ТОТЕМ      КОРОВЫ

ТОТЕМ      БЕРЁЗЫ

ТОТЕМ      РУЧЬЯ

ТОТЕМ      ТРОСТНИКА

 Бесчисленные армии с развевающимися знамёнами, со сверканием металла, с храпом коней безвозвратно уходят в шум тростника. Девушки с распущенными волосами, босые уходят в шорох тростника. Рыбаки на длинных лодках уходят в тишину тростника.

 Только Луна скользит вдоль листьев. Только вода, чернея, ждёт. Только ветер перебирает листья.
 Склоняясь налево, склоняясь направо, качая метёлками, купая листья в воде.

 В тростниковой хижине сидит человек. То ли стихи сочиняет в сосредоточении, то ли умер уже.

 Накинь тростниковый плащ - нищий поэт, бедный крестьянин, разбойник, браконьер, террорист, отшельник, мечтатель, мудрец, вор.

 На тростниковой циновке любви зачатие неординарных людей. Скользящие волосы, чёрные тени, пальцы перебирают. Склоняясь, качая, купая.

 Откроешь, услышишь лишь шум тростника и шорох ухода.

ТОТЕМ      ПОЛЫНИ

 Половая трава смешала пыль дорог, и половодье дождей, и запах пламени пожара, и плёса тишину.
 Меж пеплом прошлого и пеленой грядущего пелёсой плесенью расплёсканная жизнь.
 Тонка, горька.
 В полоне времени людские племена проходят в пустоте тенью по лучу, по следу полынного степного ветра-волка.
 Из полыньи в полымя - это полынь.

 Я слышал, что сушёная она от мух неплохо помогает, а может быть, от комаров.
 Бывает также, что руки твои полынью пахнут, и волосы, и губы, и голос, и глаза. И горько, и тянет, и пьянит полынной водкой.

ТОТЕМ      ОБЛАКА

 В праздник летнего безветрия люди облака весёлой гурьбою выходят на берег реки и смотрят, как облака плывут по воде. Потом купаются.

ТОТЕМ      ТРОПЫ

 - В твоём мире ещё не вечер?
 - Нет, но скоро стемнеет. Через две или три тысячи лет.
 - У вас тоже идёт дождь?
 - Разве он не всегда идёт?
 - Ты часто гуляешь по этой тропе?
 - В моём мире гуляют не люди, а тропы.

 Брести в тишине, перешагивая через корень дерева, пригибаясь под веткой дерева, обходя камни и лужи.
 Каждый миг ожидая смерти, или жизни, или
любви.
 Выйти на дорогу и удивиться современности.
 Потом снова свернуть на тропу.
 Поворачивать налево, поворачивать направо, петлять, кружить, удаляться, приближаться.
 
 В каждой секунде времени люди троп образуют узор на ладони Земли. Тик-так - калейдоскоп.
 Ничего, что устали ноги. Разве тропа не сама плывёт под ногами. Немного покачивается. Срежь трость - будет легче.

ТОТЕМ      УЖА

 Я знал одну женщину-ужа: она пахла змеёй, её ладони были прохладны, талия гибка, а язык раздвоен. Жизнь её сложилась не складно, и в своём ужином гнезде она плакала, когда никто не видел. А когда видел, она шипела. Но могла быть нежной и чуткой, своими извивами принимая форму собеседника.

 Говорят, если есть мудрость, должен быть и яд. Но уж - исключение. Просто люди в него не верят. Они всех без разбору побивают камнями.
 Можно ли двигаться в мире, не задевая стебли трав, оберегая покой цветов, и не извиваться?

 Отпугивающий духов болезней.
 Слышащий шёпот богов.
 Во сне и грёзе летящий в небе.
 Замыкающий Вечность.
 Обвивающий Пространство.
 Подобный Великой китайской стене.
 Чюрлёнис пишет картину "Соната Ужа".

 Ещё их боятся комары и мыши. Но ты не бойся ужа в ежевичных кустах. Видишь знак ужа - две жёлтых "просвирки" на голове?

