Нарцисса*
Название: Нарцисса.
Герои: Нарцисса, Симон, Тиджей и еще много совершенно посторонних людей, не имеющих никого значения для главной героини.
Рейтинг: RG.
Жанр: Роман/Драма.
Предупреждение: Возможно, некоторые этот рассказ уже читали.

*-Нарцисса. Это имя давали людям которые должны были родиться красивыми , холодными и неприступными. У людей с таким именем в жизни может быть только одна любовь





…Шестьсот тридцать два.

…Шестьсот тридцать три.

…Шестьсот тридцать четыре.


Воздух свежий, с горькой морской нотой, но слишком, не по-ночному, теплый. На вдохе он обжигает легкие, на выдохе – царапает горло. Впрочем, скорее всего, ей это просто кажется. Ведь она совершенно не умеет бегать.

…Шестьсот шестьдесят восемь.

…Шестьсот шестьдесят девять.

Удивительно, насколько непослушным, непредсказуемым может быть собственное тело. Если ты можешь с помощью одного-единственного звонка можешь перенестись в любую точку материка, очень легко забыть о том, как слабы и бессильны твои мышцы.

Ты даже не подозреваешь о том, что ты совсем не умеешь убегать.

…Шестьсот девяносто девять.

…Семьсот.

Сейчас почти половина четвертого ночи, так что беговая дорожка совершенно пустая – можно не стесняться случайных свидетелей, всех этих загорелых белозубых в блестящей спортивной одежде. В четвертом часу ночи ни один мускулистый мальчишка с наушниками от плейера и проводком, спускающимся по смуглой шее, не сможет убедиться, что она не может пробежать и километра, не сбив дыхания.

Она всегда бегает ночью – только ночью. Одна, в притушенном рыжем свете фонарей, которые освещают зажатую между высокими домами общественную спортивную площадку. Наедине с невидимыми в электрической подсветке городскими звездами и по-морскому горьким воздухом.

До океана меньше мили. Рукой подать.

…Тысяча двести сорок.

…Тысяча двести сорок один.

Когда она первый раз вышла на эту беговую дорожку, все было куда как хуже. Тогда уже на втором круге мышцы просто отказались повиноваться, и она упала – просто упала, и еще долго лежала, плача, пока не отпустила судорога. А люди толпились вокруг нее, целое полчище людей с растерянными испуганными лицами. И она все никак не могла понять, что же они говорят ей, хотя они говорили по-английски, и предлагали ей свою помощь.

– Врача, скорее, женщине плохо…

– Женщине плохо…

– Женщине…

Теперь она всегда бегает ночью. Только ночью.

Три круга без единой остановки. Неплохой результат для трех недель?

Тем более в это время она все равно никогда не спит. Не может.

…Тысяча девятьсот двадцать четыре.

Горло дерет просто невыносимо. В боку колет – очень не по-хорошему колет. Стук сердца болью отдается в ушах: вымученный, из последних сил.

Кстати, ей всего-то сорок. Выглядит она моложе. Все Брауны старели рано, но она ведь пошла совсем не в Брауны…

…Две тысячи восемь.

Боже, как больно.

…Две тысячи триста шестнадцать.

Еще один круг – и она упадет прямо на черное шершавое покрытие дороги. Упадет, ссаживая кожу на коленях. Опустит голову к самой земле, прикоснется лбом и зарыдает, точнее даже завоет – ведь сил на рыдания уже нет – от невыносимой боли.

* * *

Представьте себе самое страшное, что только может с вами произойти. То, чего вы больше всего боитесь.

Представьте хорошенько.

А теперь запомните: то, что приготовила вам судьба, окажется в тысячу раз хуже.

Поверьте Нарциссе. Она-то знает.

В тот день – день она не поверила.

Когда Амикус – бледный, весь в грязи, совсем не похожий на себя Амикус – появился у самого порога их замка, она ему не поверила. Он кричал ей, что все потеряно, и нужно бежать, что Люк и Дик погибли – а она просто слушала его, улыбалась и не верила. Разве можно верить дезертиру?

И даже когда после четырех дней тотальной сумятицы Министерство все-таки осчастливило ее официальным извещением (вкупе с ордером на обыск всех тайников замка), она все равно не поверила.

Надежда – страшная вещь.

На седьмой день она выпила зелья из лаборатории мужа. Все зелья, которые по ее предположению могли бы оказаться ядом.

Но Люк не был глуп настолько, чтобы хранить запрещенные яды там, где до них может добраться любой посторонний человек. Или его жена. Так что шесть часов спустя Нарцисса очнулась в луже собственной рвоты и поклялась больше никогда не ставить над собой подобных экспериментов.

