«- Не знаю, чего я ожидал, но, безусловно, не этого. Все началось так просто – всего лишь неправильно произнесенное заклинание на уроке Чар. Но у случайности оказались серьезные последствия, и сейчас я сижу здесь, наблюдаю за вами и размышляю над тем, как все началось и что привело нас сюда.

*

Уроки Чар всегда в некоторой степени были забавой – возможно лишь потому, что немного трудно принимать всерьез кого-то, кто ростом чуть меньше метра, одержим жевательными фигурками животных и заклинанием левитации.

Я все еще помню тот день на пятом курсе, когда покидавшие школу Фрэд и Джордж подарили ему упаковку «Жевательных Флитвиков», которые заставляли съевшего их парить в воздухе. Если я правильно помню, он так растрогался тогда, что даже прослезился.

Конфеты так и не поступили в продажу в магазинчик Ужасных Ужастиков Уизли, но каждый год под рождественской елкой профессора Флитвика поджидала очередная коробка сладостей.

И он постоянно плакал от благодарности.

Ты постоянно закатывал глаза, но мы от тебя ничего другого и не ждали. Тебя-то уж никто не мог «обвинить» в том, что ты пытаешься сделать свои уроки хоть как-то веселее, но я уверен, что ты отлично запомнил его уроки, когда еще сам у него учился.

В любом случае, мы сидели на уроке Чар и смеялись над рассказами о приключениях волшебников, которые ошиблись в произношении, и над одним бедолагой, который случайно вывернул себя наизнанку, перепутав всего лишь одну букву в заклинании.

Это напомнило нам одну картинку в «Самых Эффективных Зельях» - ты знаешь, о чем я, и знаешь, откуда нам было это известно.

Рон выбрал из списка заклинание, которое предположительно должно было создать связь между близкими людьми и, как это ни печально, прочитал его не совсем правильно. К сожалению, он не учел, что в тот момент у него в руке была волшебная палочка, которая, в свою очередь, была направлена прямо на меня. Вместо 'Animus Adnecto' он произнес 'Anima Adnecto', и белая вспышка сорвалась с конца его палочки и попала мне в грудь раньше, чем я даже успел осознать происходящее. Следующее, что я помню – я почувствовал себя цельным, абсолютно завершенным. И абсолютно бессознательным, но это в ту минуту было не так важно.

В ту же секунду в подземельях, ведя урок у седьмых курсов Ровенкло и Хаффлпафф, ты упал на пол. Естественно, поднялась паника. Наши бессознательные тела практически одновременно доставили в больничное крыло, и так же одновременно мы очнулись под звуки голоса профессора Флитвика, говорившего:
- О дорогой, все это настолько неожиданно.

Ты фыркнул. Я помню это – ты фыркнул. И я ненавидел тебя за это. Мы оба пришли в себя в больничном крыле, не понимая, что, ко всем чертям, произошло, чувствуя себя цельными, но не понимая по какой причине, а тебе показалось чертовски забавно, что Флитвик чего-то там не ожидал.

Лично мне ужасно хотелось закричать, но там был ты, и, будь я проклят, если позволил бы себе выразить в твоем присутствие какие-либо эмоции кроме скуки, гнева и безразличия.

- Что случилось?

Ты в тот раз промолчал, за что я был тебе благодарен. В конце концов, ты не меньше меня хотел знать ответ. Помню, как Флитвик подыскивал правильные слова. Это я теперь понимаю, что он пытался быть как можно мягче, но в тот момент я не понимал вообще ничего.

- Мистер Уизли ошибся, и заклинание дало совершенно неожиданный эффект.

- И какая связь между этим неучем и мной? Что за заклинание?

- Предполагалось, что это будет 'Animus Adnecto', - замявшись, сообщил Флитвик.

Ты замер, а затем резко повернул голову ко мне.

- Нет.

Я все еще совершенно ничего не понимал.

- «Нет», что? Что случилось? Что он сделал? Он сказал «Anima», а не «Animus», это что-то значит?

- Нет, только не Поттер, только не это.

Я помню охватившее меня желание хорошенько врезать коротышке, когда он рассмеялся и ответил:

- Теперь уже не Поттер, Северус. Снейп.

Я был в полном замешательстве, а ты – в недоумении.

- Я… вы… что сделало заклинание? Что сделал Рон?

Со мной ты разговаривал только лишь затем, чтобы исправить меня или предостеречь.

- Глупый мальчишка, ты что, не знаешь латыни? Мы теперь связаны душами. Это магический эквивалент брака.

- Мы… мы – что? Почему вы?

- Это я и сам хотел бы знать.

- Северус, Гарри, кажется, вы духовные партнеры.

Наши головы одновременно повернулись к белобородому старику в дверном проеме, и на моем лице отразилось неверие – точная копия твоего. Впрочем, выражение твоего лица тут же сменилось на стандартное – полное несогласие.

- Нет.

А я… я начал смеяться. Это была настоящая истерика – я связан с ублюдком, которого ненавидел всей душой, больше него я ненавидел только Волдеморта и обоих Малфоев. На всю жизнь. Ты смотрел на меня, как на сумасшедшего, которым я в ту минуту, кажется, и являлся. И я рассмеялся еще громче, увидев на твоем лице ненависть, она лишь доказывала безумие ситуации – о каком духовном партнерстве может идти речь?

И я озвучил эту мысль.

- Что за партнерство? Мы ненавидим друг друга.

Дамблдор улыбнулся, и я возненавидел его в этот момент. Даже больше, чем Волдеморта. Ты был понижен до шестого места, потому что в данную минуту второе занял Рон и прочно утвердился на нем. За то, что он натворил. И не важно, было ли это несчастным случаем или нет.

- Существует тонкая грань…

- Нет.

- … между любовью и ненавистью.

- Нет.

«Нет» говорил я. Ты же безучастно смотрел на меня, если я правильно помню. Потом снова заговорил Дамблдор.

- Итак, вам нужны кольца, позаботьтесь об этом до завтра. Как младший – Гарри возьмет фамилию Северуса. Это навсегда: Северус, ты знаешь, что заклинание необратимо. Сегодня ты переедешь в подземелья, Гарри, и без возражений. Северус, ты будешь вежлив со своим мужем, пока он находится в твоих комнатах.

Меня снова проняло, и я расхохотался, и в это время ты поднялся, шагнул ко мне и влил мне в глотку успокоительное зелье. Я один заметил, что ты и сам сделал глоток из этой бутылочки? Кажется, да. Знаю, что ты на это надеешься.

- А теперь мы позволим вам уйти в свои комнаты и поговорить. Я не жду вас до завтра, обед я прикажу подать в подземелья. Вам действительно необходимо поговорить. Постарайтесь сделать это, и все наладится, вот увидите.

Мы оба окинули старого маразматика гневными взглядами, а тот лишь посмеялся и ушел. Рон, с пепельным лицом, жался к стене.

- Гарри… Я правда не хотел ничего подобного. Мне таааак жаль.

- Рон, просто… просто уйди. Я с тобой позже поговорю. Когда пройдет желание задушить тебя немедленно.

Рон мгновенно покраснел и опустил голову, рядом с ним мялись префекты Хаффлпаффа, которые помогли тебе добраться до больничного крыла. Я перевел взгляд на тебя.

- Кажется, нам нужно кое-что обсудить.

- Действительно, мистер Поттер.

Я поморщился.

- Теперь мистер Снейп.

- Очевидно так. Пойдемте, поговорим в подземелье.

Мы проговорили почти всю ночь. Сначала мы оба слишком неловко себя чувствовали, помнишь? Я сидел на самом краешке дивана и выглядел так, словно в любую минуту готов вскочить и сбежать. А ты постарался сесть так далеко от меня, как только мог. Ты был резок, а я позволял себе нахальные комментарии.

Но потом ты упомянул Волдеморта и его возможную реакцию на произошедшее, и мы переключились на события Турнира.

Никто не говорил со мной об этом после того, как Дамблдор заставил меня рассказать, что случилось в конце прошлого года. Видимо, они боялись, что я сойду с ума и начну бросаться на людей. Но, когда ты спросил, как мне удалось справиться, я сломался.

Мне было необходимо выговориться, неважно, тебе или еще кому-то.

Я слишком долго держал все это в себе. А ты держал меня пока я плакал, невнятно, сквозь всхлипы, рассказывая о своем страхе и чувстве вины и потери.

Ты, по всей видимости, понимал, как больно мне было видеть своих родителей, которых я никогда по-настоящему не знал, без которых прожил долгих четырнадцать одиноких лет, как больно было оставлять их, чтобы спасти свою жизнь, даже если они не были настоящими. Тогда же я начал рассказывать тебе о Дурслях и чулане, о решетках на окне и постоянном чувстве голода. О том, что я не знал, кем являюсь, когда прибыл сюда. И о том, что даже сейчас не знаю толком, кто я.

Я рассказывал, как это больно, когда вся школа - и даже те, кого я не знал, но кто думал, что хорошо знает меня - считали, что я мог сделать что-то плохое, что мог воспользоваться собственной знаменитостью преследуя свою выгоду. Рассказывал о том, что никогда не был уверен, кого люди хотят видеть: меня самого или Гарри Поттера – Мальчика-Который-Выжил. И я не был уверен, кем в итоге мне лучше быть, но знал, что один из них меня уничтожит.

В ответ ты рассказывал мне, как оказался на службе у Волдеморта, о том, как поменял сторону, как надеялся на искупление. О том, как ты обращался со мной на уроках и почему считал, что важно прочно стоять на земле.

Ты говорил мне о своей семье и о том, как ненавидел своего отца. Как умерла твоя родная сестра, отказавшись поддерживать Волдеморта. И о том, как ты поклялся отомстить за нее. Ты даже рассказал мне, почему тебя настолько сильно задел тот инцидент с Дракучей Ивой.

Должен признать, что было странно слышать о твоем детском увлечении Ремусом, но это помогло мне лучше понять тебя и объективно оценить тут случай.

А потом я рассказал тебе то, о чем никогда ни с кем не говорил до этого.

- Иногда мне становится страшно, что он, возможно, был прав.

- Насчет чего?

- В Тайной Комнате, на втором курсе, он сказал, что мы одинаковые. Я пытался поговорить с Дамблдором, но он посоветовал мне забыть об этом, сказал, что это всего лишь совпадение. Но я чувствую. Во мне есть что-то темное, и я боюсь закончить, как он. О, к нему я не присоединюсь, не смогу этого сделать. Но я могу стать фанатиком своей «миссии» и заставить людей поверить мне и пойти за мной. Я боюсь, что могу позволить тьме завладеть мной и моей силой, и обратить меня ко злу. Боюсь, что сам я могу осознать это, когда уже будет слишком поздно и меня это уже не будет волновать.

А ты… ты не отмахнулся от моих страхов. Ты признал, что такое может случиться. Но также ты сказал, что веришь в мою способность отказаться от темных побуждений или даже повернуть их в мирное русло. Это стало первым шагом к налаживанию наших взаимоотношений.

Мы обсудили страсть Дамблдора к манипулированию и согласились, что директор растит из меня совершенного героя для одной битвы. Ты говорил мне, что не соглашался с ним, считал, что меня нужно воспринимать, как нормального ребенка, и, вместо того, чтобы подталкивать меня к нужным поступкам, дать мне возможность самому принимать решения, даже если у них будут плохие последствия.

И, наверное, тогда я понял, что ты тот, кого я искал всю жизнь. Не просто семья, а кто-то, кто меня понимает, кто, даже если я сам в этом не нуждаюсь, по-прежнему считает, что меня нужно защищать. Потом ты предложил мне побыть одному и все обдумать в тишине. Тогда-то мы и поняли – Дамблдор ждет от нас, что мы будем делить постель.

Мы решили, что на одну ночь это было бы хорошо, просто лежать рядом, чувствуя тепло кого-то, с кем ты несколько часов делился очень личными переживаниями.

Ты позволил мне переодеться в пижаму и уснуть, пока сам ты был занят чем-то в кабинете. Я спал, как убитый, когда ты пришел в спальню, но позже ты сказал, что как только лег рядом, я быстро перекатился к тебе поближе и свернулся клубком у тебя под боком. Ты пытался отодвинуть меня, но я вцепился в тебя и не позволил. В конце концов ты смирился, устроился удобней и уснул. Помню, ночью я проснулся и обнаружил, что дышу тебе в затылок. Испугавшись, я быстро переполз на другую сторону кровати и отвернулся к тебе спиной, оставляя между нами около метра пространства.

Каким образом мы проснулись лицом друг другу, а ты еще и обнимал меня за талию, словно защищая, – до сих пор для меня загадка. Ты же утверждаешь, что понятия не имеешь, и я тебе верю.

Покраснев, я быстро ретировался из постели, чтобы заняться повседневными делами. Ты выглядел совершенно безразлично, но голову даю на отсечение, что смущен был не меньше моего. Утешает то, что ты, похоже, не заметил эффекта, который произвела на меня твоя близость. Я же был в шоке, до этого я даже не знал, что на меня так действуют мужчины. Я ведь должен был чувствовать отвращение от того, что проснулся, прижимаясь всем телом к Снейпу. Отвращение, а не возбуждение, граничащее с болью.

Холодный душ не помог. Я не мог даже помыслить о том, чтобы онанировать в твоей ванной в первый день нашего «брака». И все еще не могу, ты знаешь.

Утро получилось странным, напряженным, неуклюжим, мы чуть ли не танцевали друг вокруг друга, и когда ты, наконец, сказал об этом вслух, мы засмеялись. Ну, я смеялся, а ты ухмылялся. И это задало тон всему оставшемуся дню.

Мы вместе направились завтракать, и все студенты пристально смотрели на нас, когда мы появились в Зале, мирно переговариваясь. Притворившись, что все нормально и ничего необычного не происходит, мы попрощались и заняли наши обычные места.

