Поворот ключа. Замок напряженно щелкнул -  как будто оборвалось сердце. Я шепотом прошел в комнату. Она спит. «Черт, какая липкая ночь» - подумал я. «Черт, какой сильный дождь» - подсказали мне вымокшие носки. Аккуратно снимаю с себя пальто, туфли, угрызения совести. Изнеможенный, тихонько сажусь на край кровати, чтобы ненароком не влезть в сон жены. Забавно, не думал, но отчаяние – это не остановившиеся часы, и даже не неутолимый голод под сердцем. Это всего лишь погасший бенгальский огонек в руках ребенка в первой минуте Нового года. Но меня это не касается. Я хочу спать. Или умереть?! Не имеет значения. У меня на губах привкус фиалки, а в грудном кармане рубашки тайна. Она мешает дышать.

Я постоял еще минуту над спящей в моей кровати женщиной. Почему мне кажется, что я ее совсем не знаю? Наверное, оттого, что во сне она проживает еще по одной жизни. А я либо не сплю, тщась немного пожить в хитросплетениях судеб и букв, скольжу взглядом по страницам разговорчивых, и не очень книг, представляя, как неутомимо вращается счетчик электричества мне в угоду, или, ложась в кровать, умираю на десять, в худшем случае, часов, туго привязывая свое тело, как корабль причинно-следственными связями, чтобы ненароком не попасть в шторм, бороздя вязкий эфир сновидений.

Я покинул спальню, оставив ускользающую нежность на ее щеке. Солнце окончательно взошло, так, что для того, чтобы узреть его нужно задирать голову. Я всегда восхищался диалогом человека и светила. Я хотел быть Солнцем. Идеальным ярким эллипсом в мире неровных, покореженных геометрических фигур. Двумя буквами, что породили Землю с ее неугомонными обитателями. РА. Солнцем, для кого-то. Но побоялся сгореть и, потом, я не так горд. Яркое, жаркое солнце…

 Чайник стал закипать, все надрывнее напевая свою угрюмую мантру. Тут я понял, что не я один бодрствую. Из спальни доносились какие-то звуки. Она плакала. На улице пошел дождь. Навзрыд. 

Я принес две кружки зеленого чая. «Я пью кофе по утрам, ты же знаешь» - сквозь слезы сказала она. «Да, да, дорогая, я помню. Ты любишь море, а я горы. Но от чего мне так смертельно не захотелось пить чай в одиночестве? Сейчас, или через сотню лет, не важно, я потеряю ее. Не допить уж эту чашку. Нам» - подумалось мне.

- Прощай.

- Что ты говоришь такое?!

- Ничего, «ПРО ЧАЙ»…

Я отошел к окну, улыбаться сквозь горечь (может все вздор, и просто я сделал чересчур крепкую заварку?!) на серебряное полотно дождя, старательно заштриховывающего солнце.

Почему она всегда плачет? У нее грустные глаза. Я хочу еще чаю.