Это случилось лет двенадцать назад. Около одного маленького городка в подмосковье есть несколько дачных посёлков, они идут подряд друг за другом по одной стороне пыльной ухабистой дороги, и в каждом из них ровно по сто домов. С другой стороны дороги - огромное торфяное поле, поросшее маленькими берёзками и осинками. Сколько помню это поле - они всегда там совсем маленькие.
Посёлок начинается с ворот. За воротами - большая и пыльная как дорога поляна, сторожка с загоном для собаки и курятником, сарай и странное сооружение, в котором хранятся газовые баллоны. И всегда было очень модно - тусоваться у ворот. Два раза в неделю приезжали машины с хлебом и с молоком, и ребятня ждала их появления именно у ворот. А пока ждали - открывали ворота всем приезжавшим машинам, катаясь на створках, и просили за свои услуги мелочь. Каждый раз, когда надо было открыть машине ворота, кто-то выходил на середину главной дороги и вглядывался вдаль, а не едет ли там машина молока (или хлеба). Когда кто-то наконец замечал её, он вбегал обратно в ворота дико размахивая руками и крича "Е-е-едет!!", все бросались к своим велосипедам, и, дождавшись, когда машина подъедет к воротам, бросались врассыпную по улицам и орали что есть сил "Молоко-о-о-о!" ("Хле-е-еб!"). А вслед за ними, непрерывно сигналя, по улицам проезжала и сама машина. Там же, около сарая сторожей, долгое время лежала гора деревянных фонарных столбов, приготовленных для замены, и все на них сидели. Вот так и проходили наши летние будни - пойти к воротам, посидеть на фонарях.
Однажды, во время очередного такого ожидания, я увидела за воротами на дороге сбитую машиной чайку. Я не знаю, как машина и чайка умудрились встретиться, но результат был налицо - перепуганная и ушибленная чайка слабо копошилась в пыли на обочине дороги. Я забрала её с дороги и принесла домой, почти сразу же нашла у кого-то старую птичью клетку. Помню, клетка оказалась размером как будто специально для чайки, не слишкам большая, но и не маленькая. А дверца тоже была в самый раз - как раз чтобы аккуратно положить птицу в клетку, не задевая острых краёв, и не больше. Чайка почти не шевелилась. Она просто сидела в клетке и смотрела перед собой и в стороны немного. У неё была длинная тонкая шея, когда она вот так вот сидела. Сама она не хотела ни есть, ни пить, и я постоянно кормила её сама. У неё не было никаких явных внешних повреждений, и крылья не сломаны, и лапы целы, поэтому я просто старалась ухаживать за ней, и надеялась, что она придёт в себя и поправится.
Жаль, но у меня ничего не вышло. Я так и не знаю, что же с ней было, но она умерла на моих глазах. Я стояла рядом и смотрела на неё, она так же, как и обычно, сидела и осторожно водила головой, и вдруг в одно мгновенье её взгляд едва заметно изменился, стал совсем пустым, и в тот же миг она уронила голову. Её шея просто сложилась пополам. Так резко, как будто голова вдруг стала невыносимо тяжелой. Как, знаете, бывает, что вы хотите поднять чайник, думаете, что он полон воды, вкладываете в руку всю силу, необходимую, чтобы поднять два, три литра воды в этом чайнике, и вот вы берётесь за ручку, а чайник оказывается пустым. И вы отрываете его от стола так резко, и поднимаете на добрых полметра, прежде чем понимаете, что он пустой и лёгкий совсем. Так и тут, только наоборот. Она могла бы сделать такое же движение если бы собиралась спать, или, может, чтобы заглянуть под лист лопуха, но не расчитала сил, и голова оказалась слишком тяжелой.
Я стояла рядом в этот момент. Я, конечно, расстроилась, но я не помню, чтобы меня посетили какие-то мысли о несправедливости жизни, чтобы я испугалась, заплакала или не знала что делать дальше. Я была уверена, что сделала всё, что было в моих силах.
А потом мы её хоронили. Я завернула чайку в какую-то чистую тряпку, может, старую наволочку или что-то подобное, и держала её на руках, пока ребята рыли яму. Помню, её остекленевшие глаза к тому времени потеряли свою форму, провалились внутрь, стали такими, как у рыб в магазинах. И вот я стояла и смотрела на эти мёртвые глаза у птицы у меня на руках. Я не знаю, о чём в тот момент думали остальные, было ли им на самом деле так грустно, как они выглядели, или для них это было просто очередное летнее приключение, и они с удовольствием разыгрывали шоу скорби, не знаю. По крайней мере, фарса из той ситуации никто не сделал. Мы всё сделали спокойно и тихо. Воткнули вместо крестика палочку и по молчаливой договорённости еще несколько часов до обеда не устраивали никакой шумной суеты.
Здесь наверное было бы уместо написать что-то вроде "С тех пор я..." или например "Это всё к тому, что...", но я просто вспомнила вдруг об этом и всё.