Тогда я заглянул в свой блокнот и понял, насколько постоянной станет эта ситуация.

Меня удивляло собственное спокойствие, но мне все еще хотелось, чтобы Рон осознал всю глубину своего поступка.

На всех принадлежащих мне вещах, книгах, тетрадях и прочем было написано мое имя. И сейчас там значилось – Гарри Снейп. В возрасте пятнадцати лет я состоял в браке. С тобой, мужчиной, который мне все еще абсолютно не нравился, несмотря на мое влечение к тебе. По крайней мере, на сей раз что-то произошло не по моей вине.

Я посмотрел на Рона, который по моему виду пытался угадать мое настроение, и толкнул к нему свою книгу.

- Посмотри. Посмотри на это! Смотри, что ты сделал с нами.

Он уставился на мое новое имя, а потом на тебя. Ты смерил его самым убийственным взглядом, который мне доводилось видеть, и я подумал, что мне неплохо бы тоже научиться такому. Рон сдавленно выдохнул, будто воздух выпустили из маггловского воздушного шарика. Если шарик развязать, то воздух выходит со странным шипящим и одновременно пищащим звуком, который становится все тоньше и трогательнее по мере выхода из него воздуха. Вот именно такой звук и издал Рон.

Гермиона рассказал мне, что вся школа уже в курсе того, как она вчера на него орала за его небрежность. Я благодарно ей улыбнулся, не хотелось мне самому кричать на лучшего друга, если это ничего не изменит.

Подошла МакГонагалл.

- Мистер Снейп.

Все, кто слышал, вытаращились на меня.

- Эммм… да, мэм?

- Ваше новое расписание.

Я посмотрел на пергамент. Ты больше не имел права обучать меня, и потому для меня нашли другого учителя. Профессор Фриссон будет забирать меня, когда остальные пойдут на урок к тебе. Предсказания теперь у меня будут проходить с твоими слизеринцами, а еще у меня будет Трансфигурация с хаффлпаффцами.

Вспомнив о твоем факультете, я обернулся. Все они внимательно наблюдали за нами обоими, видимо, оценивая, сколько в сложившейся ситуации нашей с тобой вины. Также было заметно, что они сейчас прикидывают, как теперь относиться ко мне. Малфой уставился на меня, и я встретил его взгляд. Он первым отвел глаза, и я почувствовал гордость. Не знаю, почему, но мне казалось, что это можно расценивать, как достижение.

Раздался звонок, возвещающий о начала уроков, и только теперь я понял, что у меня нет нужных учебников. Пришлось бежать в Гриффиндорскую Башню. Уже поднимаясь по ступенькам, я вспомнил, что все мои вещи в твоих подземельях, пришлось разворачиваться и мчаться туда. В конечном итоге я на десять минут опоздал на Трансфигурацию.

- Мистер Снейп, какова причина вашего опоздания? У вас было достаточно времени, чтобы добраться до класса.

- Прошу прощения, у меня были не те учебники, так как я собирался по старому расписанию, а потом я забыл, что живу теперь в подземельях, поэтому мне пришлось бежать туда от Гриффиндорской Башни. Этого больше не повторится.

Она посмотрела на меня с сочувствием, как и многие в классе, и позволила занять место в последнем ряду.

Просидев почти весь урок без дела – этот материал я с другим классом проходил на прошлом уроке – я думал только о том, как теперь все рассказать Сириусу. Он явно не примет эту новость с радостью. Я даже мог себе представить, что разговор пройдет ужасно, и не знал, как этот разговор начать. В любом случае, я решил подумать об этом позже, сейчас я даже не знал, где его искать.

Во время ленча ты подошел ко мне, и мы вместе отправились в Хогсмид. Я понятия не имел, какого черта мы туда премся, но спросить не решился, заметив твой хмурый взгляд. Правда, когда мы добрались до поселка, я и сам это выяснил.

- Обручальные кольца?

Ты просто кивнул.

В магазине мы не пробыли даже десяти минут. Едва взглянув на нас, продавец ушел куда-то и вернулся с набором золотых колец. Очевидно, Дамблдор предупредил его заранее.

Ты настаивал на том, чтобы наши имена были на кольцах с внутренней стороны, и, в конце концов, я согласился. В результате, на моем кольце значилось твое имя, а на твоем – мое. Потом мы надели кольца друг другу. Молча. Пришлось подгонять их по размеру, хотя предполагалось, что волшебные кольца сами определяют размер. Ни о какой романтике речи не шло, купив кольца, мы отправились обратно.

Вернувшись, мы даже застали конец ленча, и я успел перекусить бутербродом и тыквенным соком, а затем направился на Уход за Магическими Существами.

Девчонки потребовали от меня продемонстрировать кольцо, а одна обнаглела настолько, что сняла его с моего пальца. И увидела твое имя. Сказала, что это очень красиво. Она была слизеринкой. Я был потрясен и, если честно, немного напуган.

Хмурясь, я забрал у нее кольцо обратно и быстро надел на палец. По какой-то причине меня тянуло к этому кольцу и… никому другому не позволялось до него дотрагиваться без моего разрешения. Я еще не знал, что это чувство лишь эхо того, что меня влечет к тебе.

Студенты, казалось, тоже почувствовали мое настроение, можно сказать, не совсем мирное, и остальная часть урока прошла в изучении тедрагона. Я наблюдал за странным и немного забавным животным и думал о том, что теперь на меня будут пялиться все, как на это существо.

Судя по всему, ты тоже был не так уж счастлив.

На обед нас пригласил к себе Дамблдор, и ты минут пятнадцать громко возмущался, что на твоем уроке студенты больше внимания уделили кольцу, чем предмету.

Я молча слушал, пока ты выговоришься (ты же вчера меня выслушал, а для меня это было важно), к тому же, мне просто нравилось слышать твой голос, и ты это чувствовал. Закончив возмущаться, ты поблагодарил меня за то, что выслушал, и мы сели обедать, так как никто из нас не знал, что еще тут можно сделать и как себя вести.

Затем тебе пришлось «показать» меня своему факультету – это традиция. Сказать по правде, я и не надеялся, что все пройдет гладко. Сотня глаз пялилась на меня, едва мы появились в общей гостиной Слизерина.

В отличие от гриффиндорской гостиной, эта не изменилась со времен моего второго курса. Мне подумалось, что это из-за того, что на этом факультете учатся преимущественно чистокровные, а они были очень привязаны к традициям. Вероятно, комната была точно такой же и в те времена, когда в школе учился Риддл, и не изменится и тогда, когда сюда поступит внук Драко Малфоя. Гриффиндор же… мы постоянно что-то меняем. Как-то ночью с помощью Гермионы Фред и Джордж написали на стенах гостиной «правила Гриффиндора» за день до летних каникул. Насколько я знаю, они все еще там написаны.

Ты представил меня своим ученикам в качестве своего мужа и духовного партнера – Гарольда (он Гарри, а не Гарольд) Джеймса Снейпа. Те вежливо поаплодировали, но при этом смотрели на меня, как на кучку дерьма. Я же только порадовался, что не попал на этот факультет. Потом мы вернулись обратно к себе, я занялся уроками, а ты уселся за проверку домашних работ, и тогда я признался тебе, что чуть было не попал в Слизерин. В ответ ты только фыркнул и продолжил яростно строчить что-то красными чернилами на работе какого-то бедолаги. Когда я закончил собственные уроки, предложил тебе помощь в проверке домашних работ первогодок. Ты согласился, но попросил меня ставить свои инициалы на проверенных мной работах, чтобы, если я пропущу ошибки или же наделаю своих, его не смогли бы обвинить в некомпетентности. Ошибок я не допустил.

Один Бог знает, что подумали ученики, получив на следующий день свои эссе обратно и увидев в уголке пергамента ГС, без каких-либо едких комментариев.

Только один бедный хаффлпаффец отличился до такой степени, что пришлось написать ему замечание. Тест состоял из двадцати вопросов, и только на два он ответил правильно. К тому же, сама работа была написана настолько небрежно, что жалко было переводить на нее бумагу и чернила. Я посоветовал ему быть аккуратнее и писать разборчивее. Ты, заглянув мне через плечо, хмыкнул и сказал, что когда-нибудь я смогу стать преподавателем. Я просто светился от счастья, потому что ты, наконец, признал, что я хоть чего-то стою.

К половине двенадцатого мы поняли, что так и не разобрались с вопросом второй кровати. И опять мы устроились на разных сторонах постели. И опять случилось то же самое. Когда я проснулся в три утра (понятия не имею, почему, но это вошло в привычку еще с детства), то обнаружил, что устроился головой у тебя на плече и был прижат к тебе всем телом.

Но, что странно, меня это больше не волновало, в комнате был жуткий холод, огонь в камине давно погас, не удивительно, что во сне мы устроили теплый кокон в самом центре кровати. К тому же, чувствовал я себя в объятьях очень приятно. Я сильнее вжался спиной в твое тело, чувствуя, как сжимается твоя рука вокруг моей талии. Сквозь тонкую ткань пижамы я чувствовал твое обручальное кольцо – теплое и гладкое. Проснувшись утром, я понял сразу три вещи: первое – ты все еще спал, второе – не у одного меня была эрекция, и третье – в твоих объятиях я чувствовал себя настолько уютно, как никогда в жизни. Даже когда Молли Уизли обнимала меня, встречая из больничного крыла, мне не было так хорошо. Сказать по правде, после того, как я видел свою мать, эти объятия скорее подавляли. А вот сейчас я чувствовал себя… в безопасности. А потом ты зашевелился.

Я моментально притворился, что все еще сплю, чтобы ты не понял, что я, словно маленький ребенок, жмусь к тебе. Не хотел, чтобы ты знал, насколько мне это нравится. К моему огромному удивлению, ты поступил так же. Сильнее обнял меня, прижимая к себе, и какое-то время лежал, вжимаясь грудью мне в спину. Одна твоя нога протолкнулась между моих, а твердый член оказался прижат к моему бедру. Ты поднял руку и погладил меня по волосам, потом осторожно разорвал наши странные объятия и ушел в ванную.

То место, к которому прижималась твоя плоть, словно огнем горело: ощущение не пугающее, но приносившее наслаждение.

Я и наслаждался им, хоть и чувствовал себя виноватым.

Могу себе представить, что должен был чувствовать ты, возбудившись из-за пятнадцатилетнего мальчишки. Хотя, по сути, ты никогда и не считал меня ребенком, однако же мое тело было телом подростка, и признаю, что в то время мое отношение к некоторым вещам оставляло желать лучшего. Как удачно, что тебя привлекла во мне именно моя душа, правда? Это так странно, когда ты чувствуешь чью-то душу, и она тебе нравится. Тогда все в этом человеке для тебя становится красивым. Я это точно знаю, потому что уже тогда начал чувствовать тебя, хоть и не говорил об этом.

Тем утром мы опять застенчиво избегали друг друга во время умывания и одевания, а потом снова вместе отправились завтракать. Мы не разговаривали по дороге, но ты вел меня к моему месту, положив руку мне на спину, и ощущалось это так естественно для нас, что я даже не понял сначала, почему для остальных обитателей Хогвартса это выглядит совершенно дико. Да я и не задумывался над этим, как и не понимал, почему это Гермиона на меня так странно смотрит, пока она не рассказала мне позже. Вместо приветствия я лишь улыбнулся своим друзьям и сел завтракать, думая о своем первом уроке Зелий тем утром. Мне почему-то было страшновато.

Профессор Фриссон был странным. Волосы мышиного цвета, непримечательное лицо, водянисто-голубые глаза, взгляд которых бросал меня в дрожь. Словом, он был ничем не запоминающийся.

Сомневаюсь, что в толпе я бы обратил на него внимание, даже если бы смотрел в упор. Он был ни худым, ни толстым, ни высоким, ни низким, ни красивым и ни уродливым. В нем не было ни одной примечательной черты. А еще он тенью бродил по Хогвартсу, и почти не показывался на глаза, не удивительно, что показать его Рону и Гермионе я смог только две недели спустя.

Во время уроков он был ни строгим, ни мягким. Он преподавал мне Зелья, я их учил и ни о чем постороннем мы не разговаривали. Он даже ни разу не кивнул мне в знак приветствия, ни разу не улыбнулся. Он приходил в твою лабораторию, и мы просто начинали урок.

Хоть он со мной почти не разговаривал, меня не покидало ощущение, что он постоянно за мной наблюдает. Сначала я думал, что это из-за того, кем я являюсь. Потом я считал, что из-за наших с тобой отношений. Затем я начал подозревать, что что-то не так и я испачкал лицо или еще что (на мой шрам уже давно перестали таращиться другие). Наконец, чувствуя себя параноиком, я обратился к тебе.

За этот месяц мы как-то притерлись друг к другу, хотя до полного взаимопонимания у нас еще не дошло.

Мы все так же просыпались по утрам в объятиях друг друга, но ни разу не разговаривали об этом, да и старались не замечать другие мелочи.

А их было много, кажется, мы бессознательно дополняли друг друга, заканчивали друг за друга предложения, всегда понимали, что нужно другому. А иногда обменивались взглядами, и никаких слов нам вообще не было нужно.

А еще мы болтали… обо всем. По вечерам, когда я заканчивал с уроками после того, как расстался с друзьями, я помогал тебе с проверкой заданий. К тому времени ты уже позволил мне проверять работы второкурсников, и практически не перепроверял мою работу, когда я возвращал тебе стопку эссе. На них все так же стояли мои инициалы.

Иногда мы читали у камина, иногда даже играли в шахматы, попивая чай или, в твоем случае, вино или виски. Затем мы засыпали, прижимаясь друг к другу, потому что знали, что избегать этого бесполезно, мы все равно проснемся рядом, и ты будешь обнимать меня за талию.

