ПРО ВЕЧЕР

После трех часов удачного напряжения мозга вышла на влажный проспект и купила бутылку пива, исходящего пеной из горла, из губ, между ними - на пол, на асфальт в разноцветных неоновых звездах... Пиво гадкое, дешевое - собственно, что я хотела за день до зарплаты, но все равно как-то чувствую себя королевой ущербных революционных времен. Дойдя до дому, запиваю его кофе из фарфоровой кружечки и заедаю печеньем, кропаю тексты... а ведь я хотела больше написать и что-то другое - точно хотела, но я не помню. Бог с ним. Ах, да... как голову обнимало что-то, копошащееся сотенкой нежных пальчиков, похожих на музыку Тирсена, таких же невесомых. Как думала, что становлюсь собой под эту музыку, так мною и не сыгранную, так мною никогда и не могущую быть сыгранной, потому что пианино продано, руки растеряны, ритм сбит. Остается пить пиво вперемешку с кофе, думать на трех языках, говорить себе одно и то же на трех языках, радоваться на них же - родного мне давно мало.И еще жадно Катькин дареный соверен - курить, курить, согласуясь с пьяностью мозга, с летящими фразами наперебой, с нежностью сердца, помнящего гораздо больше, чем просто тебя, - помнящего многих "ты" и никогда не забывающего "я". Завтра поскачет обычная жизнь, но что она может сделать со мной, привыкшей верить глазам и умеющей говорить на трех языках? Кончилась эта страница... Магическое нажатие "ентер"... Больше сегодня я ничего не напишу.



ПРО ЦВЕТАЕВУ

Также, как Цветаева была уверена в своих стихах, я уверена в своей прозе, но также, как она, я ленива и не обладаю тягой к какому-то последовательному труду. Больше всего я ценю порыв, а его по-хорошему может хватить только на стихотворение, - стихи же у меня с некоторых пор совершенно не пишутся, и я даже не слишком о них жалею. Думаю, может, еще вернутся, а может и нет, да и Бог-то с ними, потому что в них я никогда не была так уверена, как в прозе. Забавно, но в вопросе распространения и популяризации своего творчества я действую прямо противоположно, то есть охотно и спокойно делюсь стихами, в то время как прозой - неохотно и секретно, только самым-самым близким из знакомых людей или, наоборот, совершенно чужой аудитории под другим именем без всякой возможности обратной со мною связи. Проза моя ритмична, упруга, занятна, драматична и не обладает женскими чертами в плохом смысле этого слова, зато, на мой взгляд, обладает глубинной женской сутью, изначально поворачивающей описываемые события так, как их могла бы повернуть лишь женщина, причем именно такая, как я: слишком женщина, у которой все гипер.Я пишу и ловлю в себе Цветаеву - много, много Цветаевой, но мне почему-то не стыдно от сознания собственной похожести: я совершенно не вижу в этом плагиата, скорее, ученичество. Я сразу, как только стала читать ее еще совсем маленькой, еще никогда ничего не писавшей, кроме дневников (спрашивается, неужели я сейчас что-то принципиально иное пишу?), узнала собственную ритмику, собственный синтаксис, собственную музыкально-гладкую рваность, с которой я всегда думала у себя в голове. Можно ли сказать, что это плагиат, если уже в 16-17-18 и так дальше лет я ощущала свою принадлежность к племени не просто пишущих, но пишущих так, именно так! Я думаю, когда я отбуду, отживу этот сложный кусок времени, полный нелюбимой и выматывающей работы, не совсем полноценной учебы, странной, полу-суррогатной, боязливой, детской любви, я сумею написать хоть немного связной текстовой ткани, которую критики смогут, слегка потянувшись и покривившись, назвать, например, "романом" и издать и даже - !!! - продавать. Честно говоря (может быть, я идиот, может быть, я совсем уже идиот...), я бы охотно купила свой роман, стой он сейчас на полочке в Буквоеде. Только вот беда: никто, кроме меня, его, боюсь, не напишет...



