Всю жизнь я жила со странным чувством, что на мое время придется что-то большое, часто я думала, что это война. 

Каждое 9 мая в школе были концерты, я всегда участвовала в них, почти всегда это заканчивалось слезами не только зрителей, но и нашими.

Я настолько много всего сейчас испытываю, что даже решила написать сюда впервые за почти 4 года.

В то же время я не осязаю как таковой тревоги или тоски, я только чувствую, как моя челюсть напряжена, и как каждую ночь зубы сильно стиснуты, жевательные поверхности притираются, жевательные мышцы жутко болят, так, что нет никакого удобного положения. Живот сводит от каждого куска еды, а еда кладется в рот без остановки. 

Основное чувство, которое у меня есть - это утрата. Скорбь и страх. Утрата выбора прежде всего, но и утрата себя как части развитого гуманистического общества, которого, как оказалось, не существует нигде даже в воображении. Я находила близость и искренность в тех продуктах культуры, росла на них и считала их общими, никогда не отождествляя себя ни со страной, ни с нацией, и испытывая привязанность лишь к отдельным их объектам и явлениям. Оказалось, что вообще всё было взято в сублизинг, и будто бы даже мои чувства и эмоции, полученные от того, что я брала в аренду. Это теперь какая-то нарисованная стена из "Шоу Трумана".

Я вижу свое лицо старым и уставшим, я ощущаю себя бессильной. Все, что я делаю, кажется бессмысленным. Я всегда думала о всеобщих консенсусах, об иллюзии полезности многих и многого. Для меня было приемлемым и даже приятным то, что мы придумали себе занятия на остаток жизни и искусственно поддерживаем их важность. Но пустота победила.

Я росла ради свободы, я очень многое делала, чтобы ее обрести, для меня - это осознанная необходимость, ради которой я делала много всего, иногда грубо и жестоко, по-детски. Звучит очень цинично и глупо в таком контексте, но я даже не пошла в общую медицину по причине рабочего дня с 8.30 и запрета на маникюр. Любое стеснение для меня отвратительно. 

Мне казалось, что я заработала ПТСР в августе, и не могу никак его переварить. Кто-то из моих пациентов говорит, что подобные местячковые и сугубо личные события для них уже совсем не имеют значения на общем глобальном фоне, но в моем случае - это теперь полное отсутствие безопасного места где-либо. Одно я потеряла в августе, другое - в январе, когда мой город разрушали, все остальное застелило пеплом в конце февраля.   

Все, что происходит там, воспринимается экстракампинно, а как только подходит к полю восприятия, то больно жалит, и ты сам сразу же отворачиваешься от раздражителя. Думаю, это всем знакомо, кто сидит пока достаточно далеко.

- Что у тебя спрашивали?

- "Что делал на войне?", "Слушаешь ли радио "Свобода"?", "Есть ли у тебя доллары?"

к\ф "Холодная война", Польша, 2018.