Каждое утро я ждал, пока ты проснешься, взъерошишь мне волосы, а потом направишься в ванную. Это стало неким ритуалом.

В общем, в однажды вечером, проверяя эссе студентов, я вдруг вспомнил о Фриссоне.

- Северус.

Это было еще одним негласным уговором. В наших комнатах мы были Северусом и Гарри. За их пределами – профессором и мистером Снейпом. Мы этого даже не обсуждали после того, как ты разрешил называть себя по имени. Это было само собой разумеющееся.

- Северус, ты никогда не говорил, что в жаропонижающее зелье нужно добавлять полынь.

- Верно.

- А профессор Фриссон утверждает, что это необходимо, иначе оно будет плохо действовать.

- В таком случае профессор Фриссон идиот. Возможно, это и не понизит эффективности самого зелья, но заставит посинеть кожу и вырастит подмышками настоящие заросли.

- Вот я ему так и сказал, но он… Он меня беспокоит.

Ты повернулся ко мне и внимательно посмотрел мне в лицо, в твоих глазах вспыхнул гнев. К этому времени тебя уже тянуло ко мне так же, как и меня к тебе. И желание защитить становилось все сильнее. Например, когда я услышал, как Анжелина и Дин оскорбляют тебя, то наорал на них. Никто не смел говорить о тебе плохо, особенно в моем присутствии. И меня все еще раздражало чужое внимание к моему обручальному кольцу.

- В каком смысле он «тебя беспокоит»?

- Он постоянно пялится на меня. Буквально. Если мы находимся в одном помещении, он вообще не сводит с меня глаз. Я… Уверен, что ничего серьезного, но… Меня это беспокоит.

Ты нахмурился.

- Хочешь, на уроке будет присутствовать кто-то еще?

Я покачал головой.

- Нет, правда, это, наверное, так… глупо.

Ты подошел и сел рядом со мной, положив руку мне на плечо.

- Гарри, у тебя хорошие инстинкты, даже если ты ими почти и не пользуешься. Как он на тебя смотрит?

- Не знаю. Не искоса или что-то в этом роде.

Ты чуть-чуть расслабился.

- Он просто… пялится. Я бы сказал, что он смотрит сквозь меня, но он смотрит на меня. Как будто… наблюдает.

- Скажи мне сразу, если заметишь еще что-нибудь странное. А если он все еще будет тебя беспокоить, я попрошу кого-нибудь присутствовать на твоих уроках.

И ты улыбнулся. Я еще не привык к твоей улыбке, настолько редко доводилось ее видеть. Кажется, это было еще одним изменением в нашей жизни.

- Если он будет тебя беспокоить, мы подкинем ему Лонгботтома.

Я рассмеялся, и настроение пришло в норму. А назавтра ты принялся наблюдать за ним, пока он наблюдал за мной. Ты отличный шпион.

Кстати, о доверии. Позже ты сказал, что теперь тоже больше доверяешь моей интуиции, да и мне вообще. Это тоже было плюсом тебе – ты воспринимал меня всерьез и заботился обо мне. Мы оба отказались от своей ненависти и превратили ее в симпатию.

К вечеру ты сказал, что тебе он тоже не нравится, но ничего больше сказать о нем ты пока не можешь. Так же посоветовал мне постоянно быть начеку и сказал, что и сам будешь приглядывать за мной и защищать, если это будет в твоих силах. Я расчувствовался от такой заботы и обнял тебя.

Почти весь вечер мы просидели у камина, обнимая друг друга. И это было так естественно, что нам обоим и в голову не приходило задуматься, что со стороны, для постороннего человека, это выглядит очень интимно.

Конечно, эта мысль пришла мне в голову, когда в камине вдруг вспыхнул огонь, и из него показалась голова Сириуса. Я так и подпрыгнул от неожиданности.

Ты прижал меня обратно к себе и ласково погладил по волосам, успокаивая, только тогда сердце перестало загнанно биться и пришло в норму. И тут Сириус начал вопить.

Никогда не смогу вспомнить все, что он орал, слишком уж много и долго, к тому же – ничего хорошего я не услышал.

По большей части оскорбления были адресованы тебе. Он все продолжал вопить, когда я потерял терпение и рявкнул, чтобы он умолк. Ты тихо хмыкнул, глядя на его потрясенное лицо, да и мне стоило больших трудов не рассмеяться, так забавно он выглядел.

Наконец, мне удалось убедить Сириуса, что все, что он слышал – правда, и что это не подстроено. Нет, Рон не был Пожирателем Смерти, осуществлявшим какой-то дьявольский план Волдеморта. Нет, меня никто не заставлял. Нет, ты меня ни к чему не принуждаешь. Упоминать об одной кровати я не стал, а так же умолчал о том, как мы обычно просыпаемся. И крестный понемногу начал успокаиваться.

Прежде, чем исчезнуть, он пообещал (а может, это была угроза), что приедет к нам на Рождество, дабы провести со мной какое-то время.

Оставшись одни, мы оба вздохнули от облегчения, а ночью никто из нас не пытался больше притворяться, что нам не нравится прижиматься друг к другу. Мы просто забрались в постель, и я привычно устроился у тебя под боком, устроив голову на твоем плече.

Приблизительно пять минут спустя ты погасил ночник и обнял меня. А потом ты сделал кое-что, чего никогда раньше не случалось – поцеловал меня в макушку. Замерев на секунду, я поерзал, подползая к тебе еще ближе, и затих. Почувствовав твой возбужденный член, прижатый к моему бедру, я с удивлением понял, что меня это не пугает. Возбуждает, да, но желания отодвинуться не возникает вообще, а может даже наоборот – придвинуться еще ближе. Переплетя наши пальцы, так, что кольца прижимались друг к другу, мы оба уснули.

На людях мы никогда не стремились демонстрировать свою привязанность. Это всегда получалось случайно, и я осознавал, что то-то не так, когда другие начинали обращать на это мое внимание, или когда Гермиона начинала смотреть на меня вопросительно.

Все эти мелочи, такие как твоя рука, поддерживающая меня под спину, когда мы вместе куда-то шли, или невинные, на мой взгляд, прикосновения к моим волосам или щеке, или то, как мы свободно общались, вместе шагая по коридорам – это все вызывало у других шок. А еще ты начал встречать меня с квиддичного поля после тренировок или матчей, демонстрируя таким образом Фриссону, что я под твоей защитой. Заодно убеждался, что мне не причинили вред, и поздравлял меня с победой в своей собственной саркастической манере, явно давая понять, что все еще хочешь, чтобы Слизерин выиграл Кубок.

Никогда бы ни подумал, что доживу до того дня, когда ты снимешь баллы с Малфоя за насмешки надо мной.

Дожил.

В личной же жизни мы все более свободно чувствовали себя рядом друг с другом. И, да, наши отношения были пропитаны нежностью.

Первый раз, когда мы обнялись просто так. Впервые я чмокнут тебя в щеку (ты тогда доверил мне проверку работа третьего курса, после этого я краснел еще несколько часов, но в тот момент этот порыв казался таким естественным). Первый раз мы спали лицом друг к другу, и я обнимал тебя так же, как и ты меня. Первый раз, когда я сидел на диване, слушая, как ты читаешь мне Шекспира, а в это время моя голова лежала на твоем плече.

Первый раз, когда я признался, что с большей радостью проведу время с тобой, чем с Роном и Гермионой.

Ты тогда был занят проверкой эссе, чтобы освободить время на рождественские каникулы, и сказал, что я могу пойти и поискать неприятностей на свой зад вместе с друзьями. А я ответил, что хочу остаться здесь. И на твой вопрос – почему, я не стал искать глупых причин, вроде «там холодно», не стал говорить, что они с радостью проведут время и вдвоем, что они сейчас во всю увлечены друг другом. Я просто сказал правду:

- Мне больше нравится твоя компания, Северус.

На это ты просто кивнул и вручил мне стопку эссе четвероклассником и перо.

Конечно, на этой неделе я проводил время и с друзьями, но совсем не столько, как раньше. Да они, собственно, и не заметили этого, они как раз в это время были полностью погружены в собственные отношения, и им нравилось быть вместе, так же, как мне – с тобой.

В сочельник появился Сириус. Он прибыл как раз в тот момент, когда ты читал мне вслух, а я уютно устроился в твоих объятиях. На стук в дверь я со вздохом поднялся и впустил в гостиную Сириуса, принесшего уличный холод, отчего я задрожал.

Ты поднялся и подал мне свитер, потом помог его надеть, словно это было самым обычным делом. Собственно, для нас это так и было. Но не для Сириуса, который удивленно таращился на то, как ты заботливо поправил мне волосы, а потом молча сел обратно на диван, даже не удостоив крестного ни единого едкого комментария.

Естественно, я поприветствовал его крепким объятием и чашкой чая, и то и другое он принял с радостью. Ты в наш разговор не вмешивался, но книгу отложил, чтобы мы могли попозже продолжить читать вместе.

Я не мог (да и права такого у меня не было) просить тебя вести себя с ним приветливее, и все равно, не смотря на вторжение в твое – наше – личное пространство, ты приложил усилие, чтобы подавить враждебность. Сириус не мог этого не заметить. Как и понять, что это ты делаешь только для меня. Наверное, поэтому и сам крестный старался вести себя прилично.

От чая ты сначала отказался, но уловив аромат трав и имбиря – ты сам научил меня его готовить – отпил глоток прямо из моей чашки.

Выглядело это совершенно обыденно. Я делал глоток, ставил чашку на стол, ты брал ее и тоже делал глоток. Хотя, может, ты таким образом дразнил Сириуса. Тот рычал на тебя, а потом снова поворачивался ко мне и продолжал забрасывать вопросами, желая как можно больше выяснить о нашей «ситуации».

Потребовалось время и все мое умение убеждать, но в итоге он все же признал, что мы – духовные партнеры, и что, проведя рядом больше месяца, мы просто не могли не стать ближе друг другу, и что между нами есть определенная связь, даже если не считать, что мы женаты. Конечно же, он не был от этого в восторге, но это и не удивительно – главным образом он не был в восторге от тебя.

Когда ближе к полуночи он ушел, ты уже отправился в постель. По-моему, он так и не понял, что в гостиной была только одна дверь в спальню, а когда ты ушел туда, он ведь не мог не заметить, что там только одна кровать.

Той ночью мы впервые признали, что между нами есть еще и физическое влечение. Когда мы укладывались спать, я задел ногой твой твердый член и вскинул голову, глядя тебе в лицо, ты в свою очередь внимательно смотрел на меня, пытаясь хоть что-то понять по моему лицу. Я неуверенно улыбнулся, но не отодвинулся, тогда ты сильнее прижался бедрами ко мне, глянул, как тонкая ткань пижамы обрисовывает мою собственную плоть, а потом подвинулся ближе и поцеловал меня в щеку.

Я широко улыбнулся, чувствуя себя в полном порядке. А рождественским утром случилось еще кое-что из категории «в первый раз» – первый поцелуй.

Наш первый настоящий поцелуй.

Проснулся я как обычно, обвивая тебя руками и ногами, практически не возбужденный, но в отличном настроении. Ты, судя по всему, чувствовал себя так же, должно быть подействовал рождественский дух.

Ты пробежался пальцами по моим волосам, и я пробормотал: «Веселого Рождества, Сев». И ты снова подарил мне одну из своих редких улыбок, а я улыбнулся тебе в ответ, подвигаясь ближе. Ты поглаживал меня по руке, словно что-то обдумывал. А потом посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. Все произошло инстинктивно. Просто я подался вперед, ты наклонился ко мне, и мы встретились где-то посередине.

Твои теплые губы коснулись моих легким дружеским поцелуем. Я закрыл глаза и зарылся пальцами тебе в волосы, ты принялся перебирать мои.

Мы лежали рядом, кажется, даже боясь дышать, и просто наслаждались тишиной и друг другом, пока не зазвонил будильник, предупреждая, что скоро завтрак. Как преподаватель, ты должен был присутствовать на завтраке в Большом Зале, а мне просто хотелось этот день провести рядом с тобой, ведь раньше у меня никогда не было семейного Рождества.

Мы нехотя поднялись и принялись одеваться, кажется, никто из нас уже и не помнит, когда мы перестали стесняться друг друга.

Ты, как всегда, облачился в черное, но позволил мне приколоть тебе на мантию маленькую веточку омелы, выглядело празднично, но не глупо, хоть ты и пытался спорить. Я же, как гриффиндорец и наполовину слизеринец, не мог упустить случая, чтобы не нарядиться в одежду обоих моих домов.

Я надел легкую зеленую мантию, которая, как ты утверждал, шла к моим глазам, а сверху теплую – красную. Подарки было решено открывать, когда вернемся с завтрака. Перед тем, как покинуть комнату, мы еще раз легко, по-дружески, поцеловались.

Думаю, тогда я и понял, что люблю тебя. Я тогда обнял тебя за плечи, а ты, вместо того, чтобы позволить мне тянуться к тебе на цыпочках, наклонился ко мне. Это было совершенно и так… правильно. Твои руки на моих бедрах, мои – обнимают тебя за шею.

Потом я положил голову тебе на плечо, а ты гладил меня по спине, прижимая ближе к себе, и мы просто стояли рядом. Взяв меня за руку, ты вел меня по коридорам к Залу, а когда мы оказались у двери, ты остановился, наклонился ко мне и прошептал в самое ухо:

- Я люблю тебя, Гарри.

Наверное, я выглядел ужасно глупо с открытым от удивления ртом, потому что ты тихо рассмеялся. А я боролся с подступающими слезами счастья, обнял тебя и так же шепотом ответил:

- Я тоже люблю тебя, Сев.

Ты чуть наклонился и поцеловал меня в лоб, а затем шагнул вперед, ведя меня за собой.

