Промзона — не такое уж распространенное в молодежных кругах увлечение. Наверное, это и неплохо, ведь занятие это, хоть и увлекательное, но достаточно рискованное.
Определения увлечению «промзоны» я не нашла. Оно не упоминается, как, например, паркур или банджи-джампинг, в книгах, посвященных молодежным интересам. Даже о несколько похожем увлечении диггерстве упоминается гораздо чаще. Что же такое промзона? Я бы охарактеризовала это, как исследование различных заброшенных техногенных сооружений.
Я не буду называть населенные пункты, рядом с которыми находятся те объекты, о которых пойдет речь, не стану называть даже область, где они расположены. У промзонщиков существует своя этика касательно разглашения местонахождения объектов или упоминания их координат. Заключается она в том, что если кто-то спросит, где находится какой-либо объект, ему просто не ответят. Да и спрашивать настоящий промзонщик не будет.
Если человеку интересно побывать на каком-то объекте, то он сам его найдет. Будет рассматривать космоснимки, искать на картах странные, «ведущие в никуда дороги», анализировать скупые рассказы других промзонщиков и собственные наблюдения. Возможно, ему потребуется несколько выездов туда, где, по его предположениям, находится искомое, и прочесывание местности. Напрямую интересоваться: «А где расположен такой-то бункер?» — считается у промзонщиков дурным тоном.
Поначалу я не понимала смысла этого негласного правила. Меня удивляло: неужели жалко сказать координаты интересующего кого-то объекта. Теперь это правило для меня предельно ясно: случайные люди, приходящие на заброшенный объект просто так, потусить, выпить пива и так далее, очень быстро могут превратить уникальное сооружение в банальную помойку. Чем меньше народа бывает на объекте, чем сложнее из-за малого количества упоминаний его местонахождения вычислить координаты, тем дольше он может просуществовать в неизуродованном виде.
Еще одна головная боль — это страйкболисты. Иногда их называют «дикие» пейнтболисты. Эти товарищи предпочитают развлекаться стрельбой друг в дружку не на специально отведенных для этого участках, подведомственных какому-нибудь развлекательному клубу, а во всяких «живописных, на их взгляд, местах. Заброшенные военные сооружения подходят для этих целей как нельзя лучше. Ведь так здорово сперва обстреливать друзей из амбразуры какого-нибудь дота, а потом убежать прятаться в ангар или еще куда-нибудь. В итоге приехавшие на места «проведения боевых действий» промзонщики обозревают заляпанные розовой, салатовой или ооранжевой краской из пейнтбольных пуль стены. А некоторым посетителям приходит в голову украшать стены сооружений кислотными картинками на какие-то наркоманские мотивы. Однажды я видела ангар, расписанный молодежью «под кислоту»: салатовые грибы на тонких изогнутых ножках на стенах, а красная звезда благодаря художественным изыскам юных недоумков превратилась в ярко-оранжевую и для пущего контраста была помещена на зеленый фон.
Не надо калечить уникальные сооружения! Объектам и так достается от черметчиков – нелегальных охотников за металлоломом, которые в погоне за лишним метром арматуры готовы рушить все на своем пути. Мысли об уникальности разрушаемых ими объектов вряд ли приходит им в головы. Стараются и жители ближайших населенных пунктов: если объект не охраняем, из него тащат все, что может каким-то образом пригодиться в хозяйстве. В теплое время года в зданиях заброшенных военных объектов частенько обитают бомжи. Бывает, что на месте бывших военных объектов вырастают дачные поселки. Наверное, удобно использовать какое-нибудь небольшое бомбоубежище в качестве погреба, хранить там соленья, картошку…
Кого помимо черметчиков промзонщик рискует встретить на объекте? Во-первых, монтеров (это промзоновский жаргонизм и в связи с этим ударение делается на первый слог. — Прим. l.). Так промзонщики называют обслуживающий персонал сооружения. На заброшенных объектах посетители почти не рискуют столнуться нос к носу с монтером. Но бывает так, что промзонщику кажется, что объект давно заброшен, а он на самом деле оказывается просто законсервирован и в одном из зданий сидит дедушка-сторож. У меня подобный случай был. Правда, тогда мы шли на объект, уже зная, что он относительно обитаем. Над входом в полукапонир красовался фонарь, точь в точь как те, что прикрепленны на бетонных столбах стоящих вдоль проезжей части в Москве, и новенькая телевизионная антенна. Но охота пуще неволи.
Нас не остановило даже то, что к стоящему неподалеку деревянному сортиру по снегу была натоптана капитальная тропка. В какой-то момент дедушка-сторож нас все-таки заметил и заинтересовался, а что же мы тут делаем. Ответ «гуляем» и демонстрация того, что мы уже уходим, кажется, его полностью устроили. Так что это еще очень удачный случай. А ведь можно столкнуться и с теми, кого мой промзоновский «учитель» называет «зелеными человечками». Все-таки объекты военные, и о том, что они могут быть вполне действующими, забывать не стоит. В этом случае совет один: не надо соваться туда, где имеется серьезная охрана, показывающая, что объект не заброшен и не находится на консервации. Впрочем, по законсервированным объектам лучше тоже не лазить. От греха подальше. Тем более, что заброшенных сооружений, имея желание и упорство, можно найти более, чем достаточно.
