на горле кожа неприятно натягивалась всякий раз, когда женщина поворачивала голову. Гарри узнал ее, это была…
- Мама! – крикнул Нэвил, с грохотом вывалившись из своего шкафа. – Мамуля!
Алиса Лонгботтом взвизгнула и отшатнулась к стеллажам, прижав к впалой груди костлявые руки. Их тонкая кожа просвечивала, сквозь нее можно было видеть синюшные вены.
- Что это значит, Гарри? - прохрипел изумленный Рон. – Просто немыслимо… Она инферия, она не может быть живой! В той тьме нет места жизни, я это знаю.
Тем временем, Нэвил подбежал к женщине и кинулся ей на шею:
- Мамочка! Как ты сюда попала?
У Алисы сделался такой вид, словно к ней прижался голодный аллигатор. Лицо исказила гримаса страха, смешанного с отвращением.
- Кто ты? – спросила она, дико вытаращившись на мальчишку. – Кто ты?
Нэвил в недоумении отстранился от матери. Он все еще продолжал улыбаться, но уже не так уверенно, как раньше.
- Ты что, не узнаешь меня, мамочка? Это ведь я, Нэвил! Твой сын!
- Сын? – Алиса удивленно оглянулась на книжные полки, словно рассчитывала увидеть там еще кого-то. – Чей сын?
- Твой! – капризно повторил Нэвил. – Я твой сын, помнишь меня?
- Помню… А как тебя зовут?
- Нэвил! – в голосе парня стали проскакивать нотки отчаяния. – Я Нэвил!
- Да? – женщина мягко улыбнулась. – А я Алиса. Меня так зовут.
- Я знаю! – чуть не плакал Нэвил. – Ты ведь моя мама, я знаю!
Сейчас он совсем не был похож на сумасшедшего, Гарри видел, что в его глазах снова зажглась прежняя искорка разума.
Наступила напряженная тишина, в течении которой мальчик и женщина пристально глядели друг на друга. Когда стало казаться, что это продлиться вечность, Алиса Лонгботтом, наконец, расслабленно выдохнула. Ее потускневшее лицо опять озарила улыбка.
- Ах, Нэвил, ах, Нэвил! – всплеснула она руками.
- Да, мама, ты вспомнила! – просиял юноша.
- Нэвил, конечно, Нэвил!
Внезапно Алиса замерла.
- Но ты не мой сын, Нэвил, - вдруг очень серьезно сказала она. – Ты вообще не человек. Ты акула! Разве ты этого не видишь?
- Чтоб я сдох… - вырвалось у Рона.
Нэвил вздрогнул так, как будто бы его ударили.
- Ты акула! – повысив тон, повторила женщина. – Посмотри на себя! Ты монстр!
- Нет, - всхлипнул Нэвил. С его подбородка уже капали слезы. – Нет, мамочка, нет! Я человек! Я твой сын!
Алиса завизжала. Так пронзительно, что Гарри захотелось заткнуть уши. Он бы так и сделал, если бы не был парализован безобразием картины, разворачивавшейся перед ним.
- ФРЭНК! – заорала Алиса, и дряблая кожа на ее горле натянулась, как струна. – ФРЭНК, ПОДИ СЮДА!
Из черной бездны вышел мужчина, облаченный в белую пижаму. Он был довольно плотного телосложения, со спокойным, морщинистым лицом и всклокоченными, седыми, как у жены, волосами.
- Папуля, - сдавленно пискнул Нэвил.
- Фрэнк, - обратилась женщина к мужу, - ты только послушай! Эта акула, это нечеловеческое, отвратительное отродье утверждает, что оно наш сын. Нет, ты только представь! Оно называет меня мамулей. А тебя…тебя, - она замешкалась, подбирая нужное слово, - папулей! Тебя оно называет ПАПУЛЕЙ!
- Папа! – Нэвил, рыдая, упал перед мужчиной на колени. – Папа, это я!
- Акула, - холодно вынес свой вердикт Фрэнк Лонгботтом. – Мерзкая акула.
Впервые в жизни Гарри захотелось бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого места. То, что происходило там, у стеллажей, просто не укладывалось у него в голове. Супруги Лонгботтомы, тыкая пальцами в Нэвила и топая ногами, наперебой повторяли «Акула! Акула! Акула!», а бедный мальчишка, обливаясь слезами, стоял на четвереньках и закрывал руками голову, словно его вот-вот должны были забросать камнями.