В Большой Зал мы вошли как обычно, ты поддерживал меня рукой под спину, и мы ничем не выдавали тех эмоций, которые продемонстрировали минуту назад в коридоре.

В школе на каникулы остались только пятеро студентов – я, Рон, Гермиона, равенкловец-первогодка Тед, и третьекурсник-хаффлпаффец Сэмюэль, поэтому все сидели за одним столом. По очевидным причинам Сириуса за столом не было, зато был Фриссон, который опять не сводил с меня глаз, отслеживая каждое мое движение. Я снова почувствовал себя неуютно.

- Замерзли, мистер Снейп?

- Нет, просто…

Я незаметно кивнул на своего профессора Зелий и ухватился за чашку с чаем. В следующую секунду я почувствовал успокаивающее прикосновение твоей руки к колену, и мне сразу стало лучше. Безотчетно прижав свою ногу к твоей, я взялся за завтрак, попутно рассказывая Рону и Гермионе, что еще не успел открыть их подарки, но жду этого момента с нетерпением.

Видимо, друзья чувствовали, что происходит между нами, потому что никто из них не заикнулся о том, чтобы придти и помочь мне открывать подарки, как это обычно делает Рон.

Я сам позвал их придти к нам после обеда, когда у нас будет Сириус. Знал, что ты не будешь против, так как заранее спросил тебя об этом, и ты сказал, что если для меня это важно, то никаких возражений нет. Дамблдор не оставил без внимания твою веточку омелы, и пока я тихо хихикал, остальные пялились на меня, явно гадая, как мне удалось заставить тебя сделать хоть что-то праздничное, даже Гермиона.

После завтрака мы вернулись к себе, чтобы открыть подарки.

Ты купил мне книгу сонетов Шекспира, чернильницу с красными чернилами, новое перо и красивый снежный шар. Снег в нем кружился внутри и сверкал. Его не надо было переворачивать, как маггловский, а достаточно было дотронуться палочкой. В центре стояла маленькая копия Хогвартса, а на нем была прикреплена табличка, на которой было написано «Дом Гарри». В наш первый разговор я упомянул, что считаю Хогвартс своим домом, а ты запомнил. Глаза у меня сразу же стали влажными, и ты сказал, что они сияют. Мы снова поцеловались. После моего первого поцелуя – нашего поцелуя – мы, кажется, просто не прекращали целоваться.

А потом ты взмахнул палочкой, и по комнате полилась тихая музыка. Пришлось долго тереть глаза кулаками, чтобы не разреветься по-настоящему, но ты только смеялся и говорил, что я «слишком эмоциональный и готов реветь по любому поводу».

А я купил тебе два романа твоего любимого автора, которых у тебя не было. Помню, как однажды мы вместе были в библиотеке, и ты спрашивал мадам Пинс про них. Тогда же я заказал через нее эти книги, когда она узнала, для кого я их покупаю, то долго смеялась.

Еще я купил тебе коробку шоколада, я же знаю, что ты на самом деле сладкоежка (вообще-то, ты, наверное, единственный, кто согласен есть лимонные дольки Дамблдора), а так же показал тебе заклинание, которое выучил на Защите от Темных Искусств.

Мы тогда проходили драгоценные камни, и нам показали, как накладывать на них защитные чары, которые работали, если подарить камень человеку, о котором ты беспокоишься. Я сделал для тебя кулон – черный нефрит на таком же черном кожаном шнурке, камень был подвешен на простую серебряную скобку. В нефрите был маленький дефект, царапинка, напоминающая букву S. Ты принял подарок с благодарностью, и на этот раз наш поцелуй стал глубже.

Твой язык пробежался по моим губам, и я встретил его собственным. Не прекращая поцелуя, я устроился удобнее в твоих объятиях и позволил тебе научить меня тому, что не знал, запоминая твои движения, проверяя их на тебе же, и ощущения от поцелуя стали во сто крат лучше. Ты тяжело дышал, позволяя мне исследовать твой рот, и сам с жаром отвечал на поцелуй.

Наконец, вспомнив об остальных не распакованных подарках, мы остановились.

Я получил так же кучу полезных вещей (таких как – упаковка конфет, шоколада и мармелада), но больше всего мне была дорога (почти как твои подарки) фотография моего отца, державшего меня маленького на коленях. Тут отец поднялся, и в кадре появился Ремус. Эта фотография вместе со снежным шаром заняла место у меня на столе. Они там стоят и по сей день.
Ответить С цитатой В цитатник

Лэсли 24 2 обратиться по имени

06-02-2008 20:14 (ссылка)

Глава 2

Чтобы занять время до обеда, мы перебрались с пола на диван (вокруг все еще валялись коробки и оберточная бумага от подарков) и до одури целовались. В перерывах, когда уже деревенели языки и немели губы, ты читал мне сонеты, а я сидел рядом, поджав под себя одну ногу, а вторую перекинув через тебя. Голова лежала на твоем плече, а взгляд скользил по строчкам, которые ты читал вслух.

Прежде чем отправиться на обед, я позвал Добби и преподнес ему в подарок три пары разных носков. Эльф подарил мне вязаную шляпу. Тебе пришлось кусать изнутри щеку, чтобы перестать смеяться, глядя на вязаное нечто на моей голове, переливающееся всеми цветами радуги и больше напоминающее грелку для чайника. В этом я и отправился в Большой зал, и ты не мог удержаться от тихого смешка, заметив выражение лица Рона.

А вот директору понравилось.

Правда, во время обеда шапку пришлось снять, так как Гермиона пожаловалась, что у нее голова начинает болеть при взгляде на меня.

И снова я ничего не понял, пока не стало слишком поздно, но в тот момент мои действия казались совершенно нормальными и естественными.

Дамблдор хитро поглядывал на нас. Под столом мы соприкасались коленками, и я погладил ступней твою лодыжку с внутренней стороны, пытаясь тебя успокоить и подбодрить. Я даже не задумался о том, что черный пес за нашими спинами не пропускает ни одного моего движения.

Когда Дамблдор настойчиво начал предлагать тебе надеть сантовский колпак, я повторил твое движение и осторожно сжал ладонью твое колено. Ты довольно быстро успокоился, повторил мой жест, погладив меня по ноге, и предложил уйти к себе.

Ничего больше за обедом не происходило, если не считать студенческих шуток и постоянных поглядываний на нас. Видимо, Сириус посчитал такое наше поведение почти приемлемым, потому что не сделал ни одной попытки выразить свое недовольство.

Однако он высказал нам свое мнение позже, когда пришел с подарками (просто невероятное количество одежды, как маггловской, так и для волшебников, а так же все необходимые мелочи).

- Гарри, зачем ты постоянно до него дотрагиваешься? Я видел вас за обедом, так что не отнекивайся, ты его трогал. Как ты можешь это терпеть?

В это время ты спрятался в лаборатории, чтобы избежать нашей компании. Поэтому ты не мог видеть, как на моем лице отразились гнев и боль, хотя, уверен, ответ ты расслышал.

- Да. Ты все видел правильно.

Сириус зарычал.

- Насколько далеко он заставил тебя зайти?

- Он ни к чему меня не принуждает! Я касаюсь его, когда хочу успокоить, и он делает то же самое, когда мне это необходимо. Сириус, я люблю его, он мой муж, в конце концов. И, кстати, дальше поцелуев мы не зашли.

- Тогда почему у вас только одна кровать?

Я понял, что он все же это заметил. Меня, скорее, удивляло, почему он не спросил об этом раньше.

- Потому что здесь всегда была только одна кровать, а Дамблдор вторую не предлагал. Да и мы, честно говоря, не просили после первой ночи. Вместе спать теплее, и от кошмаров спасает. Да и нам так удобно.

Хоть крестный и выглядел не особенно довольным, но вроде решил мне поверить. Потом пришли Рон с Гермионой, и ты решил присоединиться к нам и даже приготовил глинтвейн.

Гермиона сидела в кресле, а Рон, как верный пес, устроился рядом с ней на полу, подставляя под ее пальцы свою голову. Сириус сидел в другом кресле, а мы с тобой расположились на диване.

Ты сидел на своей обычной стороне, а я, поджав под себя ноги, привалился к тебе и обнял. Пока ты читал одну из подаренных мною книг, я беседовал с друзьями. В какой-то момент ты обнял меня и крепко прижал к себе, чтобы перевернуть страницу.

Потом твоя рука удобно устроилась на моем бедре. Теплая, тяжелая. Рон с Сириусом старательно отводили глаза.

Казалось, ты забыл обо всем на свете, погрузившись в сюжет, и рассеянно поглаживал меня по бедру, не замечая завистливый взгляд Гермионы, направленный на нас. А я довольно мурлыкал, не считая нужным сдерживаться. Ты ведь знаешь, как мне это нравится.

Гости ушли довольно поздно, и ты снова отправился в постель раньше всех, правда все же снизошел до того, чтобы попрощаться с Роном и Гермионой и почти дружески посоветовал им не сильно задерживаться после отбоя. Потом наклонился ко мне и ласково поцеловал в лоб, попутно взъерошив волосы. В спальню тебя проводили три недоверчивых взгляда и одна улыбка и пожелание спокойной ночи – от меня.

Как только ты скрылся в другой комнате, Рон задал вопрос, не дававший покоя Сириусу – об одной кровати. Я сказал ему то же, что и крестному ранее, Гермиону такой ответ, кажется, удовлетворил (если честно, она порадовалась за меня и обняла, услышав, что я люблю и любим), а Рон завистливо проворчал, что ему такого счастья, как одна кровать с Гермионой, еще долго не видать, как своих ушей.

- Но между нами есть огромная разница. Первое – мы ведь не живем в общежитии. Второе – мы, вообще-то, женаты. Третье – в Гриффиндорской Башне не так холодно, как здесь. И четвертое – я не стремлюсь к нему в постель с единственной целью - забраться ему в штаны.

Рон мгновенно вспыхнул, Гермиона усмехнулась и легонько хлопнула его по затылку, а Сириус поморщился, видимо, замечание «забраться в его штаны» вызвало у него отвращение.

Все трое распрощались со мной и ушли, Сириус хотел убедиться, что друзья спокойно доберутся до Башни.

Зевая, я закрыл за ними дверь и направился в спальню. Ты уже спал, повернувшись ко мне спиной, поэтому я нежно поцеловал тебя в щеку и устроился рядом с тобой, обнимая тебя со спины. Все, как обычно, только позиции немного сменились.

Проснувшись утром, первым делом обнаружил, что вжимаюсь бедрами в твой зад. Я моментально возбудился и понадеялся, что ты все еще спишь. Но в это мгновение ты сильнее прижался ко мне, от чего внутри у меня вспыхнуло незнакомое доселе чувство, вскружившее голову и сдавившее грудь. Ты перевернулся на другой бок – лицом ко мне.

- Ты еще девственник?

Мне даже в голову не пришло смутиться, когда я утвердительно ответил на вопрос.

- Мы подождем, пока ты не станешь совершеннолетним, для того, чтобы исправить эту ситуацию. Но есть много другого, чем мы можем заняться, если ты, конечно, захочешь.

Я был заинтригован, о чем и сообщил тебе, вжимаясь возбужденной плотью тебе в живот.

Ты медленно провел рукой по моей груди, попутно расстегивая пижамную куртку, потом закинул мне на бедро ногу и устроился так, что наши члены оказались прижаты друг к другу.

Потом ты поглаживал мою грудь, то и дело задевая соски, пока они не стали твердыми и слишком чувствительными, а потом ты наклонился и поймал губами один из них. Я задохнулся, выгибаясь дугой, и потерся о тебя своим членом. Мы оба застонали. Ты принялся лизать мой сосок, нажимая на него языком, покусывал его до тех пор, пока я не приблизился к самому краю. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я кончу. Потом ты переключился на второй, одновременно подаваясь мне на встречу бедами. И я не выдержал, кончая с твоим именем на губах.

Ты осторожно отстранился и лег рядом, опускаясь на подушку. Собственно, ты даже лечь толком не успел, а я уже целовал тебя. Это было потрясающе, и мне казалось необходимым показать тебе, какой отличный из тебя получился преподаватель, даже если в данную минуту речь вовсе шла не о Зельях.

Стягивая с тебя майку, в которой ты иногда спишь, я впился взглядом в твой торс. По прикосновениям я уже знал, что ты худой и мускулистый, но тот раз был первым, когда я видел тебя полуголого. Твоя кожа была бледной и гладкой, от этого зрелища почему-то дух захватывало.

А ты, похоже, наслаждался моментом, равно как и я. И, не теряя времени, я приступил к изучению твоего тела руками.

Можно сказать, я задался целью выучить каждую твою реакцию на то или иное прикосновение. И вскоре ты уже весь был обласканный, облизанный, исцелованный и, возможно, даже чуточку искусанный. Иногда мне даже удавалось заставить тебя стонать или рычать, низко, глубоко, с неприкрытым желанием, от чего я приходил в полный восторг.

Наконец я закончил исследование, выпустил из губ мочку твоего уха и снова потянулся к губам. Мягко, нежно и неторопливо я изучал твой рот, не переставая тереться об тебя. Ты совершенно не возражал, остановить меня не пытался и даже наоборот помогал мне всеми силами, так что через пару минут я кончил снова, и ты последовал за мной с хриплым стоном.

Какое-то время мы не двигались, ты обнимал меня двумя руками, не давая с тебя скатиться, а я тяжело дышал, уткнувшись лбом тебе в плечо. Сил шевелиться не было ни у кого из нас. Первым в себя пришел ты, пробормотал очищающее заклинание и ласково погладил меня по спине.

- Господи, Гарри, ты так прекрасен.

Я вдруг вспомнил о застенчивости.