А еще через неделю она оказалась здесь. На краю света.

Дом она продала – так быстро, как только это было возможно. Покупатель нашелся сразу, что было странно, ведь гоблины без ее согласия заломили непомерную цену. Теперь у Нарциссы было много денег, а у неизвестного ей человека был Замок с фамильными сервизами, со старинной мебелью, семейными портретами и фотографиями с каминной полки. В шкафах остались платья Нарциссы, в чулане – старые игрушки Дика, в тайниках – смертельно опасные «подарочки» Люка.

Потом уже здесь, на другой стороне Земли тот парень из агентства тоже поначалу предложил ей отдельный дом. Уютный коттедж поближе к побережью. Чтобы никаких людей. Чтобы никто ей не мешал.

– Нет, – твердо сказала она. – Не нужно коттеджей. Квартиру. Просто квартиру в многоквартирном доме. Среди людей.

Парень из агентства улыбнулся ей. У него были блестящие темные волосы, ярко-голубые глаза и загорелая кожа. На его фоне Нарцисса наверняка казалась чем-то вроде бледной фотокопии человека

– Хорошо, мы непременно вам что-нибудь подберем… Ваше имя, пожалуйста?

– Митчелл, – сказала она и тут же поправилась. – То есть, нет… Браун. Я вернулась к девичьей фамилии. Нарцисса Браун.

– Хорошо, мисс Браун. Распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь…

Он снова ободряюще улыбнулся ей. Хороший, наверное, парень, совсем молодой еще… Года двадцать два, не больше…

То есть на четыре года старше Дика.

Она вздрогнула и неловкими, привычными пальцами взяла обыкновенную шариковую ручку.

По крайней мере, здесь ей еще могли улыбаться. Ее здесь не знали.

– Смотри, смотри, вот эта женщина…

– Та самая, жена Митчелла…

– Ууу… гнида. Вот для кого место в тюрьме пустует…

Свою первую неделю в Сиднее она просто пролежала в постели. Не спала, но и – как будто – ни о чем не думала, во всяком случае, ни Дик, ни Люк ей не вспоминались вовсе.

На восьмой день она все-таки поднялась и вышла из дома – худая, с посеревшей кожей с огромными болезненно-блестящими глазами.

На девятый день она очутилась на той самой беговой дорожке.

Не то, чтобы она так хотела быть в хорошей форме. Просто ей нужно было хоть как-то убить свое время.

Прежде у нее были муж и сын, о которых нужно было заботиться, которых нужно было поддерживать, выслушивать, если понадобиться – утешать. Были их враги, которых нужно было ненавидеть, и друзья, которым следовало помогать. Был огромный дом, где требовалось следить за порядком, было положение в обществе, которому приходилось соответствовать. И еще был страх: огромный страх за Люка и Дика, ввязавшихся в эту страшную авантюру, и поплатившихся…

Теперь у нее не было ничего.

Иногда она со страхом и каким-то даже недоумением пыталась вспомнить: а было ли у нее когда-нибудь хоть что-то свое, личное? Что нравилось ей, что казалось интересным, значительным или вызывало негодование раньше, до замужества, еще в школе? Что она любила и что ненавидела – сама, прежде чем в ее жизни появился Люк?

Она старалась, очень старалась вспомнить, но в памяти ничего не всплывало, только какие-то неясные обрывки родительских поучений и бесконечных наставлений всех этих дядюшек и тетушек.

– Если ты настоящая леди, то…

– Род Браунов…

– Господи великий, какой позор…

Она вышла за Люка, когда ей только-только исполнилось девятнадцать. Все ее дядюшки-тетушки говорили, что это очень хорошая партия, и они, наверное, были правы, потому что они были очень хорошей семьей, даже после того как Люк оказался в тюрьме, а Дик должен был скрываться, они все равно были семьей.

Она вновь и вновь перебирала свои воспоминания, но по-прежнему не находила в них себя, только Дика и Люка и свою любовь к ним. Вся ее жизнь была целиком – они.

Порой ей казалось, что она не живет, а видит сама себя во сне, ведь ее дни теперь и впрямь походили на сны. Странные скучные сны о чужом мире.

Дни путались и забывались. Также как сны.

…Она сидела за столиком в кафе и бездумно смотрела, как оплывает в вазочке розовый шарик мороженного. Над головой еле слышно жужжал кондиционер, плечи овевало прохладой, но солнечные лучи все равно пробивались сквозь оконное стекло и согревали бледное лицо и обнаженные до локтя руки. Нарцисса поднесла ложечку к световому квадрату на столе, поймала солнечный зайчик и направила его на потолок.