ПРО АРАБА

...И еще я знаю, почему именно в канал Saint-Martin сбрасывали все трупы в детективах про комиссара Мэгре. Этот канал - система шлюзов (на одном из таких шлюзов как раз и стоит Амели - стоит себе и печет блинчики на воде, а сзади нее - водопад, заполняющий один из отсеков), и он не втиснут в набережную, как Сена, Нева или любая другая нормальная речка. Вода в заполненном отсеке канала Saint-Martin находится примерно на том же уровне, что и суша, достаточно просто шагнуть с каменного тротуара... Район этот - не самый приятный и безопасный. Я помню улицы, полные домов с наглухо заколоченными ставнями - крайне нетипичная картина для благополучного и жизнерадостного города, отталкивающих нищих, непохожих на романтичных клошаров с центральных улиц. Было бы любопытно, если бы со мной там что-нибудь произошло... Но ничего не произошло....И еще Rue des Abesses, а также одноименная станция метро (Abesses), рядом с которой я жила. На этой станции Амели впервые увидела Нино. Я же никогда и никого примечательного там не встречала - единственное, что врезалось в память, это история под дождем.В тот день я нарезала свои обычные бесцельные круги по городу, дурила в кафе, изображая парижанку, подсказывала дорогу заблудившимся полякам, вертела на кончике языка названия магазинов, улиц и номера автобусов, часами бродила по цветочным рынкам и книжным развалам и как раз оказалась на rue des Abesses, когда пошел страшный ливень. Улица эта (rue des Abesses) вся усеяна ювелирными лавками, и я, как и многие другие, спасалась в них от дождя, равномерно превращавшего город в одну кипящую летнюю лужу, однако проводить в каждой из них более 10 минут не могла, особенно, если учесть, что денег на покупку украшений у меня совсем не было, а украшений хотелось отчаянно, почти всех. Я перебегала улицу, двигаясь зигзагом от одной к двери к другой, и лавке к десятой уже так промокла, что прятаться от воды не имело больше никакого смысла, тем более, что дождь все шел и шел, и прекращаться не собирался. Я была единственным пешеходом на совершенно пустынной rue des Abesses - рыжая пигалица в джинсах и майке с кожаным рюкзаком на плече.Неожиданно от стены отделился молодой красивый араб. Он подбежал ко мне и стал жарко объяснять, что влюбился с первой секунды, как увидел меня под дождем, что у него есть машина, что он отвезет меня, куда я ему укажу, что я неимоверно хороша, и мне не стоит мокнуть... Обычно у меня не случается проблем с такими субъектами: скажешь им на хорошем русском языке "иди на хуй", и они немедленно туда отправляются, пусть даже и не поняв толком, куда именно их послали, однако в этот раз я почему-то не нашла ничего лучше, чем лопотать по-французски: "Arretez s"il vous plait, je dois aller a la maison, j"ai pas besoin de voiture, merci... Arretez, Monsieur, arretez…" - видимо, мне нравилось быть жертвой. Араб не сдавался. Он вертелся вокруг и чмокал нехуденькими влажными губами, а потом неожиданно влепился ими в мои. Я отпихнула. Завязалась борьба - не ринг, конечно, но все же... До дома оставалось минут пятнадцать быстрого ходу и еще несколько литров воды с неба. Араб егозил под ногами. На губах оставался соленый вкус его развязного французского, на плече - память его смуглой ладони. Я двигалась через поток, не говоря больше ни слова, и он через какое-то время отстал, а я продолжала двигаться. И улыбаться.



