Лес идёт. Лес царапает горло и режет ступни.
Он так влажен, чешуйчат, хвоист, что дышать им - табу:
никого не попросишь, мол, милый, спаси-сохрани.
Слишком поздно: бегом, кувырком и с обрыва - в траву.
Лес приходит ко многим, но ластится только к тебе
полудикой собакой: незлая, и всё же ничья.
Край мышиной охоты осколками мелких костей
метит кожу, но кровь отпускаешь по водам ручья.
Вдоль по руслу его муравьиный шевелится храм.
В голове - паутина: прекрасно не знать ни черта.
Пить, прижавшись губами к болотным пружинистым мхам,
твёрдость ягод незрелых и камни по Брайлю читать.
Вместе с кожей сдирать прикипевшие капли смолы.
Передразнивать птичий тревожный, мучительный звон:
далеко-далеко, в королевстве у края земли,
грампластинка играет, и рушится Иерихон.
Ты не сторож ему, и подавно ему ты не брат.
Птицы гнёзда свивают в огромных незрячих зрачках.
То ли пальцы кусаешь в тоске, то ли шляпку гриба,
а за дверью вороны, а может быть, дети кричат.