Теперь она всегда обедала в кафе. Она ведь не умела готовить. Она даже плиту боялась зажигать: совсем не умела обходиться с огнем.

Кроме того, в кафе всегда были люди.

Вниз по улице проехал на велосипеде мальчик – колеса застучали по брусчатке мостовой. На тротуаре рыжая женщина в потертых джинсах отчитывала за что-то зареванного карапуза. Рядом стояла девочка чуть постарше в нарядном платьице с оборками. У нее было очень серьезное выражение лица.

Нарцисса бессознательно улыбнулась девочке через стекло.

Три женщины в светлых деловых костюмах остановились у дверей кафе. Они показались Нарциссе красивыми: у них были молодые лица и смешные аккуратные челки до бровей.

Нарцисса отдала официанту деньги – удивительные разноцветные бумажки, совсем не похожие на настоящие деньги – и вышла из кафе.

В первую секунду ей показалось, что она с головой погрузилась в теплую воду. Боже, как же сложно к этому привыкнуть: в Англии ведь уже поздняя осень, и холодные ветра, и мелкий дождь, и низкое небо, похожее на грязную серую вату…

У входа в соседний магазинчик нищий играл на скрипке – плохо играл, фальшиво, перевирая мелодию, путаясь в нотах. У его ног дремала лохматая грязно-белая собака.

Нарцисса бросила старику монету. Собака дернула ухом, открыла глаза и зевнула, показав мокрую розовую пасть.

На мгновение у Нарциссы возникло странное ощущение: ей показалось, что она почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Она обернулась: люди на улице были заняты своими делами, и никто на нее не смотрел.

Нарцисса еще раз оглянулась, пожала плечами и пошла вниз по улице, спускавшейся к побережью.

Телефон зазвонил вечером, на исходе коротких сумерек, когда город только начинал загораться электрическими огнями.

Нарцисса вздрогнула. Она боялась телефона, хотя и умела им пользоваться. Ей звонили и раньше: сперва домовладелец любопытствовал, всем ли она довольна, и нет ли каких досадных проблем, требующих его немедленного вмешательства, затем какие-то неизвестные ей молодые люди со слащавыми интонациями в бодрых голосах предлагали купить какие-то ненужные ей вещи.

Но сейчас звонил кто-то другой. Кто-то опасный. Нарцисса чувствовала. Нарцисса знала.

В полутьме квартиры она подошла к телефону, подняла с рычага трубку и долго молчала. Наконец, далекий, запутавшийся в телефонных проводах голос спросил:

– Это ты, Нарцисса?

Она поднесла свободную руку к глазам. Несколько секунд вглядывалась в свои тонкие, очень белые в вечернем сумраке пальцы.

– Это я…

– Нарцисса, нам нужно поговорить. Пожалуйста.

– Скажи где ты. Я приеду, – это было так странно: говорить с человеком и даже не видеть его лица. Только эта мертвая черная трубка в руках…

Он назвал адрес. Она, не прощаясь, положила трубку. Прошлась по квартире из угла в угол. Включила свет. Подошла к ночному столику, заваленному рекламными буклетами и бесплатными журналами (она просто не знала, что с ними делать, а оттого – не выкидывала). Долго искала в ворохе глянцевой цветастой бумаге. Нашла нужный листок. Взяла телефон и указательным пальцем нажала кнопки. Продиктовала адрес.

В такси пахло паленым пластиком, влажной кожей и синтетическим хвойным ароматизатором воздуха. Водитель был лет сорока, расплывшийся, лысеющий. Он презрительно молчал, только порой что-то шипел сквозь зубы, когда колесо попадало в какую-нибудь особенно глубокую колдобину.

Судя по всему, это была самая окраина города: дома выглядели по большей части нежилыми и какими-то покосившимися. Фонари светили через один. Сколько она помнила, он всегда выбирал именно такие районы, вблизи ядовитых химических производств или коптящих заводских труб. Районы, почти покинутые. И уж точно не одного богача на многие мили вокруг.

В таком месте может произойти все, что угодно, и всем на это будет наплевать.

– Двадцать восемь долларов по счетчику, – выплюнул водитель. Она молча достала из сумочки три десятки.

Свет горел только в одном-единственном окне. И был еще уличный фонарь, с пятном молочно-желтого света под ним.

Нарцисса постучала.

Он открыл дверь, посторонился, пропуская ее внутрь.

Черный костюм – конечно же, на полразмера больше чем нужно. Нездоровое бледное лицо. Морщины на лбу и вокруг глаз. Он совсем не был похож на знаменитость. Или на преступника. Или на героя. Просто немолодой и очень усталый человек.

