Ещё о нём. Это случилось вскоре после знаменитого ледяного душа [его характеристика моих работ]. Как- то вечером не могла места себе найти. Пошла к его дому. Около двеннадцати. Он вышел в халате.

-Я как раз мобирался лечь спать,- говорит.

-А я хотела немножко послушать музыку. Сейчас уйду.- Но не ушла.

Он сказал:

-Уже поздно.

А я в ответ: у меня очень скверно на душе. День был неудачный да ещё Марина нароворила кучю глупостей за ужином.

Он разрешил мне подняться в студию, усадил на диван, поставил сд и выключил лампу, и в комнату вошёл лунный свет. Луч улёгся ко мне на колени, луна смотрела сквозь окно на потолке, прелестная серебряная луна, медленно- медленно плывущая в небе. А он сидел в кресле напротив, в густой тени.

Ох эта музыка.

Вариации Гольдберга.

Там есть одна мелодия, в самом конце, в очень медленном темпе, очень простая и печальная, но такая щемяще прекрасная- невозможно передать ни словом, ни рисунком, ничем иным, только самой музыкой, такой удивительно красивой в лунном свете. Лунная музыка, светлая, далёкая, возвышающая.

И мы вдвоём в комнате. Не было прошлого. Не было будущего. Только яркое, глубокое ощущение единственности этого мгновения в настоящем. Такое чувство, что вот сейчас кончится, исчезнет всё: музыка, мы, луна, всё на свете. Что вот сейчас проникнешь в саму суть вещей и обретёшь печаль, вечную и неизбывную, но прекрасную, светлую, словно лик Иисуса Христа.

И примешь эту печаль. Сознаешь: нельзя делать вид, что жизнь есть веселье, ибо это будет предательством. Предательством. Предательством по отношению к тем, кто печален сейчас, и к тем, кто когда- то был печален, по отношению к этой музыке, к этой единственной правде.

В моей московской жизни с её сутолокой, суматохой, волнениями, дешёвой показухой и настоящими делами, работой всерьёз и праздничной суетой, занятиями искусством и учёбой, неуёмной жаждой поскорее набраться опыта- посреди всего этого, вдруг- тишина и покой этой комнаты, полной музыки и лунного света.

Будто лежишь на спине, как тогда в Испании [мы спали во дворе], и смотришь вверх сквозь ветви олив, вглядываешься в звёздные коридору, в моря, океаны звёзд. Ощущаешь себя частицей мироздания.

Я плакала. Молча.

Потом он сказал:

-Ну, можно, я всё- таки лягу спать?- Очень мягко, чуть- чуть подсмеиваясь надо мной, спуская меня с небес на грешную землю. И я ушла. Помоему, мы ничего больше не сказали друг другу. Не помню. Он улюбался этой своей едва заметной суховатой улыбкой. Видел, что я растрогана.

Был предельно деликатен. А я согласилась бы остаться с ним в ту ночь. Если бы он попросил. Если бы подошёл ко мне и поцеловал.

Не ради него. Просто чтобы почувствовать, что я- живу.