Мечта о браке, который «заключается на небесах», совершенно нереальна; над любыми устойчивыми взаимоотношениями между мужчиной и женщиной нужно постоянно работать, строить и перестраивать, постоянно обновляя их за счет обоюдного личностного развития. © Карл Роджерс

Подумать только, несколько дней назад я не знала, что моя жизнь Так близка к идеальной. Пока все не развалилось на куски.
А несколько часов назад я считала, что хуже быть уже не может.
Иногда ты просто касался меня, смотрел на меня так, что это было гораздо интимней, чем хлесткое столкновение со стеной, когда спина изгибается, и вырывается глухой стон, и властные губы впиваются в открывшуюся шею, а собственные руки так вцепляются в одежду, что можно поломать ногти и не заметить.
И утром это вызывало... почти улыбку. В зеркале отражался след от укуса, поцелуя, я выглядела совсем другой, а сердце так билось, будто хотело выбраться из груди. Заклинания, исправляющие эти мелочи, занимают немало времени. И удается не думать целый день только о том, когда же ты, наконец, появишься снова.
И о собственном холодном приветствии – легком наклоне головы.
И об отражающейся в зеркале снежной королеве, образ которой создается только для того, чтобы быть в клочья разорванным через несколько часов. Когда надоест играть в ледяные статуэтки перед очередными незнакомцами, и мы вернемся домой.
Шепот в плохо освещенном коридоре. Искушающий, жаркий.
Руки, играющие с мантией, и дрожь, пробегающая по телу.
Я не хочу сдаваться. Я не буду сдаваться...
- Ты мне даже не нравишься! – было бы чуть громче, сама могла бы в это поверить, да?
- Жаль, не могу сказать того же, - без капли обиды. И руки забираются под мантию, но не хватает решимости их отбросить, а потом уже совсем не до соблюдения приличий. И остается только бесстыдно стонать, вспоминая о том, где мы, в моменты, когда стоны заглушаются твоими губами и собственной ладонью.
А потом шум крови в ушах, стук обезумевшего сердца и смешанное со смущением и злостью на себя за эту слабость – желание оказаться в мантии. Или в своей постели.
И довольное фырканье, от которого вытягиваюсь как от требования «держать осанку».
- Мы, когда в одежде, оказывается такие сдержанные... – в голосе точно есть смешинка, но, глядя в лицо, не подумаешь даже, что этот человек умеет краснеть или улыбаться. И я точно знаю, что могу его заставить. И хочу, - я это вообще о слизеринцах, не переходя на личности.
- Лучше перейди. Будет намек, что хочешь чаще оставаться в моем обществе и лишать меня общества моей одежды, – суховато отвечаю, вздергивая бровь - И Не советую узнавать подробней, насколько это подходит «всем» слизеринцам.
- Это намек, что могу лишиться некоторых частей тела, в обществе которых привык находиться?- смешинка дотягивается до глаз.
- Блестящая догадка. Подай мне мою мантию.
- Не дождешься.
В этом мы все, да, Люц?
Себя не переделать. Разве что сломать можно...