Поезд. Новогодний экспресс мчащийся сквозь заснеженную равнину из одного года в другой.

Все суетятся, бегают, что-то кричат. - Эй, давай! Скорей! Левый контровик поправьте!

Вторая камера, прибери диафрагму! Первая, проверь фокус! Почему нет звука с третьей петлички?!

Авральные съемки новогодней программы, которую мало кто будет смотреть. Ну, родственники, разве.

Режиссер нервно курит, объясняя, что ему от нас нужно. Выждав момент, пытаюсь донести.

- Саша, - говорю. - Я не актер. Я не умею делать то, чего делать не умею. Мое участие в этом проекте,

трагическое недоразумение. Бред безумного директора телекомпании. Его патологическая,

наследственная жадность. Экономить на актерах в новогоднем сериале - это умственное недомогание.

Нам следует немедленно уйти из павильона и разойтись по домам, пока никто не узнал, чем мы тут занимаемся.

- Я все понимаю, - отвечает. - Все понимаю. Но ты же знаешь, как это у нас делается. Родилась идея.

Точнее две идеи. Первая - снять за три дня до праздника двенадцатичасовой сериал.

Вторая - снять его собственными силами, чтобы лишний раз не тратиться. Я бессилен, что-либо изменить.

Понимаешь, - бессилен!

Вот сейчас мне кажется, что он и сам на грани нервного срыва. Но, нет. Продолжает.

- Я не прошу тебя совершать драматические подвиги на сцене, играя сложную характерную роль.

Тебе не нужно перевоплощаться в персонажа до изменения тембра голоса и едва уловимых жестов,

владение которыми, как раз и отличает хорошего актера от плохого. Посмотри на наши сериалы.

Посмотри внимательно на все наше современное кино! - В его словах взволнованное крещендо. - Посмотри!

Ты не увидишь там ни одного характера. Ни одного запоминающегося персонажа. Их нет!

А почему? - Его взгляд отрывается от моих глаз. Он начинает переминаться с ноги на ногу.

- Потому, что работа над ролью требует времени! Актер должен увидеть в своем герое второстепенные черты.

Да, да! Второстепенные черты, которые присущи любому человеку. Никто не подходит к тебе с тем,

чтобы тупо отбарабанить текст. Но и то, что человек совершает при изложении любой информации,

тоже не есть эти волшебные, второстепенные черты. Каждый может откашляться или почесать мошонку,

в этом нет индивидуальности. Такие глупые приемы, как заполнение пауз отвлеченным взглядом или

поглаживанием подбородка, это все очень затасканные клеше. У кого-то оттиск лучше, у кого-то хуже, но в целом,

в целом картина очень безрадостная. Зритель разучился находить и видеть в актерах персонажей.

Понимаешь? - Крещендо нарастает. - Нет персонажей! Зритель теперь идет смотреть не историю,

а актера, который в этой истории участвует. Зрителю наплевать уже на драматургию!

Его мало волнует весь этот хитроумно закрученный сюжет. Он не видит плачущего у постели отравленной

Констанции Бонасье, д`Артаньяна. Он видит Боярского с мокрыми глазами. А поскольку ему - зрителю -

энергичный как сперматозоид, актер Боярский непривычен в таком амплуа, он - зритель - в этот момент,

вынужден накрыться катарсисом и разрыдаться от двойного горя. Ведь еще и Алферова умерла!

А чем, скажи мне, отличаются наши отечественные д`Артаньян от Теодоро? Чем?!

Разве Алесандр Дюма и Лопе де Вега однояйцовые близнецы? Или они писали свои произведения

специально под конкретного актера, один за сто лет до его рождения, другой за триста?

Нет! Зритель полюбил актера и тому уже не нужно утруждать себя глубоким погружением в образ.

Зрителю плевать где и какое действие разворачивается. В первобытной пещере среди саблезубых

тигров и пушистых мамонтов или в футуристическом межгалактическом лайнере, среди

инопланетных монстров. Главное, чтобы там был Актер, которого они полюбили. И он - актер - это прекрасно понимает.

- Послушай, - пытаюсь вклиниться в паузу. - Но вот я, как раз не такой актер. Я вообще не актер.

Зритель меня не знает и ему совершенно наплевать на то, кто я такой. Скажу больше, я и не хочу

быть актером. Мне приятнее сидеть за режиссерским пультом, пусть и простым ассистентом.

Давай все выключим и уйдем отсюда, а?

- Нет, - резко обрубает. - Ты не понял, к чему я тебе все это говорю.

А говорю я это к тому, чтобы ты не заморачивался над игрой, а оставался самим собой в этом гриме.

Это называется - ты в предлагаемых обстоятельствах.

Надели на тебя милицейскую фуражку - ты не стал милиционером. Это ты, но в милицейской фуражке.

Дали двустволку - ты не стал охотником. Это ты с двустволкой.

- Но ты противоречишь Станиславскому, - пытаюсь возразить.

- Нахуй Станиславского, - торопливо перебивает меня. - Ты тоже, не сильно соответствуешь Смоктуновскому.

Давай гримируйся, и начнем снимать, у нас еще работы море.

Весь Matroskkin