«Мое имя не шинигами, а Кучики Рукия!»

Пожалуй, именно с этих слов все и началось. Когда сердце не совсем обычного юноши пронзил клинок и белая рейраку окрасилась алым.

Когда Она помогла Ему.

Когда Он помог Ей.

Две заблудшие души обрели себя, став частью друг друга. Большей частью.

Она стала для Него Луной, указывающей путь, ярко светившей в окошко той клетки одиночества, в которую Он сам себя посадил.

Он стал для Нее Солнцем, которое смогло растопить Ее, казалось бы, навеки замерзшее сердце, которое смогло стать центром Ее маленькой Вселенной.

Они были необходимы друг другу. Это должно было случиться.

- Позови меня в дальний путь! – Так кричали Их души, ознаменовывая новое начало. 

***

«Дура!»

«Идиот!»

«Сумасшедшая!»

«Пустоголовый!»

Да, так, наверное, проще. Эти отношения всегда было тяжело назвать нормальными, не говоря уж о романтике, которая была гостем очень редким. Она сразу дала понять, что «малыши», «солнышки», «пупсики», «зайчики» и прочие представители флоры и фауны не для Нее. С этим и прочим шоколадом Он мог идти на все четыре стороны, но не к Ней. Она, конечно, любила странной и нежной любовью этих угловатых кроликов и мишек, но причислять себя к ним не позволяла.

- Называй меня как угодно, но сладкие имена и словечки прибереги для Иноэ. – Так Она сказала.

***

Мятые простыни, слабый скрип матраца, побелевшие костяшки, приглушенные стоны. Она опять закрывает рот рукой. Иногда до крови кусает пальцы. Привычка заниматься этим тихо появилась давно, с начала Их отношений. Когда шуметь было нельзя, ведь дома сестры и сумасшедший отец, который не прочь поработать порнографом.

А чего бояться сейчас? Ему уже больше двадцати, и Она уже не так похожа на школьницу. Они живут перебежками от Его квартиры к Ее, многие знают об этих отношениях и «Нии-сама» вроде как не возникает. 

И, тем не менее, каждый раз, когда слишком приятно, Она закрывает рот ладонью и прячет лицо, будто занимается этим впервые. А Он и не против. Срывает с припухших губ каждый стон и сам старается быть тише, не нарушая того хрупкого, что между Ними. Ни Он, Ни Она не хотят той киношной страсти, где кровать чуть ли не разваливается на части, а стоны слышны как минимум у соседей. Они любят тихо, почти не слышно, но много интимней и больше, чем другие.

- Научи меня тишине. – Так Он шептал.

***

Иногда Она кричит его имя во сне, до боли сжимая жилистое запястье. В кошмарах Ей часто видится растрепанный черноволосый лейтенант, умирающий на руках хрупкой девушки, омывающий Ее кровью.

Он знает, что на следующее утро Она пойдет в старый магазинчик сладостей и попросит открыть Сенкаймон. Он знает, что Она пойдет и поставит ароматическую палочку в храме. Не в фамильном склепе клана Шиба, нет. Она все еще считает себя виноватой, недостойной прощения.

Его это бесило. Он дико ревновал, считал это капризом и прихотью, пытался не пускать. Но тогда в больших синих глазах поселялась печаль, в уголках собирались слезы. И Он не выдерживая, отпускал ее. Он понимал, что бывший лейтенант навечно останется в сердце девушки. Требовать забыть – все равно, что отщепить кусочек от Ее и без того израненного сердца.

Он ревнует и сейчас. Ни одному Пустому со всеми его печалями и злобами не понять, как сильно ревность снедает сердце юноши. Но огромные синие глаза смотрят так жалобно, что он не выдерживает, и отпускает ее. К нему. К Ней самой.

- Отпусти меня ко мне. – Так молили Ее глаза.