ПРО X-FILE

Сексу предпочла одинокую ночь, обрамленную поеданием торта.Я все же думаю, я все сделала как нельзя более правильно. Когда-то, когда я, помнится, еще не очень хорошо себе представляла мужской член (как он выглядит, что с ним делать, как он ощущается внутри моего тела и как эти ощущения сообразуются с моими мыслями и понятиями), я сознательно шла на контакт совершенно с любым мужчиной, который готов был предоставить мне свой детородный орган. Он хотел потрахаться. Я хотела не просто потрахаться, но потрахаться в образовательных целях, потому что понимала: если сейчас не потрахаюсь в образовательных целях, то никогда не начну трахаться просто ради того, чтобы трахаться. Теперь я уже очень большая девочка. Это не совсем, конечно, означает, что я очень сексуально опытная девочка, особенно в той части, что касается мужчин, однако я все же достаточно большая девочка, чтобы прекратить трахаться в образовательных целях. В образовательных целях я теперь, скорее, буду делать домашние задания по грамматике английского и французского языков, а также смотреть фильмы и читать книжки на языке оригинала.Все было очень романтично и довольно занятно, потому что Сашка - хороший, это раз, и большой мой друг, пользующийся моим безграничным доверием, - это два. Он опять приволок мне розы (в этот его визит - три, я даже мысленно пошутила, что количество роз уменьшается обратно пропорционально нарастающей нежности; видимо, в следующий приезд будет одна единственная роза и - наконец - соитие), самостоятельно достал еды из холодильника и приволок ее на табуретку к дивану, воткнул в магнитофон своего Мумий Тролля, снял свитер и растекся на диване подле меня, которая почему-то ощущала во всех его действиях глубокую заботу о себе, хотя ничего такого, собственно, там не было. Я позволила себе не суетиться, и, как итог, гость справился со всем сам. Разве не чудо?Он поведал мне, как он пленился красивой бухгалтершей у себя там в Зеленограде, но потом бухгалтерша произнесла пару фраз и Сашка немедленно расплевался со всей своей плененностью. Я в ответ любезно поделилась с ним собственными представлениями о женской красоте и о том, сколько она стоит в измерениях денежных и временных - Сашка поразился. Он, оказывается, никогда не задумывался, что крашеные ногти - это, как правило, минус час времени из жизни женщины (покраска+сушка), соответственно, если женщина всегда ходит с красивым маникюром, несложно определить, сколько времени у нее уходит на поддержание этой красоты. В сутках всего 24 часа, таким образом, рассчитать любую ухоженную женщину при определенной практике не составляет труда, и как правило, обнаруживается, что внешность отбирает у нее все часы, оставшиеся за вычетом сна и работы. Я сказала, что поэтому не люблю женщин красивых в общепризнанном понимании этого слова. Сашка согласился.После чего заявил, что у меня от природы красивое лицо. Я сказала, что да, наверное, в своем жанре я красива, но он перебил: "Без всяких жанров. Просто красивое лицо - и все". Я даже не смутилась.И все равно я думаю, что поступила как нельзя более правильно, попросив его уйти в 11:30 вечера, хотя он ужасно не хотел. Да, я была ласкова, но это дается мне без труда. Я многим симпатизирую и многих готова вылизывать, но только у меня внутри существует водораздел, которых четко разграничивает поцелуи полные благодарности, расположения и нежности, с поцелуями полными глубокой любви и желания. Как это все выглядит внешне, меня не очень заботит, тем более, что я прекрасно знаю: одинаково это выглядит, чего уж там. Но для меня имеет значение, что происходит внутри. Раньше я не очень-то делила: если меня хотели, трахалась, не задумываясь о внутренних ощущениях, теперь же куда больше слежу за изменением темпа крови в собственных венах. Опыт показал, что люди приходят и уходят, а я остаюсь с последом от этих людей, и вкус этого последа зависит от меня приблизительно в той же степени, что и от них. Чтобы не отравиться и не выблевываться потом болезнями, несданными сессиями, желчными стихами, необходимо не врать. Сашка сказал мне, что очевидно я его хочу.Я ответила, что скорее секса как такового, чем его лично.Он сказал: "Так оставь меня у себя".Я ответила: "Нет".Объяснять не стала. Его бы травмировала (наверное) идея о том, что я люблю немножечко не его...