- Нет, я не… Я неуклюжий, ношу уродливые очки, и… я тощий и костлявый.

Я даже глазом моргнуть не успел, как оказался на спине, а ты нависал надо мной.
- Гарри, ты красивый. Стройный, поджарый… ты красивый юноша. А твои очки… ладно, они действительно ужасны, но у тебя потрясающие глаза, и сейчас, когда ты не в очках… Почему ты не носишь контактные линзы?

Я пожал плечами.

- Пока жил с Дурслями, не было возможности купить. К тому же, не хочется лишних проблем, когда надо постоянно думать о том, что их пора снять, чтобы дать глазам отдохнуть, вспоминать, куда положил, бояться потерять…

Ты смешно сморщил нос.

- Гарри, контактные линзы никаких проблем тебя не доставят, я это точно знаю, у моей сестры такие были. Ты никогда не обращал внимания, что практически никто из тех, кто родились в волшебных семьях, очки не носят. Думаешь, у всех идеальное зрение? Только магглорожденные почему-то привязаны к этой детали гардероба. Не понимаю, почему.

Я задумался и кивнул.

- Ладно, куплю. Отвечая на твой вопрос… У магглов хлопот с контактными линзами очень много. Кажется, я опять забыл, что я волшебник.

К концу дня линзы у меня уже были, и когда я впервые увидел себя в зеркале, то испытал потрясение от того, как сильно изменилось мое лицо.

Следующим утром мы впервые принимали душ вместе. Я чувствовал себя немного неловко, но ты снова и снова повторял, что считаешь меня привлекательным, что любишь меня, и что для тебя вообще не имеет значения, как я выгляжу, пусть даже я был бы страшным, как смертный грех.

И тогда я рассказал тебе, какой ты чертовски сексуальный, и пока я говорил, твой член быстро становился твердым и увеличивался в размерах. Тогда ты решил познакомить меня с минетом, и естественно, первым опустился на колени. Я задыхался от собственных стонов, погружаясь в твой рот, а сверху на нас лилась теплая вода.

Когда я кончил – невероятно сильное ощущение – то даже на ногах устоять не мог, медленно сползая по стене на прохладный пол душевой. Ты не стал ни смеяться, ни подшучивать надо мной, и даже сам вымыл мне голову.

Когда ты уже вытирал ноги, я смотрел на твои бедра и чувствовал необъяснимое желание бросить тебя на кровать и съесть. Вот взять и съесть целиком. Собственно, так и я сделал. Нет, не съел, конечно, но… руками, губами, языком и зубами я изучал уже нижнюю половину твоего тела. После душа ты так и остался возбужден, и я решился на маленький эксперимент.

На головке твоего члена проступила капелька смазки, и я слизал ее, раскатывая на языке и смакуя вкус, чтобы быть уверенным, что смогу осилить и остальное. Вкус оказался немного странным, но вовсе не противным, как я опасался. В прошлом году я краем уха слышал, как Симус обсуждал с кем-то о минете. В любом случае, если мне еще раз удастся услышать твой хриплый стон, то я готов делать это снова и снова.

И я продолжал свое занятие, посасывая, целуя и вылизывая тебя. Кажется, тебе это доставляло удовольствие, и как только я сомкнул губы вокруг головки, обхватив ладонью не поместившуюся во рту твердую плоть, и начал сосать, ты кончил.

Позже, быстро умывшись и ополоснув рот, я оделся и был готов для завтрака. Все еще помню то чувство наслаждения новой стороной наших взаимоотношения. Собственно, и по сей день наслаждаюсь, поверь мне.

В канун Нового года Альбус устроил вечеринку. Помнится, тогда мы шокировали всех присутствующих, ну, может быть за исключением крупной черной собаки, наблюдавшей за нами из угла. Ты тогда сказал: «Счастливого Нового года, Гарри», - и поцеловал меня под бой часов. А я ответил на поцелуй, и всю остальную часть праздника улыбался во все тридцать два зуба, до безумия счастливый тем, что ты впервые продемонстрировал на людях свою привязанность ко мне.

После Рождественских каникул жизнь вернулась в свое русло, все было как обычно, ну, разве что мы с тобой стали немного счастливее. Это случилось перед Пасхой: мы, наконец, выяснили, почему мне так не нравился профессор Фриссон.

Я уже во всю готовился к СОВам. Наше тесное общение заставило меня признать, что образование для человека играет важную роль, теперь я даже чувствовал нечто, похожее на трепет, узнавая что-нибудь новое.

У меня был практический урок Зелий, когда в кабинете появился ты, чтобы посмотреть, как продвигаются мои успехи. Ты заглянул мне через плечо, пробежался взглядам по записям в тетради, и совершенно изменился в лице. Потом схватил тетрадь и начал быстро перелистывать страницы, с каждой секундой все больше приходя в ярость. И явно не из-за моего корявого почерка.

- Гарри, это не экзаменационные зелья.

Я совершенно растерялся и начал волноваться.

- О чем ты, Сев? А что же это тогда?

- Это… половина из твоих записей – Темные Зелья. Он заставлял тебя готовить их весь год, или только рассказывал о них?

В тот момент я чувствовал себя так, словно сквозь меня прошел Почти Безголовый Ник – все это время я занимался Темными Искусствами, и отчего-то совершенно не был счастлив от этого факта. Я отшатнулся от котла с зельем, словно обжегся.

- Я изучаю Темные Искусства, Сев? Дерьмо!

Ты был таким бледным, что я испугался.

- Мы сейчас же идем к Дамблдору.

К нему мы и направились. Туда сразу же вызвали профессора Фриссона и допросили под Веритасерумом твоего изготовления (второй раз в жизни я видел, как его применяют для чего-то полезного). Вскоре проводивший допрос Дамблдор выяснил, что мой профессор является сторонником Волдеморта, но из-за примеси маггловской крови метку ему не поставили. И этот человек заставлял меня готовить зелья из разряда Темных Искусств, которые способны обеспечить мужчину искусственной маткой. Фриссон надеялся, что я выпью это добровольно, мол, всякий зельевар испытывает на себе свои зелья. В противном случае он собирался заставить меня выпить это во время экзамена. А потом он должен был передать меня Волдеморту, который рассчитывал оплодотворить меня и убить после того, как я выношу и рожу ему могущественного наследника.

К счастью, нам удалось поймать его до того, как он успел нанести существенный вред, и это было чистым везением. В сложившихся обстоятельствах Дамблдор сказал, что до экзаменов сам будет преподавать мне зелья, и чтобы я не беспокоился об этом. Однако, меня больше волновало другое. Я снова вспомнил наш с тобой первый разговор, а сейчас я узнал, что уже сделал первый шаг на пути к тьме.

Ты отвел меня в сторону и принялся успокаивать, что это ничего не значит, что я не взялся за Темные Искусства осознанно, потому что в здравом уме и зная правду, я бы ни за что ничего подобного не сделал бы.

В конечном счете, тебе удалось немного утихомирить мою панику, и когда появился Сириус, я уже был почти спокоен. Затем ты, Дамблдор, Сириус и я сидели в директорском кабинете и обсуждали тему, на которую я вовсе не хотел говорить с посторонними.

- Гарри, существует возможность, что у Волдеморта есть и другие планы на твой счет… Речь идет о Темных заклинаниях, позволяющих повысить собственную силу через сексуальный контакт.

Сириус хмуро посмотрел на тебя.

- Ну, как минимум, нам не стоит волноваться о жертвоприношении девственника. Сальноволосый мерзавец уже успел позаботиться об этом.

Мне захотелось его стукнуть чем-нибудь тяжелым.

- К твоему сведенью, Сириус, ничего подобного он не делал. Северус очень терпелив, сказал, что мы подождем, пока я не стану совершеннолетним. Вообще-то, это я не хотел ждать, но Северус настаивает на соблюдении приличий, хотя мы с ним супружеская пара, и эти законы к нам вообще не имеют никакого отношения. Так что заткнись и не говори, о чем не знаешь, пожалуйста!

Он только изумленно переводил взгляд с меня на тебя и обратно.

- Ты имеешь в виду, что вы никогда… он никогда… с тобой?..

- Не то, чтобы я хотел это с тобой обсуждать, но да. Я все еще девственник. Не могу сказать, что совершенно неопытный… однако…

Тут заговорил Дамблдор.

- Могу я попросить вас решить эту проблему как можно быстрее? Я понимаю и уважаю ваше решение, но сейчас речь идет о сохранности жизни Гарри. Уверен, что Северус, как и ты, Сириус, скорее согласится лишить Гарри целомудрия, чем жизни.

Я поверить не мог, что мне практически приказывают лишиться девственности! Естественно, будучи подростком, я был только «за», и плевать мне было на враждебный взгляд Сириуса, когда я поцеловал тебя в щеку. Ты одарил крестного ухмылкой, а потом повернулся ко мне и заговорил мягким, полным заботы голосом.

- Гарри, ты в порядке? Не хочу, чтобы тебе казалось, что на тебя давят. И если ты захочешь в свой первый раз быть с кем-то… с кем-то, кто ближе тебе по возрасту, то мы могли бы…

При этом твое лицо было таким печальным, что и мне стало не по себе.

- Ты же знаешь, что лучше, чем с тобой, мне ни с кем не будет. Я хочу только тебя.

Вот так все и произошло. Ночью ты постарался создать расслабляющую атмосферу, зажег в спальне свечи и ароматические палочки, начал делать мне расслабляющий массаж, и потом взял меня с такой нежностью и любовью, что я готов был разреветься от щемящего чувства счастья. Мне даже больно не было, ты слишком хорошо подготовил меня для этого, и твои действия были полны нежности и осторожности. Думаю, мне действительно повезло – лишиться девственности со своим духовным партнером.
Двумя неделями позже произошло еще одно событие. Как я потом вспомнил, на уроке Фриссона я готовил лекарственное зелье, во всяком случае, я думал, что оно лекарственное, и, приготовив его, как и положено, испытал на себе. Зелье сработало не так, как надо, желудок резануло болью, и я принял обезболивающее, лишь пожав плечами и не придав этому особенного значения. Мало ли, может, ошибся с зельем.

Оказалось, что у этого случая были последствия. Мне вдруг стало плохо, и ты потащил меня к мадам Помфри, как только я заикнулся об этом. И вот, ближе к полуночи, в больничном крыле, ты в своей футболке и штанах, в которых обычно спишь, и я – в пижаме, переваривали новость: я беременный. Я был потрясен, и это еще мягко сказано. Даже Дамблдор был по меньшей мере удивлен. Но через неделю мы, наконец, переварили это и поняли, что оба ждем этого с нетерпением. Пусть мы и не думали заводить детей, но теперь ждали появления ребенка. Никому кроме Сириуса мы об этом не сказали.

Месяцем позже, на уроке ЗоТИ, случилось еще одно событие, которое доказало, что не стоило скрывать мое состояние. Лаванда отрабатывала одно проклятие, и в какой-то момент у нее дрогнула рука, и заклинание попало мне прямо в живот, сбросив со стола и швырнув об стену. И никто не мог понять, почему я так испуган и вообще нахожусь в настоящей панике. Никто не знал, почему я прижимал к животу руки, почему я рыдал, уткнувшись в плечо Гермионе, чувствуя ужасные судороги, скручивающие все мышцы. И почему сквозь слезы я звал тебя, требовал ото всех, чтобы они немедленно тебя привели. Рон побежал за мадам Помфри.

Никто не знал, почему я не двигаюсь и отказываюсь от помощи друзей, предлагавших мне передраться на стул. Никто не мог понять причину, по которой, ворвавшись в класс и увидев меня у стены, прижимавшего руки к животу, ты выглядел таким испуганным и несчастным.

Ты сел рядом со мной, осторожно обняв, одной рукой ты поглаживал меня по спине, а второй осторожно массировал живот, пытаясь помочь мне унять судороги.

Ты держал меня за руку, когда появилась мадам Помфри, упала рядом со мной на колени и принялась водить надо мной палочкой. Колдомедик была вся в слезах, сообщая нам, что ребенка мы потеряли. И я уже не замечал шокированных лиц друзей, наблюдавших эту картину. Я вообще ничего не замечал. Только то, как ты поднял меня на руки, сел на стул, на котором я сидел до всего произошедшего, устроил меня у себя на коленях, и шептал, что любишь меня, что я ни в чем не виноват, что я никак не мог предотвратить случившегося. Девочки вокруг плакали, Лаванда вообще заходилась истеричными рыданиями. Рон потрясенно открывал рот, остальные ребята даже не догадывались об истинных отношениях, связывающих нас, я уже не говорю о беременности.

Ты гладил меня по спине, целовал в лоб и укачивал в объятиях, словно ребенка. А я жался к тебе, глотая слезы, и мог думать только о том, каким мог бы стать наш ребенок, чем бы он занимался, что бы любил.

Я все шептал тебе о том, как мне жаль, а ты продолжал повторять, что это не моя вина, что ты любишь меня, и что пока со мной все в порядке, все еще наладится. В твоих глазах блестели слезы.

К этому времени ни у кого в классе не было сухих глаз, включая преподавателя Защиты – двухметрового мускулистого экс-аврора, который за свою жизнь повидал немало смертей и разрушений.

Когда прозвенел звонок, и в класс ввалились первогодки-слизеринцы, их ждало шокирующее зрелище: их декан взял на руки Гарри Поттера и понес в больничное крыло, следуя за мадам Помфри. Я цеплялся за тебя, как за спасительный круг, связывающий меня с реальностью. В каком-то смысле, так оно и было. Сейчас я вспоминаю, что тогда все студенты, наплевав на занятия, высыпали в коридор и провожали нас глазами, шепотом пересказывая друг другу новость о тебе, обо мне и о нашем не родившемся ребенке.