Он выжил, он снова выжил. Он посмел выжить. И этой своей живучестью, этой невероятной везучестью, он страшно виноват перед ней, ведь ей совсем не нужно, чтобы жил он, ей нужен ее муж, ее сын и только их жизни, и ничьи другие...

Он смотрел на нее, смотрел со страхом и какой-то непонятной, новой для нее тоской. Нарцисса вдруг вспомнила как год, нет, уже более года назад она также пришла к нему, и просила за своего сына. Теперь все было по-другому. Это была другая сторона земли, и теперь это его вина была перед ней, а значит просителем был он.

Она сняла с плеча сумочку.

– Нарцисса, – тихо сказал он. – Нарцисса, ты должна мне поверить. Я ничего не мог…

Она метнулась, быстро прижала пальцы к его губам.

– Не надо. Если скажешь еще хоть слово об этом – я уйду.

Он покорно замолчал: настороженный, сжавшийся.

Она неторопливо обошла его, пересекла небольшую гостиную, подошла к колченогому книжному шкафу, прикоснулась к корешкам книг. Где бы он ни жил, там всегда были книги, множество книг. Она это помнила.

Она вытащила одну книгу, наугад. Раскрыла на середине.

Он следил за ее движениями.

– Ты говорил, когда-то… – она говорила медленно, не глядя на него. – Ты говорил, что готов убить Люка, только чтобы получить меня.

Он задохнулся:

– Нарцисса… Неужели ты думаешь, что я…

– Нет, – она покачала головой. – Я так не думаю. Я, вообще ничего не думаю последний месяц. У тебя так бывало?

Она молча наблюдает за его лицом, надеясь прочесть несуществующую истину. Ничего. Она продолжает

-Его теперь нет. И ты можешь меня поцеловать

Лицо его дернулось, как от удара:

– Ты считаешь, мне только это и нужно?

Она улыбнулась – одними губами, и поставила книгу обратно на полку.

– Это мне нужно.

Замкнутый, настороженный, он смотрел ей в глаза и ждал, пока она не подошла к нему и не прикоснулась пальцами к его щеке. Она чувствовала, что он не верит ей, но она знала, слишком давно и слишком хорошо знала его желание и его мечту, и это было ее оружием.

Он закрыл глаза и прижался к ее руке – не прижался даже, просто легко прислонился щекой.

– Зачем ты это делаешь?

Она покачала головой:

– Молчи. Пожалуйста, молчи.

Он разжал пальцы, отпустил ее запястье. Помедлил и коснулся ее губ своими.

И вот уже его руки судорожно сжались за ее спиной, и исчезла вся его отчужденность. Его губы теплые, мягкие, настоящие, а она так давно не целовалась, она просто забыла – как это…
– Я люблю тебя, – выдохнул он в ее раскрасневшееся лицо.

– Я люблю тебя, – повторил он утром, когда она одевалась.

Она покачала головой.

– Не стоит, Симон. Я ухожу.

Его лицо застыло – серое, в мгновение постаревшее.

– Уходишь?

– Не ищи меня больше. Я хотела, чтобы ты, наконец, убедился – я самая обыкновенная женщина, не слишком умная, не слишком красивая. Не слишком. Я же знаю: ты всю жизнь воображал во мне то, чего никогда не было, какую-то нелепую наивную юношескую фантазию… Теперь ты знаешь: я обычная, ничем не отличаюсь от других. И ты меня, наконец, отпустишь…

Она поправила волосы и разгладила воротник рубашки. Он смотрел на нее, глупо, по-детски приоткрыв рот. Его лицо показалось ей жалким.

– И уезжай из Австралии, Симон. Для нас двоих это слишком маленький континент. Я покончила с прошлым. Тебе нельзя быть возле меня, понимаешь.

Она обернулась на пороге.

– Прощай, Симон. Не держи на меня зла.

Такси здесь, конечно же, найти было невозможно, и она долго шла вдоль по безлюдной серой улице. Покусывала тонкие бледные губы, пока не почувствовала вкус крови во рту.

Дома она, не раздеваясь, бросилась на диван и долго лежала ничком.

Несколько следующих дней Нарцисса, все-таки всякий раз оглядывалась, выходя из дома, но вскоре оставила и эту привычку.

И жизнь потекла дальше...


…Девочка стояла одна-одинешенька, посреди лестничной площадки. Кажется, на вид ей было лет пять, не больше. Она громко плакала, смешно кривя рот.