- Акула! Акула! Акула! Акула!
- Не слушай их, Нэвил! – закричал Рон. – Это не твои родители! Это мираж, их здесь нет!
Нэвил не отреагировал. Горько взвыв, он метнулся к напольным часам. В мгновения ока забрался внутрь и затворил резные дверцы, придерживая их, дабы Алиса и Фрэнк не смогли ворваться в его убежище.
А те и не думали этого делать. Они просто стали с двух сторон от часов и принялись ритмично стучать кулаками в деревянные стенки шкафчика.
- Акула! Акула! Акула! Акула! Акула!
Так продолжалось еще какое-то время. Потом Алиса устала и замерла. Следом за ней успокоился Фрэнк. С видом исполненного долга они отошли от часов, оценивающе глядя на Нэвила, сгорбившегося внутри в какой-то немыслимой позе. Затем, понурив головы, оба, словно привидения, разбрелись по углам. Чернота залпом поглотила их, и в комнате стало тихо.
Первым в себя пришел Рон.
- Это было ужасно, - просипел он.
Гарри хотел что-то ответить, но…
- Тик-так, - сказал вдруг Нэвил. За закрытыми створками его голос звучал глухо. – Тик-так-тик-так-тик-так-тик-так…

05:20

- Я скоро свихнусь! – не выдержал Рон. – Я вот-вот слечу с катушек, это точно! Пол часа «тикает», и хоть бы хны! Даже не охрип!
Напольные часы окончательно заволокло темным туманом. Нэвила за ним видно не было, а вот его слова были хорошо различимы:
- Тик-так-тик-так-тик-так, - размеренно повторял он, не уступая в точности работавшему когда-то маятнику. - Тик-так-тик-так…
- После того, что ему пришлось пережить, ты бы тоже «затикал», Рон, - сказал Гарри. – Если бы собственные родители называли тебя акулой, нечеловеческим отродьем.
- Это были не его родители, - возразил Рон. – Не знаю что там, в той темноте, может, она напичкана боггартами или кем-то вроде них, но те люди были не живыми. Я знаю это наверняка.
- Откуда?
Вместо ответа парень неопределенно пожал плечами:
- Ниоткуда, Гарри. Просто знаю.
- Тик-так-тик-так-тик-так…
Ребята помолчали.
- Слушай, приятель, - обратился к другу Гарри, - что ты там говорил о шоколадушках?
- А я уж думал, ты и не спросишь! – оживился Рон. – Сам уже часа два умираю с голода!
- Они, наверное, промокли после потопа.
- Сейчас поглядим, может, в ящик-то вода и не попала. Ой, что за черт!
Юноша попытался встать, но у него получился лишь невнятный рывок. Гарри попробовал взмахнуть рукой, но та словно окаменела.
- Дверь, - прошептал он. – Дверь здесь.
Послышался долгий, натужный скрип, сквозной студеный ветер пронзил комнату. Так бывает, когда кто-то по ошибке оставляет открытым тамбур зимой, и холод начинает украдкой, по полу, пробираться в дом.
- Не может быть! – обалдело пролепетал Рон. – Мы же высчитали, что следующим иду я! А мне и мизинцем пошевелить трудно…
- Нэвил Лонгботтом, Выше приключение окончено, на выход, - словно издеваясь над Роном, произнес человек в капюшоне.
- Значит, мы плохо высчитали, - сказал Гарри, до боли скосив глаза к противоположной двери стене. Там, в темноте у часов, началось какое-то копошение. Нэвил Перестал «тикать».
Стало тихо. В камине уютно потрескивали поленья, маленькие огненные капельки, словно волшебные феи, кружились над самыми языками пламени. Потом их засасывало в черный проем дымохода. Там они гасли и исчезали навсегда.
- Нэвил Лонгботтом, Ваше приключение окончено, на выход, - тоном вокзального диктора повторил голос.
Гарри услышал неуверенное шарканье. Через несколько секунд из черных клубов дыма показалось круглое лицо мальчишки. Он сделал еще пару шажков и предстал перед друзьями во весь рост. У кромки ковра парень робко остановился.