«Зеленые человечки» вряд ли будут столь же добродушны, сколь и дедушка-сторож. Не стоит полагаться на то, что если один объект какого-то типа заброшен, то и другие подобные не избежали его участи. Среди одинаковых объектов запросто могут встречаться и действующие, и законсервированные, и заброшенные. Не считается точным индикатором необитаемости объекта даже то, что на его территорию можно попасть без особых усилий.
Для исследования промзоны надо иметь, во-первых, два хороших фонаря, причем один из низ желательно налобный, чтобы были свободны руки, и, во-вторых, соответствующую одежду. Для этих целей как нельзя лучше подходит самый обычный камуфляж — все-таки мест, где можно измазаться на заброшенных объектах предостаточно. Из обуви я предпочитаю берцы — они дешевле трекинговых ботинок, так что в случае чего их не жалко выкинуть, к тому же отлично держат голеностоп, мало пропускают влагу и имеют толстую нескользящую подошву. Толстая подошва пригождается, когда, например, на пути к объекту приходится преодолевать кучи строительного мусора, в которых попадаются и гвозди, крупные острые осколки стекла и так далее. Кеды или кроссовки в подобных условиях можно «убить» достаточно быстро, а вдобавок и повредить собственные ноги. Иногда нижний этаж сокрытого под землей сооружения может оказаться затоплен. Тогда как нельзя, придутся резиновые сапоги. Надо только учесть, что если от воды резиновые сапоги спасают, то от холода нет. Вода, стоящая на нижних этажах подземных сооружений может оказаться ледяной! Ведь температура здесь круглый год стоит достаточно низкая. Этим подземные сооружения напоминают пещеры. Летом на нижних ярусах подобных объектов иногда можно даже найти лед.
А однажды мне довелось увидеть в одном из недостроенных бункеров удивительное зрелище. Когда мы с моим спутником занимались осмотром нижнего яруса сооружения, то обнаружили, что все коридоры, кроме основного помещения, куда вела шаткая лестница, затоплены. Это было нестрашно, так как у нас с собой имелись резиновые сапоги. Первым в затопленный коридор ступил мой спутник. Первый аккуратный шаг, второй… Я не верила своим глазам — он шел по воде! Это был не обман зрения: под подошвами его сапог до пола коридора было не меньше десяти — пятнадцати сантиметров. Движения сапог заставляли поверхность совершенно прозрачной воды колебаться, брызгаться. Все оказалось достаточно просто: из-за низкой температуры в затопленных коридорах образовалась ледяная корка примерно двухсантиметровой толщины. А эффектный вид всему придавала необычная прозрачность воды, небольшое количество которой было надо льдом. Набравшись смелости я тоже ступила «на воду». Она держала меня!
Однако долго наслаждаться хождением по воде нам не удалось: после поворота в другой коридор я заметила, что в ледяной корке стали попадаться пузырьки воздуха. Я было открыла рот, чтобы предупредить об этом шедшего впереди друга, но не успела — треск лопающегося льда раздался раньше. Я успела вернуться в другой коридор, где лед был прочнее, а мой спутник прыгнул в ближайший дверной проем. Но после этого дальнейшее обследование нижнего яруса стало невозможно из-за высокого уровня затопления. Вода стремилась залиться в сапоги, так что мы предпочли вернуться.
Почему люди увлекаются промзоной? Мне сложно дать однозначный ответ. Кому-то интересна история вооружения нашей страны, другим просто нравится лазить по экзотичным местам, третьи находят здесь своего рода готично-романтическую обстановку, четвертым хочется острых ощущений. Вариантов множество. Лично меня промзона захватила своим снисходительным безмолвием. Она открыта перед тобой, ее можно читать, как книгу. Но в тоже время объекты редко раскрывают перед посетителем все свои загадки, над которыми можно потом месяцами ломать голову, спорить до хрипоты с другими промзонщиками. Правда, вступать в дискуссии я пока не рискую, все-таки мой промзоновский опыт слишком мал. Однако мне ведь никто не мешает самой строить какие-то гипотезы на основе имеющейся информации. Просто так, для себя самой. Но и моих скудных знаний уже хватает на то, чтобы материалы некоторых неразбирающихся в вопросе журналистов вызвали у меня улыбку, а то и раздражение.
Общаются любители промзоны преимущественно на специализированных интернет-форумах, скрывая свои настоящие имена за никами (слово из Интернет-жаргона, обозначающее псевдоним). — Прим. l.). Дискуссии иногда здесь разворачиваются нешуточные. Однако читать их интересующемуся человеку весьма любопытно.
