волшебно...

В пустыне жизни... Что я говорю,
в какой пустыне? В освещённом доме,
где сходятся друзья и говорят
о том, что следует сказать. Другое
и так звучит, и так само себе,
как дерево из-за стекла кивает.
В саду у дружелюбных, благотворных,
печальных роз: их лёгкая душа
цветёт в Элизии, а здесь не знает,
как выглянуть из тесных лепестков,
как показать цветенье без причины
и музыку, разредившую звук,
как рассказать о том, что будет дальше,
что лучшее всего... В саду у роз,
в гостях у всех - и всё-таки в пустыне,
в пустыне нашей жизни, в худобе
её несчастной, никому не видной, -
Вы были больше, чем я расскажу.

Ни разум мой и ни глухой язык,
я знаю, никогда не прикоснутся
к тому, чего хотят. Не в этом дело.
Мы все, мой друг, достойны состраданья
хотя бы за попытку. Кто нас создал,
тот скажет, почему мы таковы,
и сделает, какими пожелает.
А если бы не так... Найти места
неслышной музыки: её созвездья, цепи,
горящие переплетенья счастья,
в которой эта музыка сошлась,
как в разрешенье - вся большая пьеса,
доигранная. Долгая педаль.

Глубокая, покойная рука
лежала б сильно, впитывая всё
из клавишей... Да, это было б лучше,
Чем жестяные жалобы разлуки
и совести больной... Я так боюсь.
Но правда ведь, какая-то неправда
в таких стенаньях? Следует конец
нести на свет руками утешенья
и, как в меха, в бесценное созданье
расскаянье закутать, чтоб оно
не коченело - бедное, чужое...
А шло себе и шло, как красота,
мелодия из милости и силы.
Вы видите, я повторяю Вас...

(Ольга Седакова)