- Нэвил Лонгботтом, Ваше приключение окончено, на выход.
- Давай, приятель, - подбодрил товарища Рон. – Уматывай отсюда.
Переминаясь с ноги на ногу, Нэвил забито огляделся. Почему-то он не решался сделать следующих шаг.
- Иди, там свобода, - сказал Гарри. – Там свет, и там тепло. Тебя ничего здесь больше не держит.
- Больше не держит? - эхом откликнулся Нэвил, по-собачьи склонив голову набок. А потом оглянулся на свои напольные часы с такой тоской, что казалось, он вот-вот снова заплачет. – Там не держит?
- Нет, - улыбнулся Гарри, - там не держит. Тебя ждет бабушка. Ты помнишь бабушку?
- Ба-а-абушку-у-у, - протянул Нэвил, ковыряя пальцем в ухе. – Бабу-у-улю… Бабуля меня ждет.
- Да, правильно, она тебя ждет.
- У билетных касс, - он энергично закивал в подтверждение своих слов. – В половине девятого у билетных касс.
- Так уже без четверти! – Гарри решил прибегнуть к хитрости. – Ты опаздываешь, давай скорее! Бабушка заруг…
- Нет! – вдруг вскрикнул Нэвил, протестующие топнув ногой. От неожиданности Гарри проглотил остаток фразы. - Сейчас семь часов, сорок минут, сорок пять секунд! Время еще есть. Есть время. Время еще есть. Правда, время еще есть. Еще есть время.
- Нэвил Лонгботтом, Ваше приключение окончено, на выход.
- Ты прав, - вмешался Рон, - время еще навалом. Ступай же.
- Да, есть, еще есть, - облизывая палец, которым только что орудовал в ухе, Нэвил засеменил к выходу. - Время еще есть, еще есть время. Еще есть время. Много времени.
- Ты прав, - вторил Рон, - молодчина. Время еще есть. Его много есть.
- Много есть, - соглашался юноша, - еще есть. Есть время. Время есть. Время есть.
Когда он проходил мимо ребят, Гарри обдало душным запахом мочи. У самого порога мальчик остановился и принялся шагать на месте.
- Предъявите входной билет, - потребовал голос.
- Билет? – вдруг обмер Нэвил. – Где билет?
- Предъявите входной билет.
- БИЛЕТ! – заорал парень, выворачивая наизнанку пустые карманы. – БИЛЕТ ГДЕ? ГДЕ БИЛЕТ! ГДЕ БИЛЕТ?
- У него нет билета, - обомлело прошептал Гарри. – Мерлин, я только теперь вспомнил.
Он выкинул его. В один их этих сумрачных углов…
- И еще хвастался, что он не вернулся обратно, - подтвердил Рон.
- БИЛЕТИК! – в исступлении верещал Нэвил. Правой рукой он с отвратительным хрустом вырвал с головы порядочный клок волос. Левой молотил себя по лицу, из разбитого носа уже струилась кровь. - ГДЕ БИЛЕТИК? ГДЕ БИЛЕТИК!
- Безбилетным выход запрещен, - сказал человек в капюшоне, и дверь тут же захлопнулась перед самым носом у Нэвила. Занавесь упала и растворилась в бревенчатой стене.
- Билетик! Биле-е-етик!!! – причитал Нэвил. – Надо найти билетик! Надо найти, еще есть время! Время еще есть. Еще есть время. Есть время. Есть, еще есть.
Короткими приставными шажками парень подбирался к ближайшему из обволоченных мраком углов.
- Есть время, еще есть. Билетик! Еще есть билетик. Еще есть билетик. И время. Есть еще оно, есть!
- НЭВИЛ, НЕТ! – хором вскрикнули Гарри с Роном. Но было поздно. Нэвил прыгнул в угол, черный туман взвился к потолку. Уже через мгновение мальчик исчез без следа и звука, так, словно за той вязкой темнотой таилась бездонная пропасть. Пропасть в никуда.

05:40

Мрак сомкнулся. За крохотным островком света, источаемого камином, простиралась непроглядная, стоялая мгла. В ее неподвижности, казалось, можно было задохнуться, в ее чистой, безупречной черноте можно было ослепнуть. Поджав ноги, ребята ютились у огня, который постепенно затухал, будто умирая от нехватки кислорода. Поленья перестали весело потрескивать, они угрюмо тлели, уступая дорогу тьме.