– Эй, что это ты тут делаешь? – Нарцисса опустилась на корточки, прикоснулась к мокрой детской щеке.

Девочка судорожно всхлипнула, прижалась к Нарциссе, обхватила руками и зарыдала еще громче, чем раньше.

– Ну что ты, что же ты, перестань плакать, все хорошо… – забормотала Нарцисса, осторожно отцепляя от себя зареванную малышку. – Ты тут живешь? Где твоя мама?

Не обращая внимания на увещевания, девочка продолжала судорожно рыдать.

– Ох уж мне…– сдалась Нарцисса и погладила девочку по спине. Дождалась пока, наконец, рыдания перешли в отдельные всхлипывания.

– Как тебя зовут? – спросила Нарцисса, воспользовавшись первой паузой.

– Ки… Кити.

– Понятно, Кити. Ты здесь живешь?

Девочка икнула, мученически подняла на Нарциссу светло-голубые глаза:

– Я не знаю…

Рот ее снова угрожающе искривился, так что Нарцисса поспешно перехватила инициативу:

– Подожди. Сейчас мы все узнаем…

Она нажала ближайшую кнопку дверного звонка. Прошло несколько томительных секунд, и дверь отворили. На пороге стояла женщина лет тридцати в линялой футболке и леггинсах. В одной руке у нее было надкушенное яблоко.

– Простите, – Нарцисса перевела дух, – Я живу этажом выше… Эта девочка, Кити, она плакала, и я подумала… Вы не знаете, где она живет?

– Ааааа… – протянула девица, разглядывая Нарциссу. – Это из тридцать четвертой. Погодите, я вас отведу…

– Ох, простите, пожалуйста, – худая бледная женщина в полосатом фартуке выглядела смущенной. – Просто Котенок не хотела подниматься по ступенькам – это у нас часто так, и я ее всегда оставляю, пока не перестанет упрямиться… Не знаю, что на нее сегодня нашло…

– Вот ведь дура, а? – прокомментировала новая знакомая Нарциссы, едва только мать Кити захлопнула дверь. – Кстати, хочешь кофе? Меня Тиджей зовут…

– Тиджей? – в недоумении переспросила Нарцисса.

– Ну, Томасина-Джозианна… С детства предпочитаю сокращение…Так что насчет кофе?

– Думаю, кофе это хорошая идея, – после минутного колебания сказала Нарцисса. – Можешь называть меня Цисси.

Кухня была маленькой, меньше чем в квартире Нарциссы. Стены были оклеены старыми обоями в веселую разноцветную полоску. Обувь была разномастная: все стулья разного вида. На подоконнике, томясь в косых – сквозь жалюзи – солнечных лучах сидел толстый пятнистый кот.

– Конечно, тут нужна кофеварка, но я все время ленюсь, – объясняла Тиджей, заливая кофе кипятком прямо из электрочайника. – Извини, если что. Ты чем занимаешься?

– Занимаюсь? – Нарцисса рассеянно взяла в руки кофейную чашку. – Ты говоришь о…

– Ну, чем на жизнь зарабатываешь?

– Ах да… Ничем, наверное… Я ничем не занимаюсь…

– Ага, я тоже на распутье. Прошлый месяц работала в публичной библиотеке, а там тоска смертная, думала мозги расплавятся… Я люблю, чтобы повеселее…

У Тиджей были темные блестящие волосы, собранные на затылке в хвостик-пальмочку, светло-карие глаза и веснушки на переносице. Говорила она быстро, на австралийский манер растягивая гласные.. Первый раз в жизни Нарцисса разговаривала с кем-то из нормальных людей (официанты и таксисты были, конечно, не в счет). С каким-то веселым удивлением она отметила, что получается это довольно гладко и легко.

– Там до тебя жили просто жуткие типы, – ТиДжей с шумом глотнула кофе и продолжила: – Настоящие отморозки. Буянили вечно – через день приходилось полицию вызывать…

Нарцисса слушала в пол-уха, чем дальше, тем все меньше вникая в смысл слов. В ней происходила какая-то внутренняя работа, сути которой она не понимала, но точно знала одно: что-то должно измениться и непременно изменится…

Тиджей стала время от времени заглядывать к Нарциссе – просто поболтать или попросить о мелкой услуге.

Через две недели она забежала сообщить, что получила работу в рекламном журнале.

– Может поинтересоваться насчет тебя? Они вроде бы набирают еще сотрудников в этом месяце…

Нарцисса улыбнулась краешком рта и покачала головой:

– Спасибо, Тиджей… Но я пока останусь при своем…

Иногда она гадала, кем считает ее Тиджей. Хотя на самом деле, ей было все равно.