ТОТЕМ      СВЕЧИ

 Известно: свечи зажигают в особые моменты жизни: гадание, свидание, венчание, на рождество,на похороны, на размышление, на чтение стихов, на тихий плач души, на просветленье сердца.
 А также: для баловства.
 А раньше, поскольку электричество ещё не
полюбили, их зажигали для освещения.
 И делали подсвечники похожие на утварь ритуальную.
 И трудно было разобрать, где праздники, где будни, что важно, что не важно.

 А если нет свечи, себя можно зажечь.
 И люди будут говорить: смотрите - он горит, но, знаете ли, как-то неярко, мерцая и дрожа.

ТОТЕМ      ЕДИНОРОГА

 Животное это, хотя и крупных габаритов, проворно очень.
 И появляясь из тумана на лугу, или под облаком над лугом проплывая, дав себя увидеть, быстро исчезает. Подобно утренней росе, и солнечному лучу, и молнии, и грому, и ветру.

 Хотя единороги похожи на коров, никто не
видел, чтобы они в стада сбивались. Увидеть можно только одного. Науке даже неизвестно их число.
 Быть может, есть лишь один единорог, который появляется то тут, то там, а то надолго исчезает из времени, которое ему не нравится.
 Индийцы, правда, на всякий случай чтут всех коров. Но это чересчур.

 Вот так увидишь единорога, и больше уж не отвертеться.
 Какой бы ноша тяжёлой ни казалась, приходится нести. Какой бы цель недостижимой ни была, идёшь к ней. Какой бы высота чрезмерной ни представлялась в этом мире, уже не можешь спуститься вниз.

 Поэтому-то люди стараются держаться подальше от единорога. Они о нём мечтают в основном.

ТОТЕМ      КЛЮКВЫ

 Все бабушки своих внучат уводят в август
клюкву собирать.
 Поэтому здесь столько мягких кочек с узором бело-красным, с оборкой голубого мха и поясом мха изумрудного. Поэтому здесь столько весёлых бусинок и взглядов ласковых, и тонких нитей, и проворных пальцев.

 Взрослея, пьём мы клюквенную водку, истекаем клюквенным соком, клюковины прилежно мастерим.
 Но так и хочется заглянуть под кровать - нет ли там на газете рассыпанных бело-красных дозревающих шариков?
 Нет, только пыль и потерянная в прошлом году запонка.

 Можно пойти в магазин и купить клюквенное варенье, и разочароваться.

 Люди клюквы друг друга узнают по глазам,
немножко круглым и блестящим, как будто от удивления. Ещё по мягкости подушечек пальцев, по тонкости волос. Ещё по чистоте неба над их головами. И по старым фотографиям бабушек.

ТОТЕМ      ИВЫ

 Вы видели ветер в ветвях ивы?

 Президенты и премьер-министры ничего не могут с этим поделать. В свободное от работы время они ничем не отличаются от одинокого рыбака и маленького погонщика.
 Женщины оборачиваются и ветер трогает их
волосы. А потом улетает к берегу и кружит в ветвях ивы. Мужчины уходят и дороги всё длиннее с каждым тысячелетием.
 
 У разлуки столько лиц, сколько людей.
 
 Вглядитесь - вы видите ветер в ветвях ивы?

ТОТЕМ      СКАЛЫ

 Травы сухие шуршащие в трещинах камня.
 Каменных плеч нежная кожа.
 Кожица ветра ползущего.
 Неба скорлупки, шерстинки земли.
 Редкий цветок.
 На вершине скалы струйка вечности маленьким смерчем, не иссякая, наполняет мгновение.
 Жизнь замерцает как на экране немого кино.
 Робкие боги придут. Сняв сандалии, сядут на камни, растирая уставшие ноги. Богини друг другу расчешут волосы.
 Исчезнут, вспугнутые крылышками бабочки,
залетевшей случайно с нижнего луга.
 Парящий орёл одобрительно крикнет.
 Покажется: не хватает лишь пары мгновений, чтобы понять.
 Но придётся спуститься вниз. Внизу ждёт уже ужин у костра, и горячий чай, и люди твои.