Мадам

Помфри применила несколько заклинаний, чтобы изъять мертвый плод, и два дня я лежал в лазарете, захлебываясь слезами, а ты сидел рядом, держал меня за руку и смотрел в никуда.

Дамблдор все объяснил школьникам и министерству, и позволил расспросить нас.

Рон, Гермиона, Сириус и профессор Люпин приходили меня навестить, но так как никто из них не мог найти нужных слов, их визиты проходили по большей части в тишине.
Когда я вернулся к урокам, со мной никто не смел заговаривать о произошедшем. Это напоминало ходьбу по яичным скорлупам, все явно боялись ляпнуть что-нибудь, что снова напомнит мне о потере. Меня это не волновало. Ты единственный, кого я подпускал близко к себе. Я стремился к тебе всем существом, боялся, что стану тебе не нужен. И позже ты сказал мне, что боялся того же, что я тебе нужен так же сильно, как и ты мне. И что главное для тебя, чтобы я был в порядке, остальное можно пережить.

А через неделю Лаванда попыталась покончить с собой, и я знал, что мне придется с ней поговорить. Если быть честным, я несся в больничное крыло, подгоняемый яростью, собираясь вбить ей в голову хоть каплю ума. Меня никто не остановил – с тех пор, как я сам оставил больничное крыло, я впервые выглядел таким оживленным.

- Ты хоть думаешь о том, что делаешь?!

Она посмотрела на меня покрасневшими от слез глазами, а я смотрел на ее запястья, перевязанные белыми бинтами.

- Гарри? Что ты тут…

- Ты совсем дура? Не понимаешь? В прошлом году умер Седрик, в этом я потерял ребенка, а ты хочешь, чтобы на мне висела вина еще и за твою смерть?! Ты что, считаешь, что мне станет лучше, если ты умрешь? Это что, вернет мне ребенка? Ты правда такая идиотка?

Лаванда сдавленно всхлипнула и снова зарыдала.

- Мне так жаль, Гарри… так жаль… это я виновата, из-за меня ты потерял малыша… это ведь было мое проклятье… я должна была быть осторожнее… я не заслуживаю права жить дальше.

Глядя на нее, я внезапно успокоился, еще я успел заметить, что ты стоишь в тени комнаты, но сейчас мне было не до тебя, Лаванде требовалась моя помощь.

Я осторожно взял ее за руку, погладил по мокрой щеке и заставил посмотреть мне в глаза. Девушка была потрясена и дрожала, как осиновый лист.

- Лаванда, послушай. Ты ведь не знала, что нужно быть осторожной. Никто не знал, кроме меня, Сева, мадам Помфри и Дамблдора. Это самый настоящий несчастный случай, не вини себя. Потому что я тоже виноват не меньше. Я должен обвинять себя? Я тоже заслуживаю смерти?

Она снова разрыдалась.

- Нет, Гарри. Просто я… мне так жаль…

- Мне тоже, но мы ничего не можем изменить. Я не виню тебя, и ты прекрати себя казнить.

Глядя мне в глаза, тебя она, видимо, до сих пор не заметила, Лаванда осторожно прикоснулась кончиками пальцев к моему кольцу. Странно, но это действие не вызвало у меня привычного раздражения.

- А профессор Снейп? Он меня винит в этом?

Я обернулся к тебе, и ты подошел к кровати, напугав своим неожиданным появлением Лаванду. Обращаясь к ней, ты положил руку мне на плечо.

- Произошла случайность, которую никто не мог предвидеть. Я ни в чем вас не виню, мисс Браун. Однако буду, если вы еще раз попытаетесь сделать такую глупость, как самоубийство. Гарри прав – уже было достаточно смертей, и, скорее всего, еще будут, благодаря Волдеморту. Не надо пополнять список погибших собственноручно. И перестаньте обвинять себя – это был несчастный случай.

Ты сжал мою ладонь (Лаванда все еще держала другую), наклонился, поцеловал меня в лоб и ушел.

Лаванда проводила взглядом твою спину, потом повернулась ко мне.

- Он на самом деле тебя любит. Я-то думала, что вы просто… ну, друзья… духовные партнеры, понимаешь? Но вы… любовники, да? Он ведь тебя любит по-настоящему, как мужа.

Я кивнул.

- Я его тоже люблю. Это так странно… В смысле, я столько лет его ненавидел, но сейчас я понял правду. И знаешь, может, это и сентиментальная чушь, но он – весь мой мир.

- Мне действительно жаль, что я лишила вас возможности иметь ребенка.

Натолкнувшись на мой гневный взгляд, девушка вскинула руку, требуя, чтобы ее выслушали.

- Гарри, мне жаль. Даже если это и была случайность. Кто я такая, чтобы спорить с профессором Снейпом? Я же не хочу, чтобы он превратил меня во что-то ужасное.

Я рассмеялся, почувствовав себя значительно легче. Все это время я был захвачен своим горем до такой степени, что забыл о том, что у меня все еще остаешься ты и мои друзья. А сейчас у меня появился другой человек, о котором нужно заботиться.

С Лавандой я просидел практически все утро, мы разговаривали обо мне, о тебе, о наших отношениях, и когда пришло время обеда, мы вместе отправились в Большой зал. Ты встретил нас у дверей и проводил к столу, одной рукой придерживая Лаванду за плечо, второй – меня под спину. Видимо, этот жест должен был наглядно показать другим: «мы не виним ее, кто скажет ей хоть слово – дорого поплатится за это». На следующий день я тоже сидел рядом с ней во время обеда. В моем присутствии никто не осмеливался высказать Лаванде свое мнение, а вот мне выразили несколько соболезнований. Медленно, но верно, жизнь возвращалась в привычное русло, пусть теперь в наших с тобой глазах затаилось горе, которого не было там раньше, а я взял за привычку иногда пробегать пальцами по животу.

Я снова с удовольствием спал в твоих объятиях в нашей постели.

Учебный год подошел к концу, я получил очень высокие оценки по всем СОВам, в том числе и по Зельям (правда, стоило бы признаться, что вы с Альбусом очень помогли мне перед экзаменом).

Мне сказали, что лето, в целях безопасности, я должен буду провести с тобой в Хогвартсе. Первые пару недель мы часто сидели у озера на поваленном дереве, предпочтя свежий воздух и мягкую траву нашему дивану в подземельях.

Многие преподаватели имели возможность видеть, как я сидел, прижимаясь к тебе, а ты обнимал меня и читал вслух, или мы просто разговаривали о чем-нибудь, наслаждаясь обществом друг друга. Ты часто улыбался. Однажды, после обеда, настроение у нас было отличное, и мы так расшалились, что ты толкнул меня в озеро. Я в долгу не остался и затянул тебя к себе. Какое-то время мы барахтались в воде и смеялись, а когда ты вынес меня, промокшего насквозь, на берег обсушиться, то обнаружилось вдруг, что за нами пришли понаблюдать практически все, кто был в школе. Еще бы, никто не мог поверить собственным глазам, видя, как ты ребячишься. Впервые кто-то видел тебя настолько счастливым.

На мой день рождения ты пригласил Рона, Гермиону, Лаванду, Сириуса и Ремуса, устроив мне вечеринку с сюрпризом.

Если для других это и не звучало, как нечто особенно, то для меня было очень важно. А еще я узнал, что в горах Испании у тебя есть собственное поместье с бассейном и домовыми эльфами.

К тому времени Гермиону уже почти удалось убедить, что освобождать домовых эльфов – значит нанести им смертельное оскорбление и выбросить на улицу. Причем, убедили ее сами эльфы. Поэтому, когда один из них принес ей безалкогольный коктейль, подруга сумела сдержаться и не стала предлагать ему вступить в общество защиты домовых эльфов.

Меня с самого утра заваливали подарками, так что после обеда, когда мы закончили плескаться в бассейне и поели, я решил, что самое время начать их распаковывать. Ты брал коробку, проверял ее на «безопасность» и передавал мне. Все было отлично, пока я не открыл очередной подарок.

Это оказалось большой ошибкой, или нет, если знать, чем все обернулось.

Внутри, истекая кровью, лежал маленький человечески плод, а к нему была приколота кроличья лапка – талисман удачи.

Я отбросил от себя коробку, словно она жгла мне руки, и потрясенно уставился на ее содержимое. Все, кто был в комнате, не могли отвести от нее глаз. Я знал, от кого пришел подарок. А кто бы не догадался? Лаванда снова разревелась, остальные выглядели какими-то пришибленными. А я, кажется, совершенно обезумел. Схватив палочку, я сосредоточился на своем шраме и без единого слова исчез.
В следующее мгновение я уже стоял перед Волдемортом, который был несколько удивлен моим появлением и, кажется, обеспокоенным. В помещении был всего лишь один Пожиратель Смерти, и я его быстро оглушил.

Волдеморт этого даже не заметил, он уже успел взять себя в руки и оправиться от удивления, и теперь злобно мне улыбался.

- С Днем рождения, мистер Поттер. Как я понимаю, вы получили мой подарок. Как мило с вашей стороны лично поблагодарить меня за него. Хотя признаю, что он был несколько экстравагантным, нет? Ах да, мистер Поттер, как думаете, что чувствует ваш муж, оказавшись связанным с безрассудным гриффиндорцем?

Меня захлестнула ярость.

- Мое имя, Том, мистер Снейп. И ты совершил огромную ошибку, что не учел силу родительской любви к своему ребенку.

И без предупреждения я взмахнул палочкой, одновременно выкрикнув проклятие, которого, могу поклясться, не знал.

- Nexus totum!

А спустя мгновение я стоял напротив кучи пепла. У него даже не было времени ни позвать на помощь, ни закричать.

До меня доносились хриплые вопли Пожирателей Смерти. Я подбежал к оглушенному и закатал его рукав. Метка прямо на моих глазах становилась бледнее, пока не исчезла совсем. Все кончено.

Я кулем рухнул на пол и зарыдал, практически первый раз после случая с выкидышем.

Мне недавно исполнилось шестнадцать, и я убил Волдеморта за то, что тот смеялся над моим горем.

А еще я находился неизвестно где, в доме, полном незнакомых людей, которые, без сомнения, убьют меня при первой же возможности, и понятия не имел, что теперь делать.

А ты не знал, куда я исчез и где меня искать, и, скорее всего, сейчас мечешься по дому, беспокоясь за меня и гадая, с какой стати исчезла метка. Позже остальные мои гости подтвердили, что так оно и было.

Сказать по правде, я даже не мог толком понять, как попал сюда, и как мне удалось его убить. Все оказалось… слишком просто и одновременно так сложно.

Наконец в двери появился какой-то Пожиратель. Во всяком случае, я подумал, что он Пожиратель. Я поднял голову и увидел его бледное лицо, очень бледное, и испуганные серебристые глаза.

- Малфой.

- Поттер.

- Снейп.

- Точно. Что тут произошло?

Я махнул в сторону груды пепла.

- Сукин сын решил надо мной посмеяться.

Драко перевел взгляд в указанном направлении и, кажется, теперь испугался по-настоящему. Особенно ему поплохело, когда я стал тихо хихикать.

- Говорят, что можно учиться на своих ошибках! Люди любят своих детей. Любят свои семьи. Так почему же он так и не понял, что любовь – самое сильное оружие?

К моему большому удивлению, Драко Малфой рассмеялся.

- Думаю, что теперь он понял.

- Не собираешься меня убить за то, что я преподал ему этот маленький урок?

- Нет, но вот мой отец сделает это, если доберется до тебя. Когда исчез Знак Мрака, он отправил всех обыскивать поместье. Тебе повезло, что на тебя наткнулся не преданный сторонник Сам-Знаешь-Кого.

Я моргнул.

- Ты не… не… Пожиратель Смерти?

- Десяти минут не хватило. Или это, или смерть. Между прочим, спасибо, По… хм… Сне… нет, Гарри.

- А как отсюда выбраться? – потрясение прошло, и я уже мог нормально мыслить.

Драко… а как я мог еще к нему обращаться после всего? Так вот, Драко посмотрел на меня и поманил за собой пальцем.

- Иди за мной.

Внимание: следующий кусочек не вычитан

Он вел меня по длинным узким коридорам, и мне ничего не оставалось, кроме как довериться ему.

По пути мы встретили двоих Пожирателей, оба искали меня, но так как собственный дом Драко знал куда лучше них, то у нас было преимущество перед всеми. Полумрак подземелий Малфой-Менора и масса всяких темных закутков тоже играли на руку.

Наконец мы добрались до длинной лестницы – безумно длинной, я боялся, что мы здесь нарвемся на кого-нибудь – и вышли в коридор, из которого Драко привел меня в спальню, заполненную книгами, какими-то разными безделушками, непонятного вида вещицами… В общем, если бы Дадли был волшебником, его спальня выглядела бы практически так же.

Драко полез под кровать, вытащил оттуда сундук и достал оттуда плащ-невидимку. А я-то думал, что второго такого больше нет.

- Надень и иди за мной. Держись ближе к стенам и постарайся не шуметь.

Я без возражений последовал указаниям. Тебя бы повеселило, что я подчиняюсь Малфою.

Потом мы вышли в гостиную, по которой расхаживал его отец, и я, глядя на них сквозь серебристую думку плаща, вдруг испугался, что Драко меня обманул. Но быстро понял, что старший Малфой меня не видит.

- В подземелье только пепел и Нотт лежит без сознания. Я ничего не трогал. Никого кроме Нота там не видел, но на всякий случай проверю границы поместья.

Люциус Малфой с беспокойством смотрел на собственную чистую руку и, казалось, что вообще не слышал слов Драко. Но тут он остановился и согласно кивнул.

- Да-да, иди. Ты хороший мальчик, Драко.

Потом старший блондин вышел из комнаты, а я придвинулся ближе к его сыну.
- Что сейчас?

