[390x480]
FM 90.1 MHz
Все знают на свете Москву и Париж,
Но есть на планете агентство Пайн-Ридж...

..."Язык жестов, которым пользовались индейцы Великих равнин для общения между племенами, сейчас уже не нужен как средство межплеменной коммуникации, но у лакотов он не исчез, а влился в набор обычных невербальных средств в составе языка. Двое говорят на лакота (да хоть бы даже и по-английски) и органично включают в разговор жесты – не полностью дублируя речь, а так, от случая к случаю, просто в качестве иллюстративных. Но жесты те самые, они ничуть не изменились.
Ханхепи Ийотаке, Сидящий Ночью (европейское имя Everett Lone Hill) говорит покупать – продавать и показывает машинально жестами то же самое, говорит два часа езды и параллельно показывает это жестами, говорит сумасшедший и делает соответствующий жест.
Я тоже на всякий случай решаю дублировать всё жестами, вдруг я так плохо произношу, что меня невозможно понять, всё-таки выучила язык я сама, по книгам, к тому же я выучила другой диалект и здесь по ходу дела перестраиваюсь на местный, в уме меняю mdaska на blaska, dida на lila… Здесь нет d, которое развилось из протосиуанского r, в здешнем диалекте вообще нет d, никакого. Это земли племени оглала.
Я спрашиваю: “А вот Эхака Сапа, Чёрный Олень писал в своей книге то-то и то-то…, и показываю жестами олень, чёрный, книга,а что он имел в виду, а вот почему вождь Бешеная Лошадь то-то, сё-то…”. Ага, я всё-таки хорошо произношу. Ханхепи Ийотаке слушает с абсолютно непроницаемым каменным лицом, потом с таким же лицом говорит: “Хотел бы я, чтобы мои дети так говорили на языке лакота, как ты говоришь”. У него трое детей, и ни старшая, Мелисса, ни младшие мальчишки на лакота двух слов не вяжут.
Его дедушка, Мато Уанбли, Медвежий Орёл, был знаменитейшим, просто грандиозного масштаба шаманом, это всем известно. К нему приезжали советоваться издалека. Но Ханхепи Ийотаке вспоминает историю, которую я не знала. Он говорит, к его дедушке как-то приехали серьёзные люди из Вашингтона, в чёрных костюмах с иголочки, на шикарной машине, – посовещаться. Что-то они там совещались, потом вышли, сели и уехали. Эти люди случайно оставили ручку. Дедушка показывает её потом и говорит: “Видишь эту ручку? Она из чистого золота. (Все смотрят – ручка действительно из чистого золота). Скоро убьют президента Кеннеди”. Как уж он сделал этот вывод, непонятно, видимо, из мыслей этих людей вытянул. Ну, и действительно, через четыре дня после этого убили Кеннеди, который не то поддерживал индейцев, не то собирался поддержать, и все дела резерваций резко пришли в упадок. Но дедушка это предсказал, он это знал заранее. Сидящий Ночью рассказывает об этом так, что само собой получается, будто Пахин Синте (Хвост Дикобраза, так называется та часть резервации, где он живёт, – страшная дыра, откуда хоть десять лет скачи, никуда не доедешь) – это центр Вселенной. Мы сидим тут, в Хвосте Дикобраза, – и чувствуется, что в глазах Ханхепи Ийотаке это на самом деле центр мира. Отсюда всё управляется, здесь всё становится известно первым делом.
Я думаю о том, почему Сидящего Ночью зовут Сидящий Ночью. Потому, что он работает на местном радио и ведёт передачи в ночном эфире, или не поэтому? Вообще-то это малоправдоподобно, он же имя должен был получить после обряда Ханблечейапи (обряд вымаливания видения, плач о видении), то есть давным-давно, и совершенно не факт, что он тогда уже работал на радио.
KILI Radio – the Voice of the Lakota Nation, вещает на резервации Пайн-Ридж, Роузбад и Шайенн-Ривер, и первое, что я запомнила, попав в резервацию, – что оно ловится на частоте 90,1 МГ.
У Ханхепи Ийотаке и у его жены ужасно плохие зубы, совсем сгнили и крошатся (а медицинская страховка услуги зубного не покрывает). Это потому, что еду ведь обеспечивают социальные службы, типа Центр по делам индейцев, и еду они привозят раз в неделю на всю семью, что выдадут, то выдадут: загружают сразу полную машину – восемь ящиков апельсинового сока и так далее, всё глобально. Но апельсиновый сок индейцам на пользу не идёт, и остальная еда рассчитана так же остроумно: это от неё начинают гнить и крошиться зубы. “Апельсины у нас не растут. Неужели так трудно понять, с дивной мрачностью, как всегда, говорит Ханхепи Ийотаке. – У нас организм не приспособлен, чтобы это усваивать. Всем на это плевать”. Очень страшно смотреть на их зубы.