 Не жалей о прекрасном невозможном. Для скалы есть свои законы. Обречённая на одиночество, она хранит его для поднимающегося и дарит на время. А потом забирает обратно, чтобы ты тосковал. Чтобы душа твоя знала, где ей отдохнуть от тебя, хотя бы пока ты спишь и снится тебе скала.

ТОТЕМ      ПЕСКА

 По песку пустыни бредёт караван человечества.
 Речной песок внимает молчанию мудрецов.

 Но ещё не стали песчаными дюнами пирамиды Египта.
 Но ещё не стала песчаной змеёй Стена Цинь-ши-Хуана.
 Ещё не все колодцы засыпаны песком.

 Будущие Вишну и Шива учатся создавать и разрушать миры в дворовых песочницах.

 Песок соединяет миры: пространства и времена.В этом он подобен пустоте. И столь же прозрачен - недаром из него делают стекло. В прозрачности песка песчаные миры просвечивают друг в друге. Миры, что канули в песках зыбучих. В улыбке Будды.

 Песка струящегося шёпот - медлительный ответ на все вопросы. Бессонно Сфинксы слушают его. И погружаются. 

ТОТЕМ      ЯБЛОНИ

 Дым деревень, что расстилается по долинам времени, не так уж и горек, если смешан с яблоневым. У путника уже не слезятся глаза, когда входит он в яблоневый сад. Ведь дети не плачут от радости, они смеются.
 
 Катятся по столу круглые яблоки. Лови их. В каждой секунде мамы всех времён и народов вываливают на стол груду красных яблок. Они катятся, а дети их ловят. Вкус жизни не так уж и горек, ведь яблоко сладкое!
 
 Садовник стар и бессмертен. Когда умрёт, над его могилой может ведь вырасти яблоневое дерево? Достаточно маленькой косточки, затерявшейся в складках одежды.

 Тираны всех времён и народов любили обсаживать яблонями линейки проспектов и
окружности площадей. Свет дневной, проходя через яблоневый цвет, как бы сглаживал и смягчал, даже, может быть, освящал. И люди могли жить, хотя яблоки городов горше диких.

 Мы будем есть яблочный пирог и пить яблочный сидр. Пока годы сменяют годы и века осыпаются яблоневыми лепестками. 

ТОТЕМ      КОШКИ

 Котёнок играет своим хвостом, подражая тёмным богам, нарисованным ясными линиями на светлой глине. Когда-то - когда ещё юной вечность была, а юность хотела стать вечной.

 Боги умерли, пирамиды разграблены, мумии не оживают.

 Все домашние животные приносят людям пользу. Корова даёт молоко, курица яйца несёт, лошадь тянет телегу, собака дом сторожит. Только кошка неподвижно застыла на подоконнике и смотрит в окно на метель-самум.

 Ритуальная поза. Вертикали зрачков.

 Маленькая вестница мёртвых богов у ноги человека на пути его. Что в душе моей ты охраняешь? Эта ласка и грация, мягкость и голос. Что должен помнить я?

 У нас теперь новые светлые боги, твоей темноты мы страшимся. Что ты просишь меня? Молока на блюдце? И всего-то? А вот и котёнок. Ну, пейте. А я посижу неподвижно, погляжу в окно на метель-самум.

ТОТЕМ      ДОМА

 Годы пройдут.
 И как-нибудь сядешь в углу в одиночестве, и стеснится грудь. Привидения вещей, людей и событий войдут в окна и двери, просочатся сквозь щели, заполнят пространство. И воздух не сможет
двигаться. Стены заговорят разными голосами. Заскрипят половицы от сотен шагов. Тени улягутся на все кровати, усядутся на стулья и лавки вокруг стола. Запахи всех времён года смешаются так, что тебе не вдохнуть и не выдохнуть.

 Ты захочешь обратно в пустоту и свободу, но окажется: сердце твоё приросло к стенам дома, и балкам его, и стропилам. Ясно увидишь: ты умер, а дом, что впитал без остатка тебя, новым хозяевам кажется новым и чудным, необычным и близким. Ты крикнешь всем, что у тебя осталось кричащего, но тебя не услышат. И мудрому твоему предостережению не внемлют. Они войдут внутрь дома твоего и скажут: "Это сквозняк. Нужно законопатить щели."