- Я во всем виноват, - сказал Рон. Голос звучал так, словно он говорил через платок. – Я должен был остаться без билета!
- Кому от этого стало бы легче? Нам, твоим друзьям? Или сестре? Или родителям?
- Нэвилу. Нэвилу стало бы легче.
Словно в подтверждение его словам, из глубины комнаты кто-то грустно вздохнул. Друзья умолкли и насторожились.
- Они смотрят на нас, - горячо прошептал Рон. – Они смотрят и выжидают!
- Кто смотрит, о ком ты все время говоришь? – спросил Гарри. Теперь он тоже чувствовал на себе чей-то взгляд, но не мог понять, откуда берется это ощущение.
- Мертвецы! Мертвецы, Гарри, они здесь. Они все здесь, и они ждут.
- Чего? Чего ждут?
- Когда погаснет свет. Тогда они выползут оттуда и набросятся на нас!
Снова вздохнули, теперь куда громче. Слабеющие языки пламени заколыхались, точно от дуновения ветерка. Гарри увидел, как по лицу товарища заплясали искаженные тени.
- Мне так страшно, - прохрипел тот. – О, Небо, мне так страшно…
Гарри нечего было ответить, он не знал, как взбодрить Рона. Он не знал, как взбодрить себя.
- Ох, - послышалось в третий раз. – Хм-м-м-м…
А потом раздались стоны. Они исходили ото всюду – из недр окутанного мраком помещения, с потолка, казалось, даже из под пола. В каминной топке огонь пустился в предсмертный танец, с каждым новым звуком его силы истощались.
- Они гасят его, гасят, - вопил Рон. – ЭТИ ДЕМОНЫ ГАСЯТ ЕГО!
Сердце в груди Гарри заколотилось с бешеной скоростью, в висках пульсировала кровь. В ушах звенело, будто вблизи от него взорвали снаряд. Перед тем, как пламя потухло, он услышал дикий вой. И это был не Рон. Голос принадлежал Нэвилу…

Темнота поглотила их целиком, и стало тихо. Внутри нее существовал лишь один единственный звук – прерывистое дыхание двух до смерти испуганных мальчишек.
- Гарри, ты тут? – прошептал Рон.
- Да, я рядом.
- Почему я не могу нащупать твою руку?
- А я не могу твою, - Гарри принялся шарить по ковру. – Иди на мой голос.
- Я не пойму, откуда он исходит. Слышу его то спереди, то сзади.
Зашуршало. Это Рон ползал на четвереньках в поисках друга.
- Ой, Гарри, твои пальцы! Я нашел!
- Это не мои, - Гарри обдало жаром. – Я тебя не чувствую!
- Это мои, - сказал вдруг кто-то. – Щекотно!
Голос принадлежал Нэвилу. И в то же время не ему. Как если бы тот состарился на двадцать лет.
- НЕТ! – в ужасе взвыл Рон. – НЕТ, ТЫ МЕРТВЕЦ! ОТПУСТИ! ОТПУСТИ-И-И-И!!!
Началась борьба, Гарри слышал, как люди катались по полу. Он вскочил на ноги с стал метаться по комнате, надеясь наткнуться на свалку и помочь товарищу. Но как ни старался, ничего не выходило, всюду его встречала пустота.
- Давай же поиграем! – предложил взрослый Нэвил. – Давай поиграем, Ронни! Хватай и убегай!
Рон не кричал, он выл. Безумно, надрывно, истерично. Послышался глухой удар, стук, что-то грузно рухнуло на ковер. И снова вой:
- Н-Е-Е-Е-Е-Т!!! ОСТАВЬ! ОСТАВЬ МЕНЯ!
- Давай поиграем, Ронни, давай позабавимся. Время еще есть! В «хваталки». Я схвачу, а ты убежишь.
Теперь кого-то хлестали. Звонко, наотмашь. С каждым ударом Рон жалобно вскрикивал.
- Мышка-мышка, -прокаркал Нэвил. – Мышка моя мышка! Утю-тю-тю!
- Умоляю тебя, пусти-и-и-и! – Рон рыдал. Взахлеб. – ПУСТИ! МЕРТВЕЦ! МЕРТВЕЦ!
