[460x459]
Стояло теплое летнее утро, сквозь сон я слышала, как мама провожает отца на работу, моет на кухне посуду, тихо включает телевизор. А я еще лежу в полудреме, нежусь в мягких объятиях сна. И вдруг раздается настойчивый звонок в дверь, незнакомый голос и крик мамы. Я вскакиваю, выбегаю в коридор.
— Вика, папа умер, — мама смотрит на меня расширенными глазами и прижимает к себе.

За старшую

По дороге на работу у отца прихватило сердце. "Скорая", вызванная прохожими, не успела его даже довезти живым до больницы.
Мама слегла, и мне самой пришлось заниматься всеми приготовлениями к похоронам. Конечно, помогали соседки, мамины подруги, только это была физическая помощь. Но боль, разрывающую меня изнутри, нельзя было унять словами сострадания. Мой парень, Андрей, тоже старался мне помочь, и, пожалуй, это был единственный человек, который мог хоть как-то утешить меня. Я не позволяла себе расслабляться: знала, что мне надо быть сильной и поднять на ноги маму. Теперь я стала для нее не только дочерью, но и сиделкой, подругой и отчасти папой. Так получилось, что у меня было больше душевных сил перенести это горе. Выходило, что я осталась в семье за старшую.
Для мамы время как будто остановилось. Она приходила с работы, садилась в кресло и часами смотрела в одну точку. Я не знала, как вывести ее из этого состояния. С Андреем я теперь почти не встречалась, у меня были другие заботы. И хотя он всегда предлагал свою помощь, я отказывалась. Казалось, нам с мамой уже никто не может помочь.
Но вот я стала замечать, что мама приходит домой веселая. К ней возвращалось ее былое жизнелюбие. Правда, меня это не радовало, потому что от нее стало попахивать спиртным. У нее появились новые знакомые, которые зачастили к нам в гости. "Мы поминаем папу", — объясняла мама, но поминки неизменно заканчивались попойкой. Потом мама бросила работу, из дома стали пропадать вещи. Соседи жалели меня, осуждали ее. Но мама не считала себя алкоголичкой, хотя это уже было очевидно для всех. Теперь я почти не общалась со своими подругами — мои заботы были для них непонятны, а мне было стыдно перед ними за ма¬му. Андрей оставался рядом по-прежнему и ни о чем не спрашивал. Он заходил за мной утром, когда я шла в школу, встречал после уроков. Мы шли к нему домой, и я оставалась там до позднего вечера. К себе идти не хотелось — мне казалось, что никакого нашего, маминого и папиного, дома больше нет. Уже вторую неделю вместе с нами жил дядя Женя — мужчина, которого привела мама.

Уже ничего не изменить

Я понимала, что маме очень трудно, она не может смириться со смертью папы и ищет себе опору в жизни. Однако от дяди Жени были одни проблемы. Он стал поднимать на маму руку. Однажды ночью я проснулась от страшного шума на кухне и маминого душераздирающего крика. Я вскочила с постели и побежала на кухню. Дядя Женя замахнулся на маму топором, а она, вжавшись в угол, сидела на полу, закрываясь от него руками. У меня все поплыло перед глазами, внутри словно лопнула какая-то струна, в ушах зашумело. Взгляд упал на стол, там лежал нож. Не помня себя, я схватила его и воткнула лезвие в спину дяде Жене...
...Огромное здание суда, безучастные лица судей. Что-то говорил адвокат о неблагополучной семье, о моем несовершеннолетии. Мне было все равно. Казалось, жизнь закончилась. Меня осудили на пять лет и отправляли в колонию под Вологдой. Нам с Андреем разрешили последнее свидание. Я смотрела на него, такого любимого, родного, и понимала, что потеряла его навсегда. И хотя он сказал, что любит и будет ждать меня, я намеренно наговорила ему гадостей. Слишком хорошо к нему относилась, не хотелось портить ему жизнь. Ждать меня целых пять лет и потом жить с уголовницей? Нет, это не для него. Я даже не поцеловала его на прощание.