Она научилась варить кофе.

Еще через неделю Тиджей почти насильно потащила Нарциссу в ближайший бар – отпраздновать ее первую зарплату.

Бар смутил Нарциссу. Там было людно и душно, гремела музыка, которой она не понимала, вокруг слишком громко смеялись, слишком много говорили. Все эти незнакомцы пугали, ведь ей едва-едва удалось привыкнуть к обществу Тиджей.

– Вот посмотри. На тебя тот красавчик слева пялится. По-моему он ничего, не находишь?

Нарцисса слабо улыбнулась и крепче вцепилась в свой бокал.

– Пожалуй, я не разделяю твою мысль.

– Хм… Я ведь никогда не спрашивала: у тебя кто-нибудь есть?

Нарцисса оглянулась. Высокий смуглый мужчина у барной стойки перехватил ее взгляд и приветственно приподнял свой стакан.

– Нет, – сказала она и на мгновение закрыла глаза. – У меня никого нет...


…Посылка от Анны прилетела совершенно неожиданно.

Она долго стояла и рассматривала пакет: толстый пергаментный пакет, крест-накрест перетянутый потрепанным шпагатом. Под шпагат была засунута картонка с ее именем. Подписи отправителя не было, но Нарцисса узнала почерк.

Почерк сестры, который она не видела больше двадцати лет.

Нарцисса достала из холодильника бутылку питьевой воды. Открутила пластиковую крышечку. Хлебнула. Поморщилась. Взяла со стола нож и разрезала шпагат.

Внутри оказался еще один пакет – такой же плотный. Сверху лежало письмо.

«Цисси!
Этот пакет мне прислал человек, который купил твой дом. Он утверждает, что в нем – ваши личные письма или что-то в этом роде. Просил меня разыскать тебя с тем, чтобы передать их тебе.
Надеюсь, я правильно поступила.
Я знаю, мы давно не общались, но, на всякий случай, если тебе понадобится помощь, или просто разговор, пожалуйста, помни, я буду очень рада помочь тебе.
Мне очень жаль, что все так вышло.
Анна»

Нарцисса на несколько секунд закрыла глаза и представила себе сестру, какой видела ее в последний раз, во время суда над Хельгой. Высокая, красивая и совершенно чужая женщина. Черные волосы. Упрямый подбородок. Дорожка от слезинки на щеке.

Она разорвала пергаментный пакет, и на пол посыпались письма. Много, очень много писем. Она опустилась на колени и протянула руки…

Прошло несколько часов прежде, чем Нарцисса прочитала их все. До последней строчки.

Потом она легла на пол – прямо поверх этой мертвой бумажной груды – и свернулась калачиком. Где-то высоко над ней из неплотно прикрытого крана капала вода: капли срывались по две. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.

«Вспоминаю ту ночь, когда…»

«Твоя любовь…»

«Люк…»

Их было очень много, писем. От разных женщин. И Хельга – почерк этой сестры Нарцисса помнила хорошо. Все эти женщины, несомненно, были близки с ее мужем. Они спали с ним. Они вспоминали об этом с удовольствием. Они все ждали следующей встречи с ним. Следующей ночи.

Если вам кажется, что вы покончили со своим прошлым – это еще не значит, что прошлое покончило с вами.

Нарцисса поднялась с пола. Пригладила волосы. Провела рукой по лицу.

Затем она собрала все до единого письма и сгрудила их в блестящую металлическую раковину. Достала из кармана спичечный коробок.

К счастью, она уже умела обращаться с огнем…


…В гостиной у Тиджей царил беспорядок. Хозяйка одновременно переодевалась, укладывала волосы и варила кофе. Чтобы не мешать, Нарцисса отошла в сторону, к книжному шкафу, дотронулась до корешков.

– Можно, я посмотрю?

– А? Что? – Тиджей на мгновение показалась в дверном проеме. – Да, это моей бабушки. Все собираюсь занести к букинистам. Говорят, они кучу денег стоят…

Нарцисса с трудом раскрыла тяжелый кожаный альбом.

Со страницы на нее смотрело женское лицо. Просто лицо –неподвижное, некрасивое женское лицо. Нарисованное.

Нарцисса переворачивала страницы еще и еще. Там тоже были рисунки или, нет, наверное, это все-таки были картины: люди, деревья, дома. Неподвижные картины. Она долго вглядывалась в них, гладила их пальцами.

В конце концов, прежде она никогда не видела репродукций.

– Ну вот, – Тиджей с размаху ухнула на стол две чашки с кофе. Плеснулась через край жидкость; Нарцисса еле успела убрать альбом.