Гарри уже стал отчаиваться, когда вдруг совершенно нечаянно схватил кого-то за руку. Ладонь и пальцы были влажными и бугристыми, с них что-то сочилось. Кровь? Неужели его друга так сильно истязали?
- Рон, это ты?! – воскликнул он в панике.
- Нет, - сказала Гермиона. – Это я.
В голове Гарри что-то лопнуло, сознание помутилось, земля ушла из под ног. Глубоко вдохнув, он упал, но прежде лишился чувств.

06:10

Гарри очнулся от пронизывающего сквозняка, тянувшегося по полу. Было тихо, и совсем не хотелось открывать глаза. Сквозь веки он чувствовал, что в комнату вернулся свет.
- Рональд Уизли, Ваше приключение окончено, на выход.
Гарри понял, что лежит. А еще он понял, что не сможет встать до тех пор, пока Рон не покинет это место.
- Рональд Уизли, Ваше приключение окончено, на выход.
Почему он не отвечает? Тоже без сознания? Не выдержав, Гарри распахнул глаза. На то, чтобы вскрикнуть, у него просто не хватило сил.
Сразу стало ясно, что камин больше никогда не будет гореть – его топку застлало тем же черным туманом, что и углы. Источником же света являлись шесть свечей, стоявших по обе стороны от серебряного кубка. Зажженные чьей-то заботливой рукой, они слабо озаряли помещение, которое, казалось, вот-вот поглотит себя само. Тем не менее, их хватило на то, чтобы Гарри мог видеть своего друга.
Рон неподвижно сидел прямо перед ним, опустив голову на плечо и безвольно раскинув в стороны ноги. Одежда на нем была изорвана, правая штанина отсутствовала, от рубашки остались одни лохмотья. Куда-то делись ботинки, сквозь дыры в носках торчали пальцы. Но самым ужасным было не это. Ужасными были темно-бурые отметины, тут и там оставленные кем-то на коже юноши. Отметины в форме человеческой ладони. Они виднелись везде, где рванье оголяло его тело, продолговатые кровоподтеки в виде пальцев тянулись по левой щеке и заканчивались на переносице, другой отпечаток касался распухших губ и уходил к подбородку. Следы были на запястьях, словно кто-то выкручивал Рону кисти, на коленях, на груди. Своим обликом он напоминал загнанного гепарда, умирающего от усталости. Широко распахнутые, опустошенные глаза без выражения глядели в пустоту.
- Рональд Уизли, Ваше приключение окончено, на выход.
Проход был открыт. Гарри не знал, как долго и сколько еще это продлится.
- Рон, вставай, - попросил он в изнеможении. – Рон, встань, пожалуйста!
Никакой реакции не последовало. Парень все тем же отсутствующим взглядом смотрел куда-то вглубь комнаты. Со стороны можно было подумать, что он спит, если бы не открытые глаза.
- Тебе пора, Рон! Вставай и выметайся отсюда!
- Мне следовало меньше болтать, - внезапно прохрипел Рон. – Эта проклятая болтовня, и вот я попался. Следовало реже раскрывать пасть.
Гарри не знал, что ответить на эти слова. Ни один из тех психологических приемов, которые сработали на Нэвиле, сейчас не казался ему уместным.
- Мне нужно отлить, - продолжал Рон. – Если не отолью, то прямо здесь надую.
- Вон в той двери, приятель, - сразу же нашелся Гарри. – Спусти там.
- А там платно? Ненавижу, знаешь ли, эти платные сортиры.
- Там по пропускам. Покажешь билет и вперед!
- Не кисло! Ух, я тогда заодно и личинку отложу.
Когда он поднимался и поворачивался к двери, его зрачки не сдвинулись ни на миллиметр. Словно сделанные из стекла глаза куклы, глядящей всегда вперед
- Билет. Предъявите входной билет.
- Хех, - усмехнулся Рон, засовывая руку в карман брюк. – Сральник, а церемонии, как в театре.
Уже перешагивая порог, он обернулся. Застывшие зрачки глядели куда-то выше того места, где распластался Гарри, поэтому понять, кому адресована фраза, можно было лишь по смыслу:
- Только отвернись, лады? Не могу выжать из себя ни капли, когда кто-то смотрит.
- Я зажмурюсь, - пообещал Гарри.
Когда он в следующий раз открыл глаза, двери уже не было. Как и его друга.


07:00

Две свечи уже расплавилось, из подсвечников свисали белые, застывшие нити воска. Остальные, скрючившись, догорали, неровно освещая каминную трубу. Гарри остался один. И это было самым страшным из всего, что случалось в комнате. Одиночество давило не хуже, чем сгустившийся в паре метров от него мрак. Звенящая тишина рвала натянутые нервы, как рвал бы струны оборотень, пытающийся сыграть на арфе. Чтобы хоть немного ее разогнать, Гарри напевал себе под нос старую колыбельную, которую тетя Петунья иногда пела на ночь Дадли:
- Баюшки, на ели мальчик засыпает, а подует ветер – люльку раскачает. Ветка обломилась, полетела колыбель – падает и люльки, и дитя, и ель…
Гарри не знал автора этих стихов, но, подслушивая их украдкой из своего чулана, он всегда быстро и легко засыпал. И падал куда-то в темноту, но его долгий полет всегда оканчивался мягкой посадкой. Там, внизу, было на что полюбоваться.
- Баюшки, на ели мальчик засыпает, а подует ветер – люльку раскачает. Ветка обломилась, полетела колы…
Кто-то шаркнул ногой, и Гарри замолк.
- Кто здесь? – крикнул он во мглу.
Ответом был еще один неуверенный шаг. Потом еще и еще. Они становились громче, различимее, и Гарри невольно попятился к камину.
- Выходи, тварь! Выходи, кто бы ты ни был!
Через секунду в колеблющийся круг света вступил Нэвил. Гарри почудилось, что через его позвоночник пропустили электрический ток. Спина и шея покрылись гусиной кожей, а волосы на затылке словно зашевелились.
- Ты, - выдохнул он. – Ты…
Нэвил был абсолютно седым. От темечка и до самых бровей. Впечатление усиливалось вдвое от того, что седина никак не вязалась с обликом молодого юноши. Она была ни к месту, выделялась, как гроб на свадебном столе. Она ужасала и пронимала до самых костей. Она была клеймом тех ужасов, что терзали несчастного за беспросветной пропастью, в которую тот угодил. Ужасов, сделавших его седым всего за пару часов.
Крадучись, Нэвил приблизился к Гарри и присел рядом с ним на корточки.
- Маму и папу не пытали, - наклонившись к самому уху, заговорщически сказал он. – Им не было больно. Совсем-совсем не было.
- Да, не было, - согласился Гарри. – Ты прав.
- Они рассказали мне. Там. Мама и папа. Рассказали мне. Их не пытали.
- Да, не…
Нэвил захихикал. Так, как это делают дети, удачно напроказившие в соседском дворе.
- Представь, Гарри, им было не больно! Их посадили сюда. В эту вот комнатку. В эту самую комнатку. Их здесь пугали, Гарри. Очень-очень пугали. Прям как нас, представляешь! Но они им ничего не выдали! Ничего!
- Д…да…
- Им было жутко, они обезумели от страха, но не выдали. Не выдали! И я не выдам! Тс-с-с-с… - Нэвил приложил указательный палец к губам и перешел на шепот. – Лучше сойду с ума, но не выдам. Честное-пречестное, чтоб мне магглом быть!
- Это правда ты? – с трудом вымолвил Гарри. Он едва сдерживал слезы. – Ты живой? Можно тебя потрогать?
- Нет! – Нэвил резко выпрямился. – Я лучше пойду.
- Куда?
- Обратно, к родителям! – мальчишка просиял. – Они больше не называют меня акулой! Правда-правда!
- Нет… О чем ты говоришь?
- Там они называют меня сыном! А мама еще гладит по голове. А папа кормит. Там много чего вкусного, в тарелках.
- Не уходи, - взмолился Гарри. – Не оставляй меня одного!
- Ты не один, - улыбнулся Нэвил, отступая назад, к завесе тьмы. – Здесь твои друзья. Пока ты их не видишь, но очень скоро они придут. И будут тебя веселить. А я к вам, может, еще наведаюсь. Тут мило. И не тикает…
С этими словами он исчез. Потухла еще одна свеча.


07:20

Не думайте о своих страхах, так сказал Свентсон. Рон ошибался, порядок вхождения тут не при чем. Возможно, когда-то эта комната была орудием Темного Лорда. Пыточной. Родителей Нэвила не замучили до помешательства, их запугали. А что теперь?
Не думайте о своих страхах… Джинни. Вот она, например. Больше всего на свете боялась умереть от удушья. А еще она безумно боялась змей. Гермиона. Замкнутые пространства и… книги. Она любила и ненавидела их. Ненавидела их количество, необъятность, боялась упустить, не дочитать. Рон видел мертвецов. И скорее умер бы, чем согласился встретиться с кем-нибудь из них лицом к лицу. А еще темнота.
Выходит, их, одного за другим, мучили собственные страхи! Нэвил боялся потерять рассудок. Больше всего на свете. А еще он боялся родителей. Черт возьми, он боялся собственных родителей!
Гарри бросило в жар от своего открытия. Чего боится он сам? Потерять друзей. Нэвила он, кажется, все же не удержал. Остальные вышли. Отчего же он сам все еще здесь? Чем не заслужил освобождение? Что-то еще…
- Тезка, кха-кха, - прокаркали наверху. Словно ужаленный, Гарри отскочил в сторону, таращась на стену. Там, на кирпичной трубе, в тусклом свете трех свечей, хозяин портрета вернулся на свое место. Из под накинутого на голову капюшона выглядывал орлиный нос Гарри Свентсона.
- Дотумкал, таки, - крякнул старик. – Ну и слава Мерлину.
- Кто ты? – в ярости спросил Гарри. – Преспешник Вольдеморта?
- Я? Кха-а-а-а-кха-кха-кха! – билетер, захлебываясь кашлем, расхохотался. – Ну, посмешил, так посмешил!
- Тогда кто?
- Ох, сынок, кхем… У существ, вроде меня, нет названия. Нет возраста и рода, нет пола, и даже лика. В писании моем имя мое.
Лицо Свентсона стало изменяться. Морщины разгладились, сплющился нос, растеклись во все стороны губы. Глаза исчезли, на их месте образовались две продольные щели. Уши сползли к затылку, пропали брови и волосы на голове, сошла с подбородка щетина. Затем то немногое, что осталось от головы, резко съехало на бок и легло на левое плечо. Со звучным хлюпаньем в нем открылось круглое влажное отверстие наподобие рта. Отверстие улыбнулось и заговорило уже совершенно иным, огрубевшим голосом:
- Вот как мне нравится больше. Людские рожи по своей сути так нелепы. И тем столь омерзительны.
- Выпусти меня, отродье! Освободи меня и Нэвила!
- Страхи. Страхи сбываются здесь. И нет пути назад. Они необратимы. Запомни! Если страх победить не можешь – знай его!
- Я знаю! – взревел Гарри. – ЗНАЮ!
- Тютя! Рева! Рвакля! Цап!
Свентсон исчез, портрет вновь опустел. Гарри в отчаянии упал на колени.
- Я знаю, знаю, я знаю, я знаю, - повторял он без устали.
Страхи сбываются. Сбываются здесь. Сзади кто-то хмыкнул. Гарри резко обернулся.
На ковре сидел Рон. Безжизненные глаза сверлили пустоту, а на горле красовались две ранее не замеченные отметины. Следы пальцев, раздавивших трахею. С протяжным хрипом из темноты выползла Джинни. Гарри понял, что это она, лишь по огненно-рыжим волосам. Сейчас они свалялись и напоминали грязные веревки. Ее голова раздулась и приобрела цвет свеклы, оба глаза превратились в бельма, распухшая до невероятности нога волоклась по полу. С другой стороны вынырнул Нэвил. Или нечто, что раньше было Нэвилом. Из под седой шевелюры на Гарри скалилась рядами острых зубов безобразная акулья морда. Что-то зашуршало в камине, в следующий миг из черноты его зева высунулись изувеченные ожогами руки. Гермиона. Ее обезвоженное, истощенное тело сотрясалось от дрожи, старушечье лицо перекосило судорогой.
Все они были мертвы. Все они погибли здесь, один за другим. Никто не вышел. И он не выйдет. Больше всего на свете он боялся остаться здесь навсегда. Теперь он знает.
Когда они, наступая, стали зажимать его в кольцо, погасла последняя свеча.


КОНЕЦ