От неожиданности он чуть не подпрыгнул, потом хмуро развернулся и тоже вышел из комнаты. Я бросился за ним, стараясь не шуметь. Мы молча вышли на улицу и прошли к высокому забору, окружавшему поместье.

- Дальше и сам знаешь, что делать, - сказал Драко.

Я снял плащ и вернул ему.

- Давай, лезь, - посоветовал блондин, и первым полез через забор.

Я не заставил себя ждать и быстро взобрался наверх, чувствуя, как прохожу через волшебный щит. Словно прочитав мои мысли, Драко подтвердил, что это анти-аппарационный барьер. После этого он схватил меня за руку и сказал сосредоточиться на том месте, где хотел бы оказаться.

Я представил себе твой дом в Испании, зажмурился и почувствовал нечто, похожее на толчок. Когда я снова открыл глаза, то увидел тебя. Ты сидел на стуле, обхватив голову руками, и бездумно смотрел на «подарок».

- Не надо, не смотри, - прошептал я, и ты резко повернул голову.

На меня накатила слабость – видимо, сказывались стресс и усталость – и я без сил рухнул на пол. Секундой позже я уже был в твоих объятиях, и ты перебирал мои волосы, крича на весь дом, чтобы кто-нибудь принес стакан воды и голубую бутылочку с зельем на полке в кухне. И только потом ты вспомнил, что я появился не один.

- Драко, что случилось?

Драко все это время таращился на коробку и тяжело сглатывал.
- Он что, послал вам это? – полным отвращения голосом спросил он. Ты кивнул, и Драко отвернулся от подарка.

- Он, - блондин кивнул на меня, - его убил. Не знаю, что там произошло. Вот я провожу каникулы с Пожирателями Смерти, прислуживая Волдеморту и сам готовлюсь принять метку, гадая, что лучше – это или смерть… А в следующую минуту все корчатся на полу, и метки исчезают. Отец отправил меня в подземелья, где и я обнаружил горстку праха, Нота и его.

Он странно посмотрел на меня.

- Он что-то бормотал насчет любви и семье, и теперь я его понимаю.

Вокруг уже собрались остальные, Гермиона принесла воду и зелье. Ты заставил сделать меня по глотку и того, и другого, а потом перебрался на стул, продолжая держать меня на руках.

Я, как мог, объяснил, что случилось, и подтвердил, что Волдеморт действительно мертв. Ну, дальше было всеобщее ликование, и я с довольным видом смотрел, как Сириус обнимает Драко за то, что тот меня спас.

Я перевел взгляд на тебя и утонул в твоих глазах, в них одновременно можно было прочесть и радость, и боль, и страх, и ненависть и любовь. Я опустил взгляд на твою руку и провел кончиками пальцев по чистой коже.

- Я сделал это.

Ты с улыбкой прижал меня к себе и зарылся лицом мне в волосы.

- Ты сделал это.

- Не знаю, как у меня получилось. Все было так внезапно. Я даже не могу понять, как сумел попасть туда, но… но я сделал это.

Весь оставшийся день мы провели все вместе, открывали остальные подарки, Драко вдруг вспомнил, что неплохо было бы оповестить Дамблдора и устроить небольшой праздник по случаю победы над Волдемортом.

Вечером мы ушли в твою спальню. Ты нежно целовал меня, но сейчас мне не хотелось нежности. Я заглянул в твои глаза.

- Трахни меня. Мне это нужно. И хочу, чтобы это было грубо, я хочу почувствовать боль.

И ты снова понял меня, понял, что боль мне необходима, чтобы доказать, что я все еще жив. Может быть, тебе требовалось такое же доказательство.

Ты смазал себя и вошел в меня без какой-либо подготовки. Твои сильные толчки и легкое жжение были именно тем, что мне требовалось. В ту ночь я кончил несколько раз, и каждый раз возвращал в меня жизнь по капле.

Естественно, мы оба забыли о заглушающих чарах, и потому весь дом слышал скрип нашей кровати, наши хриплые крики и громкие мольбы. К счастью, на утро почти все сделали вид, что ничего не произошло. Разве только Гермиона осторожно посоветовала впредь не забывать о таких мелочах, да Сириус старался не смотреть мне в глаза. Друзья же вообще моментально краснели, как только видели нас обоих.
Глава 3



Возвращаться обратно в Хогвартс, мягко говоря, было нежелательно.

Альбус ждал в кабинете и немедленно поздравил меня с победой. Я вот все думаю, почему ничего, кроме пустоты, не чувствовал.

Потом последовали многочасовые расспросы и директора, и министерства: уверен ли я, что был Волдеморт? Откуда я знал, что Драко Малфой мне поможет? Как я вообще смог найти Волдеморта? Как смог проникнуть сквозь анти-аппарационную защиту Малфой-Менора? Откуда я знал нужное заклинание, и как у меня получилось его использовать? Уверен ли я, что Он действительно мертв?

Большая часть моих ответов состояли из слов «понятия не имею», но, кажется, расспросами (или, скорее, допросом) все оказались довольны. Все, кроме Фаджа, который все время бормотал, что это невозможно.

Остаток лета нас осаждали совы, репортеры, вспышки камер и благодарные обыватели. Ты все время внимательно присматривал за мной, желая убедиться, что со мной все в порядке, и еще мне очень нравилось сидеть вместо с тобой под нашим деревом и читать книги. Когда я вырезал на коре дерева наши инициалы, ты назвал меня романтичным идиотом, а Хагрид с профессором Спраут чуть разрыв сердца не получили из-за моего ужасного обращения со школьным имуществом.

Теперь мы перешли к Толкиену и Диккенсу. Хотя я все еще предпочитаю Шекспира, но работы этих писателей тоже мне понравились. Видимо, я действительно романтичный идиот.

В сентябре снова начались занятия, и мне позволили обучаться Зельям в твоем классе. Думается мне, что попечительский совет принял такое решение из-за прошлогодних событий, но я не думал жаловаться. У меня появилось еще больше времени, которое можно провести с тобой.

Хотя, признаться, это было немного странно. На уроках ты был не Северусом, к которому я уже привык – мягким и любящим. Ты был профессором Снейпом, который был все так же придирчив и мог запросто прикрикнуть на меня в случае ошибки, но ведь это происходило только во время занятий.

А в домашней обстановке… Ну, если бы мы все еще не были женаты, я бы сам попросил твоей руки. Теперь мы даже мысленно не отрицали нашей духовной связи и вовсю наслаждались ею. И все же мне чего-то не хватало. Я это чувствовал, копался в себе, пытаясь понять – чего именно. Вспоминал, как среди ночи ты потащил меня к мадам Помфри и понял. Понял, что снова хочу пережить это. И решился поднять эту тему снова.

- Северус, в прошлом году, когда я был беременным… что ты чувствовал?

Ты отвлекся от книги и посмотрел на меня так, словно взвешивал каждое слово.

- Сначала? Испугался. Растерялся. Думал, что растить ребенка в моем возрасте, да еще и подростком, за которым самим нужно присматривать и воспитывать… в общем, я боялся. Но потом все изменилось. Я начал представлять себе, как бы мы жили дальше с малышом – нашим малышом – и понял, что все, возможно, к лучшему. Что было бы неплохо, если в нашей семье появится еще кто-то, кого мы будем любить. Наблюдать, как он растет – ребенок, в котором смешалась часть меня и тебя. И тогда я понял, что очень хочу его. Прости, что ничего так и не получилось. Правда, прости.

- А если это случится снова?

- Если ты опять забеременеешь?

- Да. Если у нас снова появится возможность завести ребенка, ты примешь это?

Ты поднялся и подошел ко мне, опустился на колени рядом с моим стулом, сжал мои ладони в своих и посмотрел мне в глаза.

- В любое время, Гарри.

- Я… Я не хочу пока торопиться, не хочу, чтобы все произошло, как в прошлый раз, и хочу подождать, пока не закончу школу, хочу быть уверенным, что уже готов для такой ответственности. Но, Северус, когда я буду готов – мы будем, - ты сможешь найти способ, чтобы мы могли завести ребенка? Когда я знал, что ношу в себе маленькое создание, что даю жизнь растущему во мне малышу, это ощущалось так… правильно. Когда я узнал, что ношу в себе твоего ребенка… Я был… Я так сильно люблю тебя и… Я так хотел этого, а потом…

Я снова расплакался. Ты поднял меня на руки и перенес на диван, укачивая в своих объятиях.

- Гарри, я знаю, что ты хочешь сказать. И когда ты будешь готов, я сделаю все возможное, чтобы помочь нам в этом. Понимаешь, все. Я тоже люблю тебя. И теперь, когда Волдеморта нет, мы можем спокойно вырастить малыша, не волнуясь о том, что мог бы сделать Темный Лорд. Но только, когда оба будем готовы. Мы подождем, хорошо? И тогда я найду способ, обещаю.

- Я люблю тебя, Сев.

- Мммм, - ты поцеловал меня в лоб, - и я тебя.

- Не хочешь показать мне свою любовь?

И ты показал, и она была сладко-горькой. Она была физическим доказательством наших слов. Мы стремились показать друг другу свою любовь, желание завести ребенка, хоть и оба знали, что прямо сейчас это невозможно. Да и не особенно меня это огорчало, если признаться. Просто, еще не время.

Но я знал, что в будущем, как только мы захотим, то у нас все получится. И это знание позволяло мне чувствовать себя целым.

Ты никогда не спрашивал у меня причину, по которой я был не готов, а сам я никогда не говорил. Но я говорю это сейчас.

Она заключалось в моем желании побыть подростком еще немножко. Уже достаточно странным было осознавать, что в свои шестнадцать я уже женат, и мне хотелось сохранить для себя хоть капельку свободы. Знаю, это эгоистично, но именно это я и чувствовал.

Я любил тебя больше жизни, хотел до безумия, это и сейчас не изменилось, никогда не изменится. Но ребенок… в пятнадцать я смог приспособиться, свыкнуться с мыслью, что у нас будет малыш, но не судьба. А потом я уже хотел подождать, пока точно не пойму, что готов, пока не почувствую это и не захочу сам – сознательно – принять на себя такие обязательства.

Так или иначе, эту тему мы больше не поднимали. Нет, она не была из категории запретных, просто не было необходимости попусту обсуждать это. До тех пор, пока я не подойду к тебе однажды и не скажу, что готов.

первый год подготовки к ТРИТОНам был значительно легче, чем прошлый, когда сдавали СОВы, и уж конечно легче, чем будет следующий. Просто потому, что в этом году нет никаких официальных экзаменов.

Тот факт, что Волдеморт мертв, означал, что у меня появилось больше свободы. Я начал ходить с друзьями в Хогсмид, получал удовольствие от веселой жизни, и от спокойной – с тобой… или не очень спокойной, а наполненной страстью и бешеным желанием.

Ты же, когда я был с друзьями, больше не закрывался в наших комнатах или лаборатории, а больше времени проводил с коллегами.

Год прошел невероятно быстро, а без Волдеморта, так еще и небывало мирно. Не скажу, что совсем без происшествий, иначе ты назвал бы меня лгуном. Плохо то, что до сих пор продолжали живо обсуждать тебя, меня и наши отношения. В годовщину со дня, когда я потерял ребенка, на уроки я не ходил и вместо этого весь день пролежал с тобой на диване, даже без книги.

На твой День рождения я уговорил Дамблдора, и он дал тебе выходной, чтобы мы могли съездить в Египет – Билл уговорил, а потом еще и устроил нам небольшую экскурсию.

Потом была наша годовщина, и мы почти сутки повели в постели, выпроводив друзей, которые заглянули к нам с «запоздалыми свадебными подарками». Наутро я едва мог ходить, но оно того стоило.

Рождество – семья, подарки и омела (а также поцелуи украдкой в любой части замка), потом вечеринка у Альбуса и поцелуи в полночь, бывшие несколько жарче, чем в прошлом году.

Был день, когда с Сириуса, наконец, сняли все обвинения, объявив свободным человеком. В твоих глазах было что-то странное, но я никогда не спрошу, что ты в тот момент чувствовал, а ты, я знаю, мне этого не расскажешь, ты же не любишь меня расстраивать, верно?

Была также спонтанная вечеринка в Визжащей Хижине, где я несколько опьянел и был так возбужден, что нам пришлось срочно искать пустующую комнату. Я, как обезумевший от страсти маньяк, в клочья порвал нашу одежду и повалил тебя на что-то и взобрался сверху. Естественно, финал вечеринки мы пропустили, и когда появились – взъерошенные, с припухшими зацелованными губами – люди уже начали расходиться. Конечно же, по нашему виду не составило труда догадаться, где мы были, или скорее, чем занимались, но я был пьян, и мне было все фиолетово. Ты, вроде, тоже не жаловался, разве что потом подтрунивал надо мной какое-то время.

Год закончился, наступило лето, которое мы провели в Испании. На мой 17-ый День рождения мы пригласили друзей – в этот раз их было больше – и снова он закончился в постели умопомрачительным сексом. Так как это была еще и дата победы над Волдемортом, то поздравления приходили еще и на следующий день.

Я начал задумываться о том, чем хотел заниматься дальше. Точно был уверен, что не квиддичем – он был любимым хобби, но не более того.

Не хотелось мне и преподавать, я видел, насколько сильно ты постоянно занят и понимал, что это тоже не для меня. Хотя мне все еще доставляло удовольствие помогать тебе с проверкой работ.

Подумывая о медицинской карьере, я обратился к мадам Помфри (которая сказала, что если бы я не выбрал медицину после того, как столько времени провел под ее заботой, она была бы сильно разочарована). Мне предстояло учиться под ее руководством несколько лет, что всех полностью устраивало, ведь я должен был оставаться вместе с тобой в Хогвартсе помимо того, что занимался тем, чем действительно хотел.

