Глава 1. Письмо, которое не было отправлено.

"Да-а-а... - думала она про себя, вышагивая очередной раз по Садовой (только до Семашко пешком - так она строго наказывала себе - и хорош глазеть по сторонам, дальше в автобус, дела не ждут).

“Тут никогда не станешь звездой..." - ворчала она в уме и прикидывалась домохозяйкой, перекладывая из руки в руку сумку с едой...

"Да и домохозяйкой тут не станешь" - закончила она монолог уже на кухне, час спустя, торжественно поднимая крышку со сковороды, где мирно дотлевали котлеты.

"Вечная, вечная суета и беспорядок у меня в голове, - напевала она под нос, развешивая на балконе трусы, - и ведь еще надо поиграть на гитаре".

"Я так счастлива, так счастлива". Вот что написано в том письме, Дина, которое к тебе не дошло. Дина, я иногда думаю, а действительно ли мы встречались с тобой? И правда ли, что Лера нашла меня в первый раз у тебя дома и подобрала потом, забрала к себе в полном отчаянии и в чужих шмотках?

Мое отчаяние волочилось сзади по земле; даже ночью, сквозь сны, как спущенный парашют, и это тоже правда. Дина, прости меня. Дина, ты не жалеешь, что мы друзья?

Ты спрашиваешь, что получилось с Лерой. Но она же хотела развлекаться. Хотела, но не умела. Серьезная, как вождь. И очень давно хотела кого-нибудь полюбить. Она, наверное, думала, что развлечется тем, что меня полюбит. Мне кажется, сначала я очень хорошо ее развлекала. А потом все так стало плохо. Дина, я не обещала, что буду ее любить. У нее такой характер ужасный - она как будто купила меня! Стала допрашивать, куда я хожу, на кого смотрю, сказала больше не красить так волосы. А я с ней сначала вела себя так мило. Может, это из-за того, что мне негде было жить? Она мне сказала потом, что я шлюха. Что она долго думала, мучилась, и наконец поняла это. Ха! Дина, я так долго смеялась! Неужели все закончилось словами крысы-Леры "ты шлюха"?

Я сказала Лере, что она - крыса и дура. Но мне потом было стыдно. Жалко, что я месяц жила на ее деньги.

"Ох, моя милая, у меня опять долги", - писала я в письме (еще до того письма "так счастлива, так счастлива"), которое так и не было отправлено.

* * *

- Тебе почитать Танино последнее письмо? - Дина обращалась к сидевшему перед ней молодому человеку в очках и трусах DoReMi. День был жаркий ("Хуже, чем в Ростове, - отметил DoReMi, - подожди, не читай, я еще пива принесу").

- Короче, слушай. "Ох, моя милая, у меня опять долги. Может, надо поискать новую Леру? Хотя ну его к черту. Пытаюсь работать, пишу книгу про березовый гриб чагу, о котором я знаю абсолютно точно лишь то, что в его названии 4 буквы, 2 гласных и 2 согласных, женский род. Но народ интересуется чагой и я чувствую, что никто, кроме меня, не сумеет его просветить на этот счет. Так что, Дина, если меня не сошлют в Сибирь за плагиат, возможно, мы скоро увидимся с тобой. Работаю ночами, пью крепкий чай. Кожа моих впалых щек утратила отмечаемый тобой ранее оттенок свежего утра. Если увидишь моего друга N* раньше меня, передай ему привет и скажи, что я помню о книге, что он давал мне два года назад. Скоро верну. Ношу твои вещи. На голое тело. Пиши, твоя Т."

- Не кажется ли тебе, что она порочна? (это сказал DoReMi)

Дина рассмеялась.


Как далеко в то время были мои лучшие друзья. А они думали, что со мной все как всегда. Ведь писала я как всегда; не могу по-другому, так привычно стало уже чесать языком, и все эти шуточки. Пока я была рядом с Диной, то могла ни о чем не думать. Так уж устроена Таня. Никогда у меня еще не было подружки л ю б и м е е ; мне казалось, что я - ее продолжение, один из ее органов, и это было совсем не обидно. Только может, я что-то сделала не так, Дина?

Вот и самое последнее письмо. Где я счастлива и вернулась домой. Вы помните, дорогие мои старики, что всю зиму я мечтала об этом. Конечно, вы помните, о ком были все мои проникновенные разговоры. Путь был не очень долог. Я все делаю быстро. И на этом пути встала Лера. Наверное, ненавидит меня. Лера-кавалера. Когда мы курили, я ей сказала: "Ты погуляешь со мной? Ты свободна?", а потом попросила: "Поедем сегодня к тебе". Но это было у ж е вечером, она у ж е согласна была заранее, вы понимаете? Мне казалось, что моей вины здесь нет. Но тогда, знаете, многое казалось. Что я зря живу, например. А значит, и все зря живут.



Глава 2. Лера. Начало.

С Лерой плохо получилось. Уже молчу о том, как мне достались вещи, что на мне были в наш первый день. А мне она сказала потом, что я такая лапочка была. Ну, давайте по порядку. Во-первых, наше потрясающе родственное мироощущение (на самом деле, Лера просто потрясающая тиранка, и когда я увидела, как она садится в баре на стул, упирает руки в колени - локти вбок) и раздвигает ноги, чтобы удобнее было сидеть (эта шикарная "мужская", а по сути, совершенно женская, поза), я просто не могла сразу же не сделать ее мироощущение своим. Мы совершенно случайно оказались в тот день вместе в одном заведении, и в значительной мере потому, что мне тогда было все равно, с кем пить, только бы не одной. Но эта поза.

* * *

Я никогда не сопротивлялась людям, подобным Лере, потому что чувствую себя настолько же хуже их, как мятый пионерский галстук чувствует себя хуже свежевыглаженного. Правильная Лера умудрилась даже в нашей с ней двусмысленной ситуации вести себя достойно, честно и вообще комильфо. Наверное, это мне в ней и понравилось. Терпеть не могу людей, которые все время воображают, будто испытывают пикантные ощущения. Людей, которым приятно осознавать свою мнимую порочность, усталость и прочее. Порочность - не брелок; нечего носить и хвастать.

Мне понравилась Лера, вы уже, наверное, поняли. А она была так... спокойна, что ли. У нее пальцы были с квадратными кончиками... шикарно! она курила шикарно! и говорила так спокойно, как будто резала на куски. Никаких ужимок.

За ужимки в тот вечер отвечала я. Язык высовывала, глазками поводила, с коробкой сигарет игралась... что еще... пальчики были? ну да, конечно, за рукав держалась. Я сделала что-то плохо? Или все было честно? Да нет, не все было честно. Мне до сих пор кажется, что она не понимала, что находится "в ситуации". А я понимала. Мне нужна была эта ситуация. Может, я и сейчас, все понимая, горько плачу на кухне. О чем? Кто знает, о чем. Мои обиды. Как это смешно.

Нужна была эта ситуация, нужна была эта Лера. Я попробовала решить дело самым быстрым способом - сняться. Но Лера не заслуживала этого. Она с радостью бы выслушала меня, посочувствовала и попробовала бы мне помочь. Вот это совершенно в ее духе. Мы стали бы добрые подруги, я повествовала бы ей о своей странной любви, о самом-самом... Ух-ты, ух-ты, вот здорово-то ребята, а!..

Порой мне кажется, что я не умею уже говорить просто так, жаловаться просто так. Вместо того, чтобы набрать твой номер, услышать голос, я поехала ночевать к Лере. Ночью я говорила ей такие слова, что нельзя уже было поутру отделаться просто шуткой. Думаю, тогда она хотела, чтобы я ушла.

Глава 3. Лера. Окончание.

Эта мысль оформилась в моей голове, когда мы сидели с девятилетней Аленкой и пили чай с печеньем.

- Дитя мое, - сказала я ей, - что ты хочешь сначала: пылесосить полы или решать математику?

На лице девочки отразилось мучительное раздумье.

- Не знаю, - ответила она уныло, - я это все вообще не хочу.

Если бы Аленку попросили составить список слов-паразитов, без дела засоряющих русский язык, я уверена, что на первом месте в этом списке красовалось бы слово "математика". Нет ничего непоправимее, чем детские страхи (ведь наш опыт еще так беден и не говорит нам спасительного "и это пройдет") и детская печаль.

А мои страхи мне давно известны, так же как и моя печаль - вроде денег, которые нужно отдавать за все, что хочется купить. Я знаю свою печаль наизусть; я знаю физическое ощущение обиды - быстрый спазм глубоко в горле и потом приятно ноет где-то посередине груди и холодеют веки. Это - признаки настоящей обиды; так может сделать близкий человек.

Давно уже все мои страхи не страшные, а обиды - не обидные. Писала тебе: "Я подошла к единственному человеку, которого люблю, слишком близко. Боюсь, он сделает мне больно. Я так близко, Дина!.. Хотя, моя милая, чего мне бояться. Время остановилось той осенью, ты же знаешь, время остановилось для меня. И знаешь еще, Дина, я ничего не хочу выбирать - ни подчинение чужой воле, ни одиночество."

Я это все вообще не хочу.

* * *

Жуткий февраль. По просьбе Леры я прекратила напиваться каждый день. Звучит неправдоподобно даже для меня. Наверное, я и сама была не прочь, но лишь Лерина железная воля смогла остановить процесс. Издательство подкинуло срочную работу - набрать ноты (крайне утомительное занятие). В первый день я просидела за компьютером одиннадцать часов; под утро уже и Лера была не рада, что заставила меня работать. Днем я так оторвалась на нее, что она заходила в кабинет только два раза, поменять мой чай. Я видела, как в спальне около часу ночи погас свет, потом включили опять; наверное, она читала. Или делала еще что-нибудь. Ничего не знаю. Я встала одеревеневшая из-за стола только тогда, когда последние вопли на рассвете перестали звучать в моей голове, и меня чуть-чуть отпустил страх. Перед этим, конечно, пришлось убить два нотных листа, покрытых бессмысленными значками в самых неожиданных местах.

Днем она разбудила меня. Пошли гулять. Лера купила мне яблоко в маркете на углу, я взяла ее на улице за руку. Так хотелось ей сказать, что все ерунда. Чтобы она была как раньше. Хотелось в тот день, чтобы Лера была моя. Возбуждение. Кожа такая тонкая, горячая. Очищение. У удовольствия нет имени. Лера, у меня ничто не называлось твоим именем. Год спустя встретили с Диной ее на море. Веселая; смотрела мимо меня. Вот и все. Ничего не было.