Он смотрел долго, рассеянным взглядом в вечер.
В начале ноября вечера начинаются всё раньше и раньше, и всё темней и темней.
Но, сегодня был особенно ранний и тёмный вечер.
Рабочий день закончился, и сотрудники побрели до остановок и своих авто.
Ему ещё два часа до окончания сегодняшней работы. Два через два не так уж и плохой график. Плохо, когда на выходные выпадает, а так полмесяца работать и столько же отдыхать.
Но, сегодня он не думал об этом.
Доподлинно, вообще неизвестно о чём он думал стоя в окне выходящим на балкон, смотря долго и рассеянно в вечер.
Скорее всего, это снова была грусть. Конечно, она как всегда была светлая, но легче ему от этого, по-видимому, вовсе не было.
Играло радио, а он, включив чайник, курил одну сигарету за другой.
Но, жадно затягиваясь, он не частил, а словно глубоко задумавшись, делал это скорее медленнее, чем обычно, так словно взвешивал с затяжкой улей мыслей в своей голове, стараясь заполнить пустующие соты, и не всегда удачно это делая.
Так что же всё-таки это за грусть такая, что он незаметно, но улыбался уголками губ?
В чём причина такого состояния души?
Грустью была жизнь! Но, совсем не оттого, что мала зарплата и трудна работа, совсем нет.
Грустью была жизнь внутри него. Она (грусть) частенько приходила к нему, особенно по вечерам, и особенно по осени. Она жалила его миражами ожиданий и пустынями возможностей. Она смеялась над его упорством не принимать жизнь такой, какая она есть. Но, с ним же возвращалась к истокам, к первопричинам возникновения всего живого и настоящего на земле.
Сегодня грусть видимо пришла надолго, потому что именно сегодня она решила посмотреть, что же всё таки представляет из себя, его душа…
Она, очень быстро петляя по закоулкам и площадям души, сделала очень интересное для себя открытие – именно сегодня грусть была всей его душой. Вся душа была грустью.
«Или это я такая большая, или у него душа крохотная…» - подумала грусть и закашляла от сигаретного дыма, прорвавшегося сквозь окно правого лёгкого внутрь.
«Нет! Скорее я такая большая! – сделала вывод грусть, откашлявшись. – Я давно прихожу к нему, и достаточно хорошо успела его узнать! Да, тогда, он ещё не знал меня, но я сама нашла его, когда он был маленький и кричал, что хочет в туалет, а мама, не понимая языка ребёнка, сначала покормила его, а после пошла с ним на прогулку. Стоит отдать ему должное – он держался уже тогда для своих пелёночных лет как мужчина. Я постучала в форточку его души, но он даже не посмотрел в мою сторону. Я постучала более настойчиво, а он попытался сказать маме, что хочет в туалет, но мама улыбалась, сюсюкала, и ни черта не понимала. Да, эти взрослые порой вовсе не способны понять самых обычных вещей. Зато, если надо наворотить, то тут с взрослыми не смогут соревноваться даже дети, когда выстраивают многоэтажные домики из сборных конструкторов с немного причудливой архитектурой. Он держался. Мама ничего не понимала, а грусть рвалась, подпрыгивала и изловчилась позвонить в дверь. Наконец, он заинтересовался и с упрёком посмотрев на маму, не спрашивая, открыл дверь».
С тех пор, грусть и стала приходить к нему, и с каждым годом всё чаще и чаще, уже не стучась ни в форточки, ни в окна, ни звоня в двери. А так, вот запросто без спросу как к себе домой.
Грусти нравилось у него. Она любила его. Он был неплохим малым, он сделал её светлой.
Она даже думала отблагодарить его за это, и расстаться с ним, но не смогла в последний момент сделать этот трудный шаг в своей жизни…
Вы спросите, ревновала ли она? Ревнует?
Это слабо сказано! Она очень ревновала его и всегда ревнует, с тех самых пор, когда он впервые пустил её к себе.
Однажды, она чуть не погибла, когда впервые не смогла придти к нему, когда вздумается.