ТОТЕМ      ОКНА

 Все окна мира - не то же ли самое? Только обход занимает немного больше шагов. Посмотришь с одной стороны - как будто комната. Посмотришь с другой стороны - как будто улица. Если б вдруг оказаться сразу с двух сторон - что увидишь?

 Окно в пустыне каждый день протирает тряпочкой молчаливый отшельник. Он живёт в пещере на западе. А другие говорят: он живёт на востоке. А ещё говорят: их двое - на западе и на востоке, работают посменно и каждый протирает тряпочкой свою сторону окна. Никогда не встречаются.

 Солнечный луч прожигает в песке прямоугольник. Лунный луч замораживает в песке прямоугольник. Дождь льётся струями по стеклу. Иней рисует узоры.

 Раз в году приходят паломники и смотрят в окно.
 Паломник с востока видит паломника с запада.
 Паломник с запада видит паломника с востока.

 Говорят, наступит день - упадёт небесный
камень и разобьёт окно. Тогда ветер смешает все запахи мира. И краски. И звуки.

ТОТЕМ      ЛЕСТНИЦЫ

 По винтовой лестнице поднимаются звонарь на колокольню, муэдзин на минарет и часовой на вышку.
 По парадной лестнице спускаются король к
своим подданным, президент к налогоплательщикам и Папа Римский к католикам.
 Смешит меня верёвочная лестница. Раньше по ней поднимались влюблённые к своим возлюбленным. А теперь полицейские или преступники - в зависимости от сценария - карабкаются к вертолёту.

 Давно уж разрушена лестница, по которой боги спускались на землю. Не по лестнице ли поднимались люди на Вавилонскую башню? Не были ли стены её лишь ограждением дерзкой лестницы? А кто-то спускается в мрачное подземелье и фонарём освещает страшные осклизлые ступени. А кто-то упорно стремится к вершине и вырубает ступени во льду.

 Лестница - вестница. Звонок в дверь. Кто это?

 Даже последний свой путь человек начинает с лестницы. Когда гроб спускают с этажа на этаж, с трудом разворачивая на лестничных площадках.
 
 Есть ли в Вечности лестница, свёрнутая в
ленту Мёбиуса?
 
 Мы встретимся на ней лицом к лицу.

ТОТЕМ      СОСНЫ

 О многом думается.
 О небе, что полёт сосны встречает.
 О седом песке, что хоронит корни сосны.
 О солнечных лучах в оранжевой коре высокой.
 О детских корабликах, вырезанных перочинным ножиком из тёмной нижней коры.
 О мачтах океанских кораблей.
 О жертвенном костре и пламени священном.
 О пути благородных мужей, подобном сосне
прямоствольной.
 О полёте драконов, подобном изгибу сосновых ветвей.
 Об иероглифе сосны на круглом диске полной Луны.
 О звёздах в иглах.

 Не спрашивай, какой сей монастырь? Каким
богам монахи службу служат? Не спрашивай.

    Стой у ворот.
    Смотри на заснеженную сосну.
    На иглы длинные. На снег. На пустоту.
    Ворота и сосна.
    Тропа.
    И дальний гонг.
    И нет тебя.

ТОТЕМ      ОДУВАНЧИКА

 Вот почему зимою не мёрзнет земля - она укрыта от холода детским дыханием.
 А когда весна проплачет своё, на зелёных
лужайках вновь поднимаются бледные стебли.
 Светло становится от жёлтых головок.
 И солнце желтеет к лету.
 Головки белеют и ждут полёта.
 И дети приходят.

 "Вино из одуванчиков" - так назвал детство Рэй Брэдбери.
 Станислав Лем назвал его "Высокий замок".
Должны же ведь где-то жить снежинки-дышинки, когда улетают в небо.
 Как назовёшь его ты?
 Может быть, "Одуванчиковый ветер"?
 Или "Сугробы из одуванчиков"?

 Только не называй его "Лысый одуванчик", или "Газонокосилка для одуванчиков".
 Это смешно, но нечестно.
 Вот доживёшь до старости и сам станешь как одуванчик.
 Чего будешь ждать тогда: Газонокосилки или Божьего дыхания?