Она не знала, почему так: кошки всегда смотрят внутрь. Да это и не важно... Просто Ритка шла по пустому и мокрому городу, ей было совсем не весело, дождевые кляксы на асфальте уже слились в Великий Океан, погода распугала прохожих - и слава богу! - мешали даже случайные взгляды. Осенний дождь наполнял тело особой промозглостью, тяжелые ботинки давно просились в плаванье, в голове крутились обрывки фраз, когда-то кем-то сказанных, и не складывались ни во что вразумительное, только намекали на путь, который, может быть, где-то существует.

Хотелось сложить мозаику, хотелось ощутить себя целой, открыто смеяться, не бояться, не делать вид, не придумывать причин, хотелось, хотелось, хотелось... А еще отчаянно хотелось, чтобы права оказалась Вайолетт, сказавшая Корки: "Теперь я знаю, чем ты отличаешься от меня. Ничем." Это не значило - быть как все. Неправильно. Она не боялась отличаться от других обитателей этого городка. Дело в другом. Ей нужно было иное: не ждать удара, плевка в лицо лишь за свою непохожесть на те девяносто девять процентов, которые считают себя вправе диктовать - правильно, неправильно, положено, не положено, морально, аморально. Давным-давно позади остались слезы, стихи, метания, попытки посадить себя в клетку рациональности. Зачем? В итоге она поняла одно: невозможно всю жизнь ломать себя.

Тогда, в шестнадцать, она не задумывалась: а кого "правильно" любить? Такого вопроса не могло возникнуть. Как щенок, который тянется к теплу и ласке, она любила вошедшего в ее жизнь человека потому, что это - человек, неважно - он или она... "Не сравнивай: живущий несравним..." - не слишком ли часто упрямо шептала Ритка? То, что было - было любовь. Вероятно, она не понимала, что положено (кем?), а что не положено. Просто так произошло - появился человек и стал дороже всех на свете, его горечи стали ее болью, а его слезы - бедой для нее. Капризы? Что ж, капризы бывают у всех, а если любишь в первый раз в своей шестнадцатилетней жизни, то готов на что угодно, лишь бы увидеть счастливую улыбку в ответ. Вероятно, так и должно быть. Это потом, много позже мы становимся немного застреленными, чуть-чуть (или сильно?) безбашенными, немного циниками, - просто взрослеем...

Как они познакомились? Совершенно случайно, банально, - так, как происходят миллионы встреч в нашем далеко не самом оригинальном из миров. Ритку привезли в этот город оправдывать ожидания родителей - поступать в достаточно престижный вуз, который ей, в общем-то, как она сейчас понимает, был абсолютно безразличен. Привезли не одну: в вуз, расположенный по соседству, поступала такая же, оправдывающая ожидания девочка, с которой они несколько лет просидели за одной партой и досиделись до того, что видеть друг друга не могли. Только Ритке нашли квартиру в центре - у знакомой, имеющей прямое отношение к вожделенному (для родителей) учебному заведению, а девочке-доставшей-до-безумия пришлось поселиться где-то на выселках, деля жилье еще с кем-то.

После отъезда матери Ритка честно засела за учебники, пытаясь разобраться в хитросплетениях времен французского глагола, а также в том, что произошло в результате русско-турецких войн старых-лохматых лет, и указывают ли длиннющие периоды Льва Толстого на то, что он гений и зеркало русской революции в одном флаконе. В перерывах выскакивала на рынок и в магазин: за хлебом, помидорами и чаем для себя и рыбными консервами для наглого хозяйского кота, который мог целыми днями непотребно орать, требуя любимую еду. Такая "плодотворная" жизнь продолжалась недели две. А затем... Затем она поняла, что готова взвыть, покусать кота, взлететь на Луну, да что угодно... Непонятная, выкручивающая наизнанку тоска, охватившая ее в незнакомом городе, потащила хоть куда-нибудь, где можно было бы создать видимость общения и тем расшевелить немного себя. Так, в общем-то неожиданно, она и оказалась в гостях у одноклассницы, где-то у черта на куличках, откуда потом добиралась домой часа два. Она помнила, что соседка ее подруги так раздражала, что пришлось быстро уйти, кляня собственную, вдруг вспыхнувшую жажду общения. Терпеть не могла чувствовать себя не в своей тарелке. Но через пару дней, когда она поняла, что опять накатило, а идти некуда, ноги понесли ее в ту же самую квартиру.

Девочки-одноклассницы не застала - сдав благополучно экзамен, та уехала радовать родителей своими успехами. А неприятная соседка по квартире никуда не делась, даже предложила чаю. Неудобно было уходить сразу, пришлось общаться. Самое интересное, что теперь, по прошествии стольких лет, она не могла сказать точно - что пересилило неприязнь? Ни слова из разговора вспомнить не могла, но, когда оказалось, что уже очень поздно для возвращения к себе, естественным стало остаться до утра. Осталась. Как выяснилось - навсегда. Потому что та, обычная жизнь, жизнь-для-всех вдруг оказалась позади, за бортом, далеко, - в общем, где-то не здесь и не для нее. Просто утром взошло другое солнце. Яркое. Слепящее. Уводящее от обыденного.

(Потом, когда все закончилось (интересно, а бывает иначе? "... Любимых убивают все. Так повелось в веках..."), Ритка уже никогда не видела такого солнца).

Постижение мира началось заново. С другой точки отсчета. Насыщенные чистым, пьянящим воздухом дни, сумасшедшие ночи. Постоянное желание доставить радость любимому человеку. Взявшись за руки, они прошли, наверное, по всем улицам этого города, не уставая смотреть друг на друга, впитывать друг друга и бесконечно гордиться друг другом. Уже не существовало двух человек, было одно целое - счастливое, влюбленное, лохматое целое.

А потом...Потом Ритка шла по пустому и мокрому городу, ей было совсем не весело, дождевые кляксы на асфальте уже слились в Великий Океан, погода распугала прохожих - и слава богу! - мешали даже случайные взгляды...Были стихи. Много стихов. Строчки выплескивались, не принося облегчения... Сколько их скопилось? Толстая тетрадка горячечного бреда... До сих пор лежит где-то, и страшно заглядывать, иначе все оживет.

20.03.2002