– Как красиво, – тихо сказала она, глядя сквозь Тиджей. Та пожала плечами.

– Если нравится, можешь пока взять себе. А то у меня они здесь только место занимают…

Нарцисса забрала с собой все альбомы – Тиджей даже пришлось помочь ей донести их до квартиры.

Ночью, уже когда пришло время выходить на ночную пробежку, Нарцисса взяла карандаш и попыталась набросать на листке бумаге портрет Тиджей. Лицо Люка. Симона. Свой автопортрет. Стул у окна. Цветущее дерево. Лошадь.

Она не рисовала со школы, но, против ожидания, вышло хорошо. Некоторое время Нарцисса, наклонив голову к левому плечу, рассматривала свои рисунки, затем резким движением скомкала бумажный лист.

Она обладала достаточно хорошим вкусом, чтобы понять: то, что у нее получилось совсем не похоже на те картины, которые она только что рассматривала в альбоме Тиджей.

Этой ночью она впервые изменила себе и не пошла на беговую дорожку.

На следующий день она вдруг решила пожаловаться Тиджей на свое неумение рисовать. Она и сама не понимала, отчего ее вдруг потянуло на откровенность.

– Ну, купи себе фотоаппарат, – неожиданно посоветовала та и с удовольствием потянулась на диване, вытянула ноги. Ноги у Тиджей были действительно хороши: изящные лодыжки, тонкие щиколотки.

– Фотоаппарат? – недоумевающее переспросила Нарцисса. – Зачем?

– Ну, фотографы это вроде как художники, только они рисовать не умеют. Так мой бывший парень говорил. Он вроде в этом разбирался…

Странно, но эта идея захватила Нарциссу. Несколько дней она во время своих дневных прогулок на несколько минут останавливалась, замирала у дверей фотомагазина. Потом – однажды – она вошла внутрь.

– Мне нужен фотоаппарат, – хмуро сообщила она молодому человеку в белоснежной форменной рубашке. Его волосы были так густо намазаны гелей, что казались твердыми как древесная кора.

– Разумеется. Цифровой или пленка?

– Пленка, – наугад сказала Нарцисса. Она испытывала какую-то иррациональную ненависть к уверенным профессиональным движениям продавца.

Он ловко достал несколько моделей, разложил их на прилавке перед Нарциссой и долго что-то объяснял ей, перемежая речь незнакомыми и пугавшими ее словами. В конце концов, она купила тот аппарат, который ей советовали настойчивее всего, и быстро вышла, почти выбежала из магазина.

Инструкция оказалась достаточно сложной, но у нее была целая уйма времени на то, чтобы в ней разобраться. В сущности, у нее была теперь целая жизнь, и она могла потратить эту жизнь на любую ерунду. Любую, какую ей захочется.

Теперь она целыми днями ходила по городу и фотографировала: людей, животных, машины, дома, корабли, небо, океанские волны, велосипеды, деревья, магазины. Вечером она сдавала отснятые пленки в профессиональный фотоцентр, утром забирала готовые оттиски. За завтраком отбирала действительно хорошие, без сожаления выкидывала остальные, потом шла и снова фотографировала.

– У вас очень необычное художественное мышление… Это ведь вы снимали?

Это было утро, и Нарцисса забирала в фотомагазине свои работы. С утра лил дождь, в помещении было слишком темно даже в свете электрических ламп, так что тот человек взял несколько фотографий и поднес их к лицу, чтобы лучше видеть.

Нарцисса дернулась. Она ненавидела любопытство посторонних.

Мужчина обезоруживающе улыбнулся ей. У него были аккуратная прическа и дорогой костюм.

– Я Мартин Партридж, – он протянул ей визитную карточку. – Моему журналу всегда сложно было найти хороших фотографов… Вас это не интересует?

– Не интересует, – довольно грубо сказала Нарцисса и быстро запихнула свои фотографии в конверт с фирменным логотипом.

– Жаль, – Мартин Партридж пожал плечами и снова улыбнулся. – Но на всякий случай не выбрасывайте мою визитку…

Нарцисса смерила его ледяным, воистину «браунским» взглядом. Мужчина снова усмехнулся:

– Я так понимаю, предлагать вам совместный обед тоже бессмысленно? И, все-таки, не выкидывайте…


…Нарцисса забросила свой бег. Теперь она ходила в общественный бассейн – вместе с Тиджей или без нее. Инструктор все-таки научил Нарциссу плавать, и теперь она подолгу из конца в конец мерила пятидесятиметровую дорожку. Но больше всего ей нравилось нырять к самому дну и подолгу сидеть под водой, слушая лишь одну тяжелую тишину в ушах.

