Ночная темнота нарушилась яркой вспышкой спичечного огня. Ты сложила шалашиком ладони и торопливо поднесла сигарету к трепетно горящей спичке.
Молча сделала глубокую затяжку. Поперхнулась, закашлялась.
Упрямо затянулась еще раз. Нервничаешь…

Спичка погасла, и вновь воцарилась тихая темнота. От нее в тот вечер веяло не успокоением, а жутью.
Жидкий лунный свет робко коснулся твоих острых плеч, взъерошенных лучинок-волос и замер от задумчивости глаз.
Я виновато коснулась губами твоей напряженной шеи, скользнув теплыми расслабленными руками к твердым бугоркам сведенных лопаток.

- Сашка, у тебя крылья растут…- собственный голос показался мне чужим и отвратительно-заискивающим.

В твое колено ткнулся мокрый собачий нос.

- Иди сюда, Трик. - громким шепотом позвала ты щенка.

- Спокойной ночи, Саша. - я, шумно вздыхая, рассеянно нащупываю сигареты.

Ежась от ночной прохлады, тревожно сдвинув беззащитные нагие плечи, ты похожа на угрюмого тоненького мальчика-гея . У тебя слишком женственные глаза: выразительные, тихо светящиеся оцепенением.
А ведь было время, когда они лучились совсем другим чувством…

- Ложись на кровать. - ровным голосом говоришь ты.

Я встаю с пледа, и, обиженно хрустнув пальцами, сажусь на кровать.
Натыкаюсь на твою футболку. Равнодушно извлекаю ее из-под одеяла, скомканную и незаслуженно покинутую.

- Дай сюда….- стыдливо говоришь ты, отводя отрешенные глаза.
Я молча протягиваю. Дрогнувшей рукой ты отбираешь ее у меня. Резко, словно боясь, что я не отдам.

Свернувшись, как ежонок, сгорбившись и сжавшись, кое-как натягиваешь ее через голову.
Облегченно выпрямляешься. Я смотрю в потолок и курю.
Робкий душноватый августовский ветерок влетает в раскрытую форточку, унося дым. На шероховатом потолке сидит комар…
Где-то на улице лают ночные бродяги-псы.

- Значит, это и есть ОНО? - тихо спрашиваешь ты.
- Что? - огрызаюсь я.
- Ну оно…..или она….жизнь…или он…миг..- глаза твои выражают уныние, разочарование и опустение.

Я отмалчиваюсь. Он….Она…Оно…
Ах, эта солнечно-ромашковая жизнь по-другому. Миг блаженства и нирваны. Чувство удовлетворения и осознания.

Роняю голову на руки, упершись лбом в ладони, сижу и плачу.
Сквозь слезы:
- Ты простишь меня когда-нибудь за это? Ты подумала, что я такая же, как все?

Ты неловко и холодно обнимаешь меня. Ты , наверное, хочешь, чтобы я ушла.

И я ухожу.
Брызгами вдребезги разбитого зеркала, хлесткой пощечиной, мокнущей в луже сигаретной пачкой и слабо мерцающей зеленым огоньком зажигалкой.
Я вскачу в автобус - рывком. Разорвали, развеяли, разделили.
Раз…..Два…Три!

Где-то в разжиженной душе плавает рыдающее сердце. Захлебываясь гранатовыми слезами обиды и вины и впитывая порами жаркий мокрый вкус измены, оставленное с робким замиранием ожидать прихода темнокрылых сумерек.

Томление в восьми стенах, холодный кофе и неизбежный билет под пение лунного вечера.

Душа…Летит.

Охнувшее откровение:
- что же я сделала с тобой? Что я сделала с нами?

Стиснуть зубы, сжать кулаки, задыхаться от запаха иной жизни - извращенной и обруганной твоими глазами.
И вдруг схватиться за сырой и прелый июльский асфальт и вдохнуть его бензиново-смоляную душную вязкость.

Круг. Замкнуть.
Два круга, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь - водяные круги от дождя в мутной луже, с плавающими в ней архипелагами белого летнего пуха.
- прости, прости, прости, прости, прости!!!!! - кричать, умолять и звать тебя.

А потом, наткнувшись на молчание, спрятать душу, вырвать нежность и высосать улыбку.
И знать, что ты меня уже никогда не простишь.