Новая ЖИЗНЬ

Я вошла в барак, и на меня уставились десятки глаз.
— Синельникова, это новенькая, проводи ее, — обратилась к одной девушке женщина, конвоировавшая меня.
Когда-то я читала об ужасных тюремных законах, поэтому ждала нападения в любой момент.
— Ну и как тебя зовут? — спросила Синельникова, оглядывая меня с ног до головы.
Я прошептала свое имя и вжала голову в плечи.
— Да не боись, если ты девка нормальная, тебя никто не тронет. А выпендриваться будешь, то... — она не закончила фразу, но так посмотрела на меня, что сердце ушло в пятки.
Первые ночи я не могла уснуть, а если и дремала, то просыпалась от каждого шороха. Днем, как и все, работала. Нас учили плести вологодские кружева. Занятие это очень сложное, но невероятно увлекательное. Во всяком случае меня работа захватила полностью. Вечерами я рисовала на бумаге узоры, придумывала новые рисунки для кружев.
— Может, она того, не в себе, — слышала я шепот за спиной. — Одержимая какая-то, сидит, что-то чертит все время.
Андрей писал мне трогательные письма, но я не отвечала. Невероятно скучала по нему, но молчала. Знала, что он очень порядочный человек и старается поддержать меня. А я не хотела, не имела права вмешиваться в его жизнь. Теперь такую далекую от меня и почти нереальную. Только с одной девушкой я общалась здесь, с той самой Синельниковой Наташей. Она почему-то с первого дня прониклась ко мне и старалась помочь. Постепенно наши отношения из приятельских переросли в дружеские, и Наташа мне рассказала, что у нее есть ребенок:
— Варьке моей уже год. Она в детском бараке живет. Хожу к ней иногда. Каждую неделю почти. Вот это была новость!
— Наташка, какая ты счастливая! У тебя есть малыш, — порадовалась я за нее.
— Раньше я тоже так думала, — усмехнулась она. — Только какое же это счастье? Одна обуза! Вот выйду на волю и куда ее дену? Комната в коммуналке, работы нет. Мне бы самой как-то прокормиться, а тут еще один лишний рот. Оставлю ее, наверно.
Я не поверила своим ушам. Как можно бросить родного ребенка? Правда, Наташка, кажется, не чувствовала никакого родства с Варей. О дочке она рассказывала, как о чужой, и искренне удивлялась, почему я так интересуюсь Варей. А я завидовала Наташе, ведь у нее был человечек, для которого стоит жить. И мне так захотелось увидеть Варьку, что я попросила Наташку взять меня в следующий раз с собой.

Маленькая радость

В таком же, как наш, бараке было полно детей. Когда мы вошли, те, кто уже ходил, бросились к нам навстречу.
Среди всех я сразу заметила прелестную девочку с ярко-серыми глазами, беззащитной улыбкой и нежным пушком на голове. Мне сердце подсказало, что это Варька, и я не ошиблась. Взяла ее на руки, а она обвила мою шею теплыми, мягкими ручонками.
— Гляди-ка, признала, — сказала Наташа. — Вообще-то, она у меня дикая, не к каждому на руки идет.
Всю следующую неделю я допоздна засиживалась в цехе — вязала комплект для Вари.
— Наташ, когда пойдешь к дочке, примерь. Мне кажется, ей подойдет, — сказала я, протягивая подруге детскую шапочку и кофточку.
Вечером, перед отбоем, Наталья подошла ко мне.
— Наша Варька теперь — королевна! Даже нянечки позавидовали.
А мне было так приятно, что Наташка сказала: "Наша Варька". Не знаю, что случилось, но меня непреодолимо тянуло к этой малышке. Хотелось все время быть рядом с ней, видеть ее каждую минуту. И вдруг меня озарила мысль: "Нянечек же не хватает, может, мне разрешат там работать?". Я пошла к начальнику нашего отряда и поросилась в детский барак. Сказала, что могу, если надо, полсмены работать в цехе, а потом идти к детям. Начальница удивилась — охотников возиться с детьми было немного — и разрешила. Конечно, мне дали самую грязную работу: я мыла туалеты, пеленала грудничков. Но зато Варька всегда была поблизости. Она радовалась мне, лепетала что-то на своем языке.
— Хочешь, забирай ее. Я уже точно решила, что откажусь от ребенка, — как-то сказала мне Наташка.
Сердце в груди радостно подпрыгнуло. Я знала, что сейчас мне, конечно же, никто не даст удочерить девочку, но перспектива, что она когда-то может стать моей, грела. Я уже и представить себе не могла, как буду жить без Варьки. Мне так захотелось поделиться с кем-то своей радостью, и я написала письмо маме, а потом, немного подумав, и Андрею.

Возвращайся скорее

И вот мне сказали, что я могу пригласить родственников на друзья отвернулись от нее, а новая работа приносит копейки. Настал день встречи. Похудевшая, печальная женщина была так не похожа на ту маму, которую я помнила. Я бросилась к ней, обняла ее, и мы обе заплакали. Только через несколько минут я пришла в себя и заметила, что в дверях стоит Андрей. — Извини, я без предупреждения, — сказал он. Как я хотела, как боялась увидеть его! Я запрещала себе думать об этом, но он все равно приехал, и я была счастлива. Может быть, в первый раз за все это время.
После встречи мне стало намного легче. Наташкин срок закончился, и она вышла на свободу. Но даже без подруги я не чувствую себя здесь одинокой. У меня есть Варька, у меня есть Андрей. А недавно сказали, что за хорошее поведение меня выпустят досрочно. Надеюсь, месяца через три я уже буду дома. Вот только Варька... "Мы поженимся, постараемся забрать ее к себе..." — написал Андрей, когда я рассказала ему о своих сомнениях. Вчера я была у Варьки и показала ей фотографию Андрея. Она ткгула в нее своим пухлым пальчиком и улыбнулась.☺