Ханхепи Ийотаке нет дома. И пока его нет, Мелисса показывает свой костюм для танцев. Вытаскивает из сундука, разворачивает. Он из лосиной кожи, очень мягкий, тёмно-коричневый, расшитый бисером. Вот ничего в домишке нет, телевизора нет, а эти дорогие костюмы у всех есть, потому что это… ну, главное. Этого не может не быть. Это надо справить первым делом, как только появились какие-то деньги. Мелисса рассказывает, откуда нынче берутся орлиные перья: орлы охраняются законом и всё такое, но, к сожалению, часто гибнут на линиях электропередач. Их находят рейнджеры, подбирают и продают в резервации.
Эверетт, замявшись, просит денег на бензин, когда мы выходим за порог и вроде как прощаемся. Ему очень неудобно просить, а приходится. Ему завтра везти жену к врачу, а на бензин совсем нет, ни цента. И двадцать долларов для него очень даже деньги.
В католической миссии вдыхает некоторую жизнь в происходящее брат Саймон. У него такой вид, как будто он в молодости был пиратом, потом всю Сибирь пешком прошёл и так далее. Он в ужасно затрёпанной, вытертой пыльной чёрной рясе, всегда с деловито засученными до локтя рукавами. Он организует пространство вокруг себя очень быстро. Извлекает из-под машины в гараже индейца, который там что-то чинил, перемазанного машинным маслом и всякой дрянью, и презрительно сообщает: “Это Ларри, ему всего лишь сорок лет, так что на лакота он ничего не знает. Понятно, что нужен Прыгающий Бизон. Всем нужен Прыгающий Бизон. Ясно, что он где-то в резервации. С утра он поехал в Оглала Лакота колледж, он там преподает, но мог заехать и в медицинский центр. Вообще пытаться искать Прыгающего Бизона – это примерно как ловить ветер. Такие же шансы на успех”.
Здесь всё время сто градусов по Фарингейту, на дорогах миражи, и ничего зелёного здесь в поле зрения нет. Трава в прерии абсолютно выжженная. Сурчиные городки, бэдлэнды. Сразу понятно, почему в языке лакота, чтобы сказать “зелёный”, нужно сказать “цвета нароста на гнилом дереве” – видимо, этот нарост – единственное в природе, что бывает искомого цвета.
По вечерам, почему-то всегда ровно в восемь, с запада, со стороны Чёрных холмов, прилетают птицы Вакиньян, духи грома, то есть приходит гроза. Это бывает всегда с такой точностью и регулярностью, что замечания стариков вроде “птицы Вакиньян приближаются, скоро будут здесь, вот, вот, уже летят птицы Вакиньян” через пару дней перестают казаться магией. Я уже на второй день сама делаю эти предсказания. Тут надо посмотреть на часы, и если время к восьми, можно начинать говорить: “Птицы Вакиньян уже покинули своё жилище в Чёрных Холмах, они летят сюда”, не ошибёшься.
Если идти от католической миссии мимо могилы вождя Красное Облако вниз, в сторону перекрёстка, можно увидеть чрезвычайно характерную картину: прямо посреди резервации, можно сказать, в центре города Пайн-Ридж пасётся стадо бизонов, взрывая копытами пыль. Пасёт их белая лошадь. Следит, чтоб не разбредались. Никаких людей кругом нет, и вообще ничего нет. Через пару миль пыльной дороги перекрёсток, единственный в городе светофор и пиццерия, которую содержит Дэн Красное Облако (наверное, потомок вождя; за что боролись).
Как и в любом маленьком городишке, посреди Пайн-Риджа торчит белая водонапорная башня. На такой башне обычно пишут название города: ну, там, Pittsfield, Fowlerville…
На водонапорной башне в Пайн-Ридже написано: MARY, I LOVE YOU.
Около памятника погибшим во время резни при Вундед-Ни к оградке привязаны разноцветные тряпочки, разные штучки и в том числе – символика с Пляски Солнца этого года. Кто знает, что такое Пляска Солнца, тот поймёт, почему я посмотрела на эти тряпочки с большим почтением".

http://willie-wonka.livejournal.com/352342.html