ПРО НЕМНОГО О ЛЮБВИ

По утрам я теперь напиваюсь бехеровкой из карикатурных бутылочек, выхожу за сигаретами в домашних тапочках и танцую голышом под Элвиса Пресли, улетая за горизонт сознания.Я влюблена!Вчера приходил Сашка, приволок пять роз и бальзам Биттнера, который почти весь и оприходовал, несмотря на мое мягкое упоминание относительно гомеопатических дозировок, в котором его должно принимать. Сашка презрел все волшебные свойства Биттнера, за исключением одного: алкогольной крепости, и выдул три четверти бутылки, разбавляя в произвольной пропорции настоящим мексиканский мате, заваренным моими любящими руками. Мы пересматривали самые волнующие эпизоды "Взломщика", сиречь, конечно, живые выступления Константина Евгеньевича. Я восторженно каталась по дивану и орала, что этот мужчина является для меня эталоном всего на свете, начиная с 14 лет, а Сашка завидовал моей экспрессии. Самого его Кинчев почему-то не впечатляет до той степени счастливого безумия, что меня, и он даже, похоже, немного сожалеет об этом. Глядя на мою ярковыраженную страсть к персонажу, который существует, во-первых, на телевизионном экране, а во-вторых, глубоко в прошлом, Сашка вспомнил квинтессенцию женского счастья, выраженную когда-то нашей общей любимой подругой Олей в одном небольшом монологе, звучащим приблизительно следующим образом: "Ты же понимаешь, я, как любая баба, иду туда, где мне тепло, где мне хорошо, поэтому я пришла к тебе, - говорит женщина, после чего проходит немного времени, и она говорит: "Ты же понимаешь, я, как любая баба, иду туда, где мне тепло, где мне хорошо, поэтому я ухожу от тебя". По-моему, это гениальный посыл. Прощание неожиданно заняло чуть больше времени, чем это всегда бывало. Мы толклись на кухне, почему-то безудержно смеялись, и я сказала: "Спасибо за розы... Я, как любая баба... то есть, ты дал мне себя почувствовать любой бабой... я хочу сказать, что когда мне дарят розы, я чувствую себя любой бабой... так-то обычно я чувствую себя довольно неординарным человеком..." Гомерический хохот.Было уже 11, и я, воспользовавшись нашими исключительно неформальными отношениями, стала плавно подпихивать Сашку к двери, потому как до этого несколько ночей подряд спала через пень колоду, погружаясь в обожание существующего рядом человека, и потому что просто устала, как собака. Сашка мямлил что-то о том, как невежливо выгонять хороших друзей в темень августовской ночи, но я была неумолима. Впрочем, спросила на всякий случай, не хочет ли он остаться. Сашка заметно поколебался и заявил, что остался бы, если бы у меня было, где спать, на что я немедленно и с завидным спокойствием сообщила, что спать тут можно только со мной. - Нет, я не могу, - сказал Сашка, - у меня сердце разбито.- А у меня занято, - ответила я.- Если мы когда-нибудь с тобой на чем-нибудь и сойдемся, так это на почве цинизма.- Мы на этой почве уже сошлись, - улыбнулась я.После чего, не нарушая законов жанра, мы стремительно начали целоваться. Наши сердца - его разбитое и мое занятое - были преисполнены самого упоительного цинизма.



ПРО Я

Хожу в расстегнутых джинсах - они велики мне на 2 размера, но когда сажусь - жмут. Мелкие неудобства, вроде того, что при ходьбе джинсы приходится придерживать рукой и того, что постоянно мерзнет голое пузо, терплю с воодушевлением. Я бы вообще предпочитала, чтобы одежда меня обтекала, почти не касаясь, а то все эти пояса, швы, косточки, лямочки слишком напоминают мне о границах моего немаленького тела, а ведь я так хотела бы никогда об этом не думать... Вот бы убить все зеркала, кроме карманного, в котором бы помещался один накрашеный глаз - и все.Неразбавленный Вана Таллин и антоновское яблоко на голодный, больной желудок. Нормальные люди говорят мне, что я себя не люблю. Но разве же есть хоть какой-то смысл слушать нормальных людей?Потому что неправда. Потому что люблю. Трогательная женщина с повадками Карлсона и душой Красной Шапочки, живущая в жанре бытовой драмы.



ПРО МУЖЧИН

У мужиков есть какой-то занятный навязчивый сюжет про то, как к ним в дом приходит девушка и остается там навеки. Ну, или не навеки, а хотя бы до окончательного и бескомпромиссного выяснения отношений, которое, как правило, по сюжету настигает их уже через много лет такой совместной жизни, начавшейся со случайного забредания девушек в его, этого мужчины, квартиру.К Довлатову по сюжету одной из его книг так пришла его жена Лена. Мураками пошел еще дальше и поселил к себе-книжному целых двух близняшек, довольно схематично выписанных с точки зрения литературы, но являющих собой, очевидно, квинтэссенцию воплощения нехитрых желаний среднестатичтического мужчины: кофе, сон в их объятьях (представляете, когда две? еще и одинаковых...), прогулки по полю для гольфа и образовательный процесс - если верить Мураками, близняшки были фантастически невежественны.После этого мы еще смеем ругать наивных барышень, которые ждут, что к ним в дверь постучится принц на белом коне, банкир на шестисотом мерседесе или какой-нибудь Васька на мопеде. Дамские журналы в один голос уверяют, что такое никоим образом совершенно никак не может случиться - настолько, что мечтать об этом означает расписаться в собственной глупости, и вообще особь мужского полу надо завоевывать, пользуясь многочисленными, специально разработанными для этого методиками, собственно, и напечатанными в дамских журналах. Перепуганные барышни немедля перестают мечтать, однако на активные действия все равно не переключаются, потому что мечтать - это интересно, а методики - это нудно. К тому же результат не гарантирован. А оказывается, можно просто вот так вот зайти к кому-нибудь на чай и остаться, да с ним, в общем-то и жизнь прожить или хотя бы какой-то ее кусок. Они, оказывается, вполне себе так и мыслят - хотя, может, это только писатели? Впрочем, я бы не отказалась пожить с писателем. Только, чтобы у нас было два отдельных и намертво запароленных компьютера: иначе поссоримся на второй же день.



ОЙ! ИШО ПРО МУЖЧИН

Все разгребаю глазами ворох неаппетитных мужчин - ищу, ищу, думаю, где? И нету! А я ведь хорошо ищу, я ищу талантливо, разносторонне: по одежке, да по уму, да по душе, через глаза, через пальцы, через форму носа, ушей, глядя на женщин, которые рядом, на буквы в книжке-газете, на очертания предметов в карманах и грязь на обувке, на свежесть волос, нюхая запах работы, перегара, парфюмерии, пота, мочи и секса, касаясь рукавами их обтрепанных краев и ниток от оторванных пуговиц...Но в метро не показывают красивых мужчин - вот уж воистину права Арефьева, сказавшая "В метро без нас довольно пассажиров", в краткой форме сложив все кирпичики подземельной человеческой убогости, и все же в метро так нечем заняться, что я поневоле ищу.В лучшем случае я признаю, что они любопытны, но никогда - применимы. В худшем случае, я признаю, что любопытна, но не умею их применять.



ПРО НАПИЛАСЬ

На бутылке пива было написано, что оно подарит мне незабываемые минуты наслаждения. Я сразу подумала о том, с каким наслаждением буду блевать после этого пива, наложенного на коньяк, и полезла в холодильник за десертом. Кока-кола пахла женскими духами...Я знала только одного человека, которому приходило в голову закусывать пиво мороженым. Его желудок вообще не знал никаких ограничений, само его устройство подвергло бы серьезным сомнениям все научные теории диетологов, эндокринологов, химиков и прочих знатоков человеческого синтеза. Помнится, он выпивал литра два-три пива за время концерта в клубе, после чего с легкостью слизывал сливочные розы с какого-нибудь пирожного, а уже через час его могло понести в суши-бар. В одном из любовных писем, коими мы в пору нашего романа обменивались по 30 раз в сутки, он написал: "Думаю о тебе. Одновременно мучительно хочу яблочной фанты и томатного сока. Почему жизнь так несправедлива?" В день, когда мы расставались, он невозмутимо ужинал на кухне печеночными котлетами, яичницей из трех яиц и гренками. Запивал молоком.Тогда мне казалось это неслыханным. Я уговаривала его уделять хоть какое-то внимание овощам и не смешивать напитки в такой жуткой последовательности, в какой он это делал, но он вяло ковырял приготовленные мною баклажаны, и тайком от меня напивался сливовым вином, текилой, шампанским и буз-коктейлем из ближайшего ларька. А сегодня я сама выпила коньячный апперитив, закусила это дело начерно овсяной кашей, после чего ощутила приступ звериного голода и радостно поужинала салатом оливье фабричного производства, бутылочкой пива и десертом из мороженого, причем, мороженое ела отдельно от вафли (логика такого разделения тонет в коньячно-пивном тумане). Выяснилось, что вафля в отдельности похожа на резину со вкусом постного масла, и вряд ли это сведение можно причислить к знаниям полезным, впрочем, полезность знаний как таковых вообще достойна всяческого сомнения и скепсиса.Сигарета не хочет отдавать столб скуренного пепла. Он скособочился и похож на небоскреб, объятый пожаром - вот-вот рухнет... Телефон пищит смс-ками. Короче говоря, я не одна, и это не может не радовать, и в то же время, никто не бегает вокруг, не суетится на тему, где ему взять, к примеру, полотенце, и это тоже не может не радовать. Похоже, меня уже все радует. Видимо, последствия коньяка с пивом. Или оливье с мороженым. Трудно говорить с точностью...



ПРО Я (НЕСОВЕРШЕННЫЙ ТЕКСТ)

Я ощущаю рельность так остро, что схожу с ума. Это не очень понятно, но я объясню: представьте себе, что в стандартную европейскую электрическую розетку, рассчитанную на 220 Вольт, врубили американский бытовой прибор со стандартной электрической вилкой, рассчитанной на 120 Вольт. Что почувствует провод, когда по нему потечет энергия, в два раза большая той, с которой он имел дело до сих пор? И что почувствует прибор, в который одновременно впихнется такая сила, которая сможет разорвать его на части? Вот именно таким прибором я иногда себя и ощущаю.Бывает совершенно наоборот, кстати, но это тоже не лучше. Наоборот, представьте, я даже напишу еще раз, чтобы понятнее: в стандартную американскую электрическую розетку, рассчитанную на 120 Вольт, врубили европейский бытовой прибор со стандартной электрической вилкой, рассчитанной на 220 Вольт - как тогда? Он понимает, что ты должен делать, он делал это много раз, он хорошо умеет и твердо знает, что у него всегда получается, но ему не хватает силы. Он тянет, тянет, тянет всей мощью своих проводов, но ресурс скупится и не дарит больше - ни на йоту. А других ресурсов он не знает. К тому же провод всего один...Так проходит жизнь. Либо взрываюсь, либо вытягиваюсь.



ПРО ЦВЕТЫ

Галерная улица запомнилась мне много чем - это был воистину один из самых потрясающих опытов в моей жизни, очень хорошо, что он случился. Сейчас почему-то мне кажется самым важным не забыть записать про цветы. Аня, Ира и даже какое-то время Саша занимались делами цветочного ларька в Рыбацком, поэтому дома у нас периодически возникали целые коробки умирающих, никому не нужных, списанных цветов. Сладковатым запахом этого умирания пропитывалась вся кухня. В вазы их никто не ставил за неимением ваз, к тому же цветов всегда было очень много. Я никак не могла понять, почему их надо тащить из Рыбацкого на нашу далекую Галерную улицу, почему не выкинуть их там сразу, ведь все равно они умирали довольно быстро, но, видимо, девушки были полны фальшивого сострадания и не могли отправить на зимнюю помойку растение, которое еще цвело и источало аромат, хоть и отравленнный слегка привкусом гниения. Последняя картина, связанная с такими цветами, помнится мне совсем незадолго до того, как я навсегда покинула это сумасшедшее место: Настя сидит за кухонным столом, не глядя тыкает вилкой в тарелку с приготовленной мною едой и читает "Сто лет одиночества", а рядом на полу стоит огромных размеров картонная коробка с шарообразными хризантемами и, кудрявыми гвоздиками и чуть ли не орхидеями. Мы с Настей не разговариваем. Я прохожу мимо и удаляюсь в комнату, где сидит Маша, случайно, как всегда, зашедшая к нам в гости в напряженный момент (кажется, тогда у нас уже все моменты были напряженными). Или это после ее прихода появилось напряжение? Мне сейчас уже не вспомнить, да и какая разница. Просто бегала между ними, кляня всю эту свю женскость, чувствительность, беспросветную тягу к осложениниям и склеивала никому уже не нужные отношения. А на пути у меня стояла картонная лохань и пахла дохлыми цветами.



ПРО ПИСАТЬ

Это какая-то молчаливая писательская истерика. Я нахожусь на диване с книжкой "Пинбол 1973", от чтения которой я отрываюсь примерно каждые 10 минут, потому что меня охватывает острое ощущение мира. Мира как такового. Ну, что здесь непонятного? Я как будто вдруг приобретаю возможность не выходя за рамки всем известных 5 чувств воспринять окружающую действительность с точки зрения самых глобальных понятий времени, пространства, жизни, смерти, возвращения событий, законов существования, любви, случайностей, встреч. Заслуга в этом делится на троих: Мураками с его японскостью, солнечный день, который не требует активности и собственно я, странным образом способная неожиданно восхититься какой-нибудь ерундой, непричастной к простым предметам, которые меня окружают.Мне хочется немедленно фиксировать происходящее, но это страшно беспомощное желание, потому что я не могу фиксировать, находясь в потоке, а когда поток проходит и все успокаивается, память стирает самое важное. Фиксирую, но уже не совсем то, что было на самом деле. Я сижу на постели и, как маньяк, пытаюсь запомнить, - к сожалению, это не список неправильных глаголов и не телефонный номер, в которых прослеживается хоть какая-то логика (и ведь если не прослеживается, то можно ее самому себе создать, какую-то свою, частную, одному себе понятную логику) - это не похоже ни на что, что может запоминатьтся. Потом в разговорах с людьми я только беспомощно обозначаю такие минуты словами вроде "колбасит" или "пробивает", но смысл этих слов у каждого свой... Некоторые в искренном стремлении понять задают нелепые вопросы, призванные классифицировать мои эмоции, оценить происходящее (допустим: "по-хорошему колбасит или нет?"), и вряд ли стоит винить их за это. Как объяснить, что я пробую растолковать то, чего нет? Выход в измерение, где ничего нет, кроме чувства, что ты видишь мир и людей так, как будто к ним не принадлежишь.Все вместе это довольно сложно и к этому надо привыкнуть. Я ничего не могу написать без вдохновения, но когда вдохновение приходит, оно так прекрасно само по себе, что не требует никакого от себя избавления. Оно парализует меня. Его уход через строчки кажется мне неизбежным, поэтому строчки я держу в руках, как живые тельца каких-нибудь мягких зверьков, которых приятно трогать и гладить, например, хомячков. Они смешно моргают своими блестящими обсидиановыми глазками, трясут усиками, и бегают с одной ладошки на заранее подставленную другую - кто знает, возможно, эта дорога кажется им бесконечной. Я-то отдаю себе отчет в том, что наступит момент, когда такой вот хомячок вдруг просто испарится из рук, оставив после себя пустоту пары ненаписанных страниц, но что об этом знает хомячок? Вернется ли он ко мне, будет ли также бегать и трясти своими усиками? Или это будет уже другой хомячок?Наверное, это самая идиотская метафора писательства. Но я - сентиментальная барышня, я люблю животных, к тому же, совершенно не умею писать. Поэтому пишу хомячками.



ПРО Я
Вечер воскресенья похож на агонию: я хватаюсь за все дела разом и не понимаю, чем я хочу насладиться более всего на целую неделю вперед. Попытки привести себя в состояние комплиментарного соответствия с окружающей действительностью заканчиваются неудачами, регулярность которых приводит к депрессии. Недоделанными остаются "нужные" дела, "ненужные" не приносят удовлетворения, потому что предполагаемое удовольствие от них навсегда отравлено ощущением висящих "нужных" дел. Из создавшегося положения существуют два выхода: простой и сложный. Первый - прекратить суетиться и успевать больше нужного в единицу отпущенного времени - невыполним. Остается второй: успокоиться и продолжать разгильдяйничать, воспринимая происходящее легко. У меня есть весьма смутные представления о том, как это все продолжать тянуть, однако я не вижу возможности мгновенного и безболезненного эскейпа, поэтому придется взять на вооружение лучшие черты обоих вышеобозначенных путей решения проблемы и двигаться дальше, хотя и страшно. Кстати, надо почитать БГ, или хотя бы послушать. Куда исчезла традиция пешедрального хода от дома до работы с плеером в ушах? Температура за бортом еще вполне позволяет пешие прогулки, но я ленюсь...Никакой рисовки. Очень психотерапевтический текст. Самое забавное, что практически никто не верит моей серьезности, когда я пытаюсь выпустить какие-то свои сомнения или страхи на свет божий, меня упрекают в самолюбовании и поднимают на смех, - в общем-то они правы. Я никогда не могу сама точно определить, серьезно я все говорю или так, придуриваюсь. И все вспоминается мне совершенно уникальный человек по имени Виктор Цой - его интервью много лет назад:- А ты часто врешь?- Часто. Почти всегда.- А сейчас?- Не знаю. Минут через 10 скажу.В течение 10 минут я могу поменять решение, испытать новую эмоцию, произнести 20 противоречивых фраз... При этом так же, как и он буду "совершенно монолитна" (спросили его, противоречивый ли он человек, а он ответил, что монолитен), потому что все эти метания имеют глубокую внутреннюю логику, объяснять которую невозможно и бессмысленно. Я действительно могу рассердиться и прекратить сердиться в течение 5 минут. Бывают такие люди, что поделаешь.