Тиджей наконец нашла себе хорошего любовника, и у Нарциссы стало немного больше одиночества.

Впрочем, Нарцисса ценила свое одиночество. Возможность делать все, что ей хочется. Свой фотоаппарат. Свои прогулки. Свой город. Свою свободу.

Наступил июнь – самый холодный месяц в южном полушарии.

Нарцисса сидела на скамейке в центральном парке. С утра погода была скверная, так что даже несмотря на выходной день парк был совершенно пустой. Только старик-нищий катил вдоль по аллее тележку со своим барахлом. Нарцисса достала фотоаппарат, навела, щелкнула. Поменяла коэффициент диафрагмы. Снова щелкнула.

Нищий обернулся на звук, посмотрел в упор. Снял шляпу. Поклонился ей.

Кто-то опустился на скамейку рядом с ней. Нарцисса вздрогнула и подняла голову. Почти спокойно сказала:

– Здравствуй, Симон.

– Как ты, Нарцисса?

Она подняла фотоаппарат и сфотографировала его лицо. Он поморщился.

– Я действительно не знаю. Наверное, я – хорошо. Насколько это вообще может быть.

Он кивнул.

– Не собираешься назад в Англию?

– Не знаю, – она рассеянно вертела в пальцах крышечку от объектива. – Возможно, съезжу повидаться с сестрой…

– С сестрой? – удивленно переспросил он, но тут же исправился: – Ах да, Анна…

– Ну да, Анна, – задумчиво протянула она и посмотрела на небо. Небо было по-английски серым. Набитым грязной ватой.

– Наверное, я все-таки уеду из Австралии… Странно, но у меня впервые в жизни появилось желание посмотреть мир. Но только не в Англию. В Англии у меня больше нет дома.

– Кстати, о твоем доме, – он говорил внешне спокойно, но все-таки было какое-то странное напряжение в этом голосе. – Вот, возьми. Он твой.

С недоумением и страхом она смотрела, как он достал из кармана пальто ключ. Этот ключ… она бы узнала его из миллиона. Ключ владельца Замка.

Он сунул ключ ей в руку. Холод золота обжег ладонь. Знакомая, такая знакомая тяжесть…

Нарцисса задохнулась.

– Откуда… откуда он у тебя?

– Я купил его, – просто ответил он.

– Так значит… – мысли и слова рассыпались, и она тщетно пыталась их собрать. – Но у тебя же никогда не было и гроша за душой…

Он улыбнулся знакомой ей неприятной улыбкой. Ну конечно… она просто забыла. Наследство отца. Он ведь тогда снова выкрутился, в очередной раз выкрутился, выжил и потом купил ее дом. Дом ее мужа.

– Письма… – прошептала она, с ненавистью глядя на него. – Так это ты…

Она размахнулась, ударила. В ее пальцах по-прежнему был зажат ключ дома.

Он поднес пальцы к лицу, отнял, с каким-то детским удивлением посмотрел на кровь.

– Не поможешь? – поинтересовался.

Она не ответила.

Она вертела в руках испачканный в крови ключ. Молчала.

– Знаю, ты мне не веришь, но я хотел тебе помочь…

Она зло рассмеялась:

– Мне не нужно помогать, Симон. Это моя жизнь, и я сама решаю, что мне делать. Без подсказок. У меня же больше ничего нет – только свобода. А значит, больше никто не будет решать за меня, понимаешь?

– Я не собираюсь ничего за тебя решать, Нарцисса. Хочу просто быть рядом. Это так много?

Она покачала головой.

– Нет, Симон. Ты хочешь быть рядом совсем с другой женщиной. А эта женщина умерла. Есть только я, а я сама не понимаю, кто я такая и чего я хочу. Я знаю только одно: я все решу сама.

Он поднялся. Она протянула ему его – теперь его – ключ. Помедлив, он взял его.

– Я не возражаю. Решай. Просто запомни, если ты вдруг решишь, что неплохо было бы заполучить какого-нибудь мужчину, ты знаешь, где меня искать. Потому что, что бы ты тут не говорила, я люблю тебя. Именно тебя – такую, как сейчас, завтра, через месяц, через столетие. Так уж сложилось. Я слишком хорошо тебя знаю, Нарцисса.

Он развернулся и пошел, не оглядываясь: высокий, сутулый, наверняка неотличимый от обычного человека.

Нарцисса посмотрела ему вслед. Помедлив, упаковала фотоаппарат, положила в сумку. Встала со скамейки и пошла вниз по аллее, где в конце, как она помнила, была стоянка такси…