Всё было нараспашку, но, сколько не делала она попыток, словно натыкалась на невидимую стену, которая отбрасывала её в стороны, словно током.
«Что это? Как же может такое быть?» - спрашивала себя грусть и не находила ответа, пока однажды на Грустном балу, её сестра не поведала ей о Любви!
После этого, грусть с каждым днём теряла свой вес, заболела, не могла найти себя и почти тронулась, собравшись умереть, она решила в последний раз сходить к нему и попрощаться, хотя бы для самой себя. Но, случилось чудо для грусти – снова всё было закрыто, и она смогла беспрепятственно снова зайти к нему.
И пойдя на поправку, зажила прежней жизнью. Но, набирая вес, ей вдруг, стало всё трудней дышать. Она попросту задыхалась. Жизнь её снова померкла.
Но, ей надо было ехать на Конференцию Чувств, впервые в своей жизни, с докладом о проделанной работе.
Её сопровождала сестра. Как сестра не пыталась она выяснить, что же случилось с грустью, ничего у неё не вышло.
На конференции, после доклада, сопровождающегося продолжительными аплодисментами, ей совсем стало худо, и она потеряла сознание.
Очнулась она на следующий день, на больничной кровати, вся в каких то проводах и примочках.
Главный врач объяснил ей, что они сделали всё, что могли, а дальше всё зависит от неё самой. Недугом была Печаль, въехавшая тихо, но разросшаяся до небывалых размеров за очень короткий промежуток времени.
Почувствовав себя немного лучше, грусть попросилась о выписке.
Её выписали, и она пошла к нему.
Он был в плачевном состоянии, Печаль съедала его душу, и грусти там попросту не находилось места.
Но, вернуться в больницу снова, грусть не могла. Такой был закон для всех.
Ей оставалось только ждать часа своей смерти, но Чудо, которому, после грусть поставила звезду в Храме Небосвода, снова сказало своё веское слово. Он успокоился, изгнал свою печаль поездкой с друзьями в Питер, и приютил снова Грусть, облагородив её – сделав её Светлой. Ей стало хорошо. Она смогла подружиться с Радостью, и они уютно расположились у него, не доставая друг друга. И лишь, по праздникам, а чаще на следующий день, он сам сталкивал их, но не на бой до смерти, а на пусть иногда и резковатый, но всё же Диалог.
Грусть и Радость вместе стали сильней, и когда печаль снова попыталась захватить владения, сначала в бой вступила Грусть светлая, а после Радость, немного тяжёловатая, надуманная, но всё же настоящая в своих проявлениях и отношению к окружающем и одноимённому миру.
Но, как-то случилось так, что один раз, другой, третий – Печаль ухитрялась намять бока обоим, и в один из дней не стало Радости. Осталось, что-то смутно похожее на неё. Грусть смогла тогда одолеть Печаль, но Радость была потеряна. То, что от неё осталось, огрызалось на всех, то вскакивало и куда-то бежало, и спотыкалась, падала… и т.д.
Печаль больше не показывалась. Радость стало нечто иным, чем прежде.
Грусть стала единственным квартирантом, редко покидающим своё жилище.
Его редко можно было чем-то удивить в этом мире.
И сегодня, глядя в окно, выходящее на балкон, и куря одну за одной, он отдал всё пространство Грусти, махнув с Досады рукой. Грусть даже не восприняла Досаду, как соперника, потому что, она не знала её даже в лицо. Это была минутная Досада, на каких
Грусть насмотрелась достаточно за свою Жизнь. Они появлялись внезапно и так же внезапно исчезали. А Грусть оставалась. Грусть была навсегда.
Он смотрел в вечер. Курил. Курил и смотрел в вечер.
Грусть становилась всё больше и больше, наглея и захватывая чужие границы, но он был даже рад этому захвату, нисколько не мешая Грусти в продвижениях.
Он Вспоминал и Думал о Ней!
И сегодня Грусть, вспоминала вместе с ним Ту, от которой чуть не погибла однажды сама, была особенно нарядна, и необыкновенно светла………….
устроившись в его долгом и рассеянном в вечер взгляде…