Школу я закончил лучше, чем ожидал – по результатам ТРИТОНов я оказался третьим, сразу за Гермионой и Драко Малфоем. Директор, улыбаясь, говорил потом студентам, что ни один из трех лучших учеников школы не был из Ровенкло, и выступил с речью о факультетах, мол, не факультет определяет человека, а наоборот.

Это произошло на втором году моего обучения у мадам Помфри, весной – сейчас уже год назад – я сообщил тебе, что хочу поговорить. Ты при этом выглядел так, что мне захотелось обнять тебя срочно и успокоить, но я не решился, во всяком случае, до тех пор, пока не сказал, что хотел.

- Северус, я сегодня читал книгу, одну из тех, что дала Поппи. Я там нашел один законный способ, который позволяет двум мужчинам – двум волшебникам – иметь детей. И я решил сказать, что готов, как только ты согласишься.

Ты с минуту сидел молча, по твоему лицу невозможно было догадаться, о чем ты думаешь, и я уже начал волноваться. Но в следующую минуту ты с широкой улыбкой сгреб меня в охапку и поцеловал.

- Я уже согласен, Гарри. Мы можем начать подготовку в любое время.

В общем, мы изучили эту книгу вдоль и поперек, еще и несколько других на эту же тематику. Нужное нам зелье совершенно отличалось от того, что когда-то приготовил я, и его необходимо было комбинировать с заклинаниями. Прошел еще месяц, прежде чем нам удалось его сварить и опробовать, но оно было намного безопаснее предыдущего, как для меня, так и для ребенка.

Когда с зельем было покончено, Поппи сама произнесла все необходимые заклинания. Потом был секс. Но в этот раз мы уже знали, что за ним последует, и поэтому занимались любовью медленно, стремясь показать наши чувства не только друг к другу, но и к нашему будущему малышу.

Все получилось. Первое время об этом знала только мадам Помфри, но, помня о том, что случилось в прошлый раз, мы решили, что лучше семь раз отмерить, один – отрезать.

Спустя пару недель мы рассказали близким друзьям, а еще через недели две об этом знала вся школа, да и весь магический мир.

Беременность… ну, это самое удивительное и самое странное состояние, которое я испытывал.

По утрам меня мучил токсикоз, пока ты не приготовил мне специальное зелье. Потом был первый толчок малыша, опухшие ноги и постоянно полный мочевой пузырь. Перепады настроения – сейчас мне все кажется забавным, но не уверен, что ты думаешь так же. Вот я ору на студента за что-то, а в следующее мгновение ревел и лез обниматься, страдая оттого, что причинил кому-то боль, обидел и задел чувства.

Признавался тебе в любви, а потом вдруг начинал на тебя сердиться по причинам, которые и сам толком понять не мог.

Глаза постоянно находились на мокром месте, я ревел по всяким пустякам, даже чаще, чем беременные женщины, так как не был приспособлен к наличию эстрогена в своей системе. Я плакал, когда Рон и Гермиона объявили о помолвке, плакал, когда наш ребенок первый раз пошевелился, заливался слезами всякий раз, когда ты называл меня красивым и говорил, что любишь.

Обуревавшие меня желания тоже были забавными. Никогда бы не подумал, что бутерброды с рыбьим жиром могут быть аппетитными, а мороженое – отвратительным, но так оно и было. Сам запах мороженого заставлял меня морщиться, как и запах шоколада. Я начал есть больше мяса и овощей, и намного меньше сладостей. Видимо, мое тело лучше меня знало, что ему необходимо. Помню, как я плакал, когда, собираясь спуститься в кухню и чего-нибудь перекусить, ты вошел в дверь с тарелкой бутербродов для меня.

Каждый второй выходной меня навещала Лаванда, и помню, как она визжала от радости, приложив руку к моему животу и почувствовав, как малыш пинается.

В прагматичных целях мы заранее узнали пол ребенка, чтобы оформить ему – или я должен говорить ей – детскую.

Замок каким-то образом всегда сам улавливает нужды своих обитателей. Наш дом стал больше, появилась еще одна спальня и ванная, и мы проводили кучу времени, решая, как обставить вторую комнату, и с помощью волшебства претворяя задумки в реальность.

Я неистовствовал, пока не убеждался, что все вокруг совершенно. Меня раздражала любая мелочь, если казалось, что она не на месте, и я не мог успокоиться, пока все не становилось так, как мне хотелось. Гермиона любезно сообщила, что у меня «период гнездования».

Месяц назад я попросил отпуск (его вполне можно назвать декретным), и начал часто прогуливаться вокруг замка – точнее, чуть ползал, переваливаясь с ноги на ногу, как утка. Заглядывал к тебе в подземелья, чтобы понаблюдать за тем, как ты работаешь.

Ты был не очень счастлив, когда, при моем появлении, школьники забывали об уроке и начинали засыпать меня вопросами о моем самочувствии и о малыше, некоторые рвались потрогать мой живот. Но когда я заявил, что мне кажется, что малыш хочет быть рядом с тобой, ты вновь обозвал меня романтичным идиотом, однако позволил заходить к тебе, когда вздумается.

Все произошло сегодня утром, в десятом часу, на уроке третьего курса Слизерин/Гриффиндор. Я как раз добрался до твоего кабинета, когда почувствовал приступ боли и прижал к животу руки. Все быстро прошло, и я не стал никого беспокоить, на всякий случай решив подождать, не повторится ли.

Дождался. Дальнейшие события сейчас вызывают смех.

- Эмм, Северус, - громко позвал я, когда следующая схватка ослабла. – Северус, думаю, нам лучше пойти в больничное крыло. Она хочет прямо сейчас.

Класс затих, все с открытыми ртами уставились на меня, а потом ты бросился ко мне, ученики загалдели, о зельях все забыли.

- Так, хорошо. Пойдем быстрее, - ты явно паниковал.

- Северус, - рассмеялся я, - у нас еще масса времени. Хотя бы проследи, чтобы студенты очистили котлы. Пусть кто-нибудь пойдет к Альбусу и попросит его отменить все твои уроки на сегодня. О, и я подожду тут, пока ты не принесешь мне мою сумку – ты знаешь о чем я. О, да, и пусть кто-нибудь пойдет предупредить Поппи, пусть готовит все и ждет нас. И убедись, что у тебя хватит летучего пороха, чтобы потом связаться со всеми и сообщить новость. А, да, еще, когда будешь брать сумку, заодно сообщи Гермионе, пусть ждет нас в наших комнатах и отвечает всем, кто будет пытаться связаться с нами по каминной сети.

Все смотрели на меня в полной тишине.

- Что? – смутился я. Третьекурсница-слизеринка, кажется, Кетти, с любопытством спросила:

- Как вы можете быть таким спокойным? Вы же сейчас рожать будете!

- Потому что знаю, что все будет в порядке. Я ждал этого девять месяцев, и тут не о чем волноваться. А сейчас, Кетти, сбегаешь для меня к мадам Помфри? Уверен, что Анжелика присмотрит за твоим котлом и вещами.

Вторая девочка кивнула, и Кетти выскочила из класса. Я обернулся к тебе.

- Иди за сумкой, Северус, хватит изображать из себя статую.

Ты окинул меня диким взглядом и бросился к двери. Я посмеялся над твоим видом и крикнул вдогонку:
- И не забудь про Гермиону! – затем снова обернулся к классу и нашел взглядом Майкла из Гриффиндора. – Ты не мог бы сходить к Дамблдору? Ты же знаешь, где кабинет директора?

Майкл кивнул и тоже унесся из кабинета. Я дошел до твоего тола, опустился на стул и наблюдал, как остальные приводят в порядок свои рабочие места.

Когда все закончились, то собрались вокруг меня и буквально засыпали вопросами: как я, что я чувствую, не страшно ли мне, - и тому подобное.

У меня снова начались схватки, когда появились вы с Гермионой.

- Гарри! Это правда? Что-то не так? – она бросилась ко мне, энергия из нее буквально била ключом.

Я сквозь зубы выдавил: «Схватки начались».

Она немедленно начала со мной дыхательные упражнения, а ты предложил сжимать твою руку, пока боль не отпустит. Когда все прошло, мы медленно направились к лазарету. В спину со всех сторон летели слова пожелания удачи.

Едва добравшись до больничного крыла, меня тут же отвели к кровати, раздели и приготовились к кесареву сечению. Меня напоили массой всяких зелий, ты стоял по одну сторону от меня, бормоча что-то ласковое во время схваток, Гермиона – по другую, помогая мне правильно дышать.

На какое-то время мне стало не по себе, но когда приступили к операции и сделали первый аккуратный надрез, успокоился. Больнее не было, хоть и выглядело жутковато. Когда Поппи спустила воды, и я увидел, как она осторожно достала моего ребенка – нашего ребенка, – то заплакал от радости.

Пуповину перерезали с помощью волшебства, и пока Поппи возилась с волшебной маткой, все убирала и заращивала надрез, ты обмыл нашу малышку, завернул в одеяльце и передал мне. она была совсем маленькой, сморщенной, красного цвета и все время орала, она была самой красивой девочкой, которую мне доводилось видеть.

Все еще рыдая, я поцеловал ее головку, а ты обнял нас и коснулся губами моего лба так же, как сотни раз до этого.

Слезы все еще текли по моему лицу, когда мадам Помфри закончила приводить меня в порядок, сказала, что у нас очень красивая дочь и спросила, как мы ее назовем – в магическом мире все еще не утратили привычку надевать новорожденным больничный браслет в целях безопасности (многие потом хранят их, как сувениры), на них было написано имя.

Шекспир оказал на нас влияние, тебе так не кажется? Мы назвали нашу маленькую девочку Селия Валентина Снейп, оба имени из его работ.

Почувствовав усталость, через час я перестал восторженно и изумленно разглядывать малышку, передал ее тебе и попросил показать ее нашим друзьям, пока я немного посплю.

Уже засыпая, сквозь опущенные ресницы я видел, как ты надел на нее подгузник, крохотные ползунки, кофточку, осторожно поднял на руки и вышел из комнаты.

Она – такая маленькая и такая настоящая. Никогда не устану поражаться, глядя на то, как ее крохотные пальчики обхватывают твой. Заснул я с мыслью, что нам с тобой удалось произвести на свет самую красивую девочку во всем мире, и с твердым намереньем сделать все возможное, чтобы помочь ей найти в нем свое место.

*

В общем, полчаса назад я проснулся, ты дремал на стуле рядом с моей кроватью, а между нами в детской кроватке спала Селия. Я чувствовал себя отдохнувшим и посвежевшим, что было не удивительно, ведь все зелья для меня готовил ты, мой муж.

Итак, я сижу здесь, переводя взгляд то на тебя, то на маленькое создание, вокруг которого сейчас вращается вся моя жизнь, и рассказываю тебе все это, хоть ты меня и не слышишь.

И, как уже было сказано в самом начале, я совершенно не ожидал, что произойдет подобное: что у меня будет семья, которую я люблю больше жизни, что я стану колдомедиком, что у меня будет муж, дочь и дом, и никакого Волдеморта, угрожающего моим близким.

О, она просыпается. Наверное, проголодалась. Надеюсь, у Поппи найдется для нее что-нибудь вроде бутылочки. Сейчас и ты проснешься, у нее отличные легкие, это точно.»



- Гарри, что за чепуху ты тут несешь?

- Я всего лишь сказал, что у нее сильные легкие, что она голодна и я собираюсь сходить к Поппи за бутылочкой.

- Ты останешься здесь, на сегодня ты уже отлично потрудился. Я сам схожу.

- Спасибо, Сев, любимый.

Гарри берет на руки дочь, когда его муж выходит из комнаты.

- Селия, родная, это был твой второй папа. Он любит тебя так же сильно, как и я. А я безумно тебя люблю. Он пошел за молоком для тебя. Да, он очень добрый. Шшш, ну не плачь, он скоро придет, и ты покушаешь. Шшш.

Гарри ласково укачивает Селию, и хотя она продолжает плакать, но уже значительно тише. Северус быстро возвращается с маленькой бутылочкой молока. Двое родителей вместе держат девочку, подложив ей под шею полотенце, Гарри держит второй рукой бутылочку, и Селия жадно сосет молоко, смешно чавкая резиновой соской.

Гарри смотрит на своего мужа и духовного партнера.

- Я тут размышлял, через что нам пришлось пройти, чтобы добраться до этого момента.

Северус поднимает на него взгляд.

- И что ты надумал в конечном итоге?

- Думаю, что оно стоило того, чтобы держать ее на руках. Не могу поверить, что она уже тут, маленькая принцесса. Я держу твою дочь – нашу дочь – в объятиях. И она такая…

- Совершенная?

Гарри кивает, и какие-то время они молча сидят, слушая чавкающие звуки. Потом Селия выплевывает соску, и оба отца ласково гладят девочку по голове.

Еще через несколько минут она уже тихо посапывает на руках Северуса.

- А как отреагировали другие?

Голос Гарри мягкий и тихий, но громче шепота.

- А ты как думаешь? Гермиона ревет, Минерва и Лаванда присоединились к ней, остальные полчаса с ней сюсюкали. Включая студентов. Она вырастет разбалованной.

Не волнуйся, мы не допустим этого. Я пойду, позову друзей.

- Предупреди, чтобы не шумели.

- Конечно, Северус. Я люблю вас обоих.

- Я тоже люблю вас обоих, романтичный ты идиот.

Гарри медленно поднимается и, улыбаясь, выходит из комнаты. Северус переводит смущенный взгляд на дочь и начинает тихим шепотом рассказывать ей:

- Знаешь, он прав, ты – самое лучшее, что с нами случилось. Я, конечно, не ожидал ничего подобного, когда только все это начиналось…

THE END

Очень классный фик. Добрый, теплый, интересный. Отлично.

Да, я в него с первого раза влюбилась!!!