Я даже не могу сказать, что мне это снилось.
Скорее, я уже почти проснулся и увидел страшное.
Увидел, что за добродушным армянином в парике и маске из ботекса, скрывается страшный маньяк-людоед. Он приходит ночами в кабинет к Эрнсту и раскладывает на его столе внутренности невинно убиенных жертв. Эрнст, как любой нормальный педераст, повизгивает и соглашается дать Питрасяну еще эфиру.
- Больше, - злобно шипит Питрасян, клацая зубами.
- Не могу больше, Ифгений Паганыч, - плачет Котя, глядя широко раскрытыми от ужаса глазами, на кровавые потроха. - Сами знаете, как нынче все сложно с эфирами.
- Больше, - рычит маньяк Питрасян, и с этими словами, чавкая, откусывает себе часть уха.
- Зачем же вы ухо-то себе повредили, - бледный как смерть, блеет гендиректор.
- Мне завтра новое пришьют, - нехорошо улыбаясь, отвечает ему комек, игриво подбрасывая на ладонях, куски дурно-пахнущего кишечника.
- Так вы сходите до НТВ или еще куда, - советует Котя. - В таком-то антураже вас везде примут, как родного.
- Схожу еще, - обещает Питрасян, сгребая со стола в черный, пластиковый пакет, парную требуху. - Я еще и до туда, - тыча черным пальцем в потолок, клянется страшный маньяк, - обязательно дойду.
С этими словами, он перебрасывает мешок через плечо и собирается уходить. Но проходя мимо большого, в человеческий рост, зеркала - останавливается.
- А зеркало-то, у тебя, кривое, - говорит Питрасян, не видя своего отражения. - Плохо показывает. Ничего не разглядеть.
И перешагивает через дорогую раму, работы Филиппа Старка, в родное Зазеркалье.
[показать]


Я тут