Некоторые новички, попавшие на подобный форум, с чувством детской непосредственности частенько просят бывалых промзонщиков: «А сводите меня куда-нибудь, а то ужас как интересно!» Не сводят, и не надейтесь. Новичку, если интерес к промзоне у него настоящий, а не по принципу «Ну чем бы еще себя занять?», придется самому искать объекты, которые он сможет посетить. Тем более, что обнаружить их вовсе не так сложно, как кажется на первый взгляд.
Мой интерес к промзоне начался несколько месяцев назад, когда человек, с которым я познакомилась во время подготовки другого материала, предложил посетить один из любопытных объектов. Думаю, что мне просто повезло: если бы не тот случай, знакомство с промзоной вряд ли состоялось. Тем более мало кто захочет возиться с новичком, да еще и журналистом.
Больше всего мне запомнилось, как мы залезали на вышку, находящуюся рядом с полуподземным укрытием на одном из объектов. Расстояние между перекладинами лестницы было большим, так что я начала выдыхаться уже метре на пятом. Вниз тянул и находившийся за спиной рюкзак. Строительные перчатки цеплялись за ошметки ржавчины на перекладинах, а влажные от волнения руки были готовы выскользнуть из них. Спасало одно: вышка представляла собой узкую вертикальную железную кишку, так что я была лишена возможности смотреть вниз, и могла оценивать расстояние только по тому, сколько еще осталось карабкаться. Когда я долезла до площадки, мои руки и колени тряслись от напряжения. А взгляд вокруг ввел в состояние ступора: слишком уж высоко. И страшно… Пока мой спутник лез на следующую площадку, я тряслась от страха, намертво вцепившись руками в поручень. Предплечья и запястья ныли, а ведь надо было еще спускаться!
Слезла я без приключений, однако, если лестница была бы подлиннее, я реально рисковала сорваться, так как мои руки уже сами разжимались. Это сейчас вышки даются мне все легче и легче, а тогда казалось, что на подобную верхотуру я больше в жизни не полезу!
Конечно, промзона — это интересно. Но и рискованно. За эти несколько месяца мне не единожды доводилось видеть надписи, гласящие, что данное здание или местность заражены радиацией. Чаще всего это защита от воришек и случайных людей «по-русски». Пока мне везло, и счетчик Гейгера говорил, что радиоактивных частиц я на себе домой не приносила. Но так может везти и не всегда: то, что на первый взгляд может показаться еще одной «пугалкой», в итоге окажется правдивым предупреждением. Поэтому брать с собой что-то с объекта в качестве сувенира не проверив его на радиоактивность не стоит. Можно притащить домой реальную опасность! Да и вообще не стоит забирать что-либо с объектов, ведь с каждой унесенной вещью они теряют каплю своего очарования.
Существует еще одна опасность, которая может подстерегать промзонщика, — химическая. Поэтому незнакомые бутыли, ящики — не открывать!
Что делать, если вы узнали, что ваш ребенок увлекся промзоной? Поговорите с ним, объясните те опасности, которые его поджидают. Вряд ли вы сумеете убедить свое чадо в том, что с промзоной надо завязывать. Что поделаешь, такие уж все мы, молодые. Однако информация о возможных опасностях в какой-то момент может спасти человеку жизнь или, как минимум, здоровье.
Казалось бы, что можно встретить смешного в таком серьезном месте, как некогда действовавший военный объект? Но иногда попадаются вещи, которые заставляют невольно улыбнуться. Например, сложно представить, зачем было прорезано раздаточное окошко в туалете в главном сооружении на одном из объектов? Что через него выдавали посетителям сортира? Или для чего компактным пятирядным «заборчиком» прикручена к потолку одного из ангаров колючая проволока? Что она там ограждала? А однажды перед входом в небольшое убежище мне попался… старый металлический детский ночной горшок. Уточню, что штатного сортира в силу маленьких размеров в этом помещении не было. Наверное, этот горшок очень пригождался в те моменты, когда бойцам запрещалось выходить из укрытия.
В промзоне можно обнаружить даже своеобразную красоту: мне не единожды доводилось видеть на подобных объектах выросшие на стыках плит сталактиты, похожие своей формой на ножки гвоздей. В свете налобного фонаря капельки на кончиках сталактитов таинственно мерцают.
Падая на затопленный водой пол (если объект был задуман герметичным, то деваться попавшей в него, допустим, с таяньем снегов, воде некуда, и она, как правило, затапливает нижний ярус сооружения), эти капли вызывают мириады брызг. А множество ударов капель создают ощущение чьего-то тихого шепота. Кажется, что тебе удается услышать негромкое обиженное ворчание самого объекта: «Меня строило столько людей, уйма сил и денег было в меня вложено, а теперь я